Тут большая часть сопровождавших его отстала. Последовали за ним только широкоплечий юноша, перетянутый в талии поясом так, что напоминал песочные часы, и престарелый слуга, меланхолично помахивавший опахалом. Юноша распахнул дверь и пропустил посла. Тот вошел в короткий коридор, свод которого подпирали колонны. Возле каждой был расстелен коврик, на котором сидел воин в легкой кольчуге. Все одинаково одетые, с одинаковыми ниточками усов над верхней губой. С обнаженными саблями на коленях. Позы их были расслабленны, но то была расслабленность тигра, а не улитки. Тут его оставил и юноша.
Обмахиваемый веером Василий миновал двух дюжих стражников в чалмах и безрукавках на голое тело, с обнаженными персидскими саблями[24] на плечах. Сквозь целиком откованные из меди, начищенные до золотого блеска двери он попал в большой зал, центр которого занимал длинный стол, покрытый скатертью, некогда белоснежной, но уже несшей на себе следы грязных пальцев — так для утирания и была постелена. Некоторые из сидевших за столом визирей, правда, утирались по старинке о чалму и одежду, но за это можно было сурово поплатиться — Ширван-шах железной рукой прививал в своем государстве чистоту и порядок.
На скатерти громоздились яства, коих в своей жизни видал мало кто из подданных шаха, не говоря уж о том, чтоб попробовать.
Сам шах, стройный, не старый еще мужчина с ухоженной бородкой и жгучим взглядом черных глаз, восседал во главе стола. Лениво развалясь в мягком кресле, он тонкими пальцами изредка отщипывал виноградину от большой грозди. Внимательно осмотрев со всех сторон, отправлял янтарную ягоду в рот и долго, с наслаждением ее пережевывал. Пышность дворца научила его ценить простые житейские радости.
Василий к пирам с сильными мира сего был привычен, поэтому вошел в зал тихонько и скромно втиснулся между двумя визирями. Напустив на себя грустный вид, потянулся за наливным яблочком. Надкусил. Не доев, положил на стол. Серебряной вилкой с затупленными концами подцепил ломтик бастурмы, пожевал с отсутствующим видом, проглотил.
Меж тем слуги начали разносить бешбармак, который подавался по частям и в строгой последовательности. Сначала жаш шорпо — крепкий бульон, приправленный горным луком, затем куйрук-боор — печень и курдючное сало, нарезанные небольшими ломтиками и приправленные специальным соусом, затем кабырга — ребра с толстым слоем мяса и сала. Затем каждому гостю поднесли устукан, имеющий свое значение и распределяемый в зависимости от возраста гостя, богатства и степени почетности. Наконец на большом блюде принесли сам бешбармак — мелко накрошенное мясо, смешанное с лапшой и луковым соусом.
Василий, отщипнув от каждого блюда по маленькому кусочку, незаметно для окружающих сглотнул слюни. Он был большим любителем кабырги. Но ради дела пришлось терпеть, и терпение его было вознаграждено.
Шах заметил его кручину и спросил на фарси:
— Что невесел, посол? Что не ешь? Или наше угощение не по вкусу?
— Стол твой роскошен, шах, — ответил Василий. — А грущу я оттого, что единоверцы мои пришли. — Посол деланно вздохнул.
— Так почему ж ты печалишься? Радоваться надо, — приподнял тщательно выщипанную и напомаженную бровь шах.
— Нет для радости повода, — снова вздохнул Василий. — Худые то люди, недобрые.
— Так выгони их, — предложил шах.
— Не могу, они в отместку сочинят на меня моему правителю лестное[25] письмо. А он тогда сильно осерчает и может даже голову мне отсечь.
— Так хочешь, я им отсеку? — предложил шах.
— Тогда слух пойдет, что я не заступился за соплеменников, опять меня виноватить будут. Пропал я совсем. — Василий схватился за голову и чуть не треснулся ею об стол.
Шах был разумным и трезвым человеком, но в то же время кровь от крови, плоть от плоти Востока, где изъясняться было принято вычурно, а досаду и радость выставлять напоказ.
— Иди сюда. — Шах поманил Василия пальцем. — Садись рядом. Расскажи, что за люди и зачем в наши края пожаловали?
— Хитрые они люди, мошенники. Придумали дело такое: сказываются купцами, коих ограбили от города вдалеке, на самой границе владения, чтоб проверить было тяжелее. Потом приходят к правителю и челом бьют, мол, напали люди твои на нас, покрали товар да лодку утопили или верблюдов забрали. Возмести, мол, убыток.
— И что, многие попадаются на их уловки? — спросил шах, меж бровей которого залегла суровая складка.
— Не все, но самые добрые, мягкосердечные и великодушные правители, отзывчивые к горю людскому, — запричитал посол.
— Пользуются, значит, доверием?
— Ой пользуются.
— Тогда тем более следует головы отрубить, или сварить в масле, или содрать с живых кожу и… — Голос шаха, набирая силу, птицей взлетел к потолку.
Визири за столом испуганно втянули головы в плечи.
— Что ты, что ты, батюшка, не губи! — замахал руками Василий. Он с удовольствием избавился бы от нежданных гостей, но брать на душу грех убийства тоже не хотел. — Не надо их убивать. Спровадь только подальше от своих земель, хоть куда. И повелитель мой, — добавил Василий, видя колебания шаха, — будет восхищен твоим милосердием и справедливостью.
— Что ж, ладно, скажу людям своим, чтоб их погнали взашей из Ширвана.
Василий облегченно выдохнул и украдкой перекрестил под скатертью пуп.
— Хотя нет. Хочу взглянуть на этих мошенников. Пришли их ко мне.
Посол глубоко, насколько позволяло пространство за столом, поклонился, дабы никто не увидел, как гримаса разочарования исказила его лицо. Когда же Василий выпрямился, он вновь выглядел как сама любезность. Многие принимали эту маску за чистую монету, а потом оканчивали свои дни на дыбе или плахе.
— Что ж, хорошо. Когда прикажешь прислать их, шах?
— Сегодня… Нет, лучше завтра. Не хочу портить столь прекрасный день. Эй! — крикнул шах слугам. — Пригласите сюда музыкантов. — И снова повернулся к Василию: — А не хочешь ли сыграть партию в шахматы?
Василию совсем не хотелось играть, но разве можно отказывать шаху в такой невинной просьбе?
Купцы покончили с обедом и, не вставая из-за стола, принялись за ужин. Покончили и с ним. Наелись так, что и пуза из-за стола было не достать. Испросили у посольских кадок с водой, чтоб обмыться, но целиком не стали, ограничились обтиранием до пояса, справедливо предположив, что ночью все равно вспотеют по такой жаре. Устроились на веранде, в теньке, разморенные зноем и сытостью так, что даже разговаривать не хотелось.
Как-то сразу опустилась непроглядная южная ночь с яркими проколами звезд в бархатном небе. Застрекотали в опаленных солнцем кустах кузнечики. Вылезли на прогретую землю мыши, пауки, змеи и прочие гады. Посол так и не вернулся из шахского дворца, а спать хотелось неимоверно.
