— Предоставьте это мне. Я что-нибудь придумаю, будьте уверены!
— Нет таких слов, какими можно было бы описать вашу доброту! — слегка задыхаясь от волнения, проговорила Бертилла. — Вчера вечером я как раз думала, что английский язык плохо приспособлен для того, чтобы выражать чувства.
— Пожалуй, это и в самом деле так, — согласился лорд Сэйр, — но вот французы, например, — большие мастера, когда приходится говорить о любви.
Он произнес это небрежно — замечание, которое высказал бы почти автоматически, флиртуя с любой из знакомых женщин.
Однако Бертилла не ответила ему одной из тех остроумных реплик, которые он привык слышать. Вместо этого она проговорила тихим, убитым голосом:
— Любовь — это то, о чем я никогда и ничего… не узнаю в Сараваке.
— Почему вы так считаете? — спросил лорд Сэйр.
— Потому что в подаренной вами книге сказано, что там очень мало европейцев, а те, кто есть, не интересуются миссионерами.
То была неоспоримая правда, и лорду Сэйру нечего было ответить. Но его поразило, насколько верно Бертилла оценивает свое положение.
— Может, все сложится лучше, чем вы предполагаете, — сказал он.
Девушка повернулась к нему и сказала, глядя прямо в глаза:
— Не хочу, чтобы вы думали, будто я жалуюсь. Я с огромной радостью стану вспоминать все это, когда у меня… не останется ничего.
Лорда Сэйра глубоко тронула ее искренность.
Бертилла продолжала смотреть на него снизу вверх, лунный свет серебрил ее белокурые волосы, а серые глаза казались темными и загадочными, да и вся она выглядела такой красивой и неземной.
Она точно существо из другого мира, подумал лорд Сэйр: сам не сознавая, что делает, он протянул руки и привлек девушку к себе.
Очарование и прелесть этой ночи, сочувствие и нежность к Бертилле заставили Тейдона забыть об осторожности, благоразумии и привычном самоконтроле.
Долгую минуту он смотрел на девушку, потом наклонился и поцеловал ее.
Поцеловал нежно и одновременно властно, словно хотел уловить неуловимое и сделать его своим.
Ощутив мягкость и невинность ее губ, внезапную экстатическую дрожь ее тела, он прижался к ней губами еще более властно и со страстью.
Но в страсти оставалась нежность, словно он прикоснулся к цветку.
Бертилле показалось, что небо открылось перед нею, и она там, в обители славы и восторга, невероятных, неописуемых.
Она лишь понимала, что к этому стремилась, к этому неосознанно рвалась ее душа.
От прикосновения лорда Сэйра все ее существо слилось с ним, она невероятным и чудесным образом сделалась частью его существа.
Его губы привели ее в состояние экстаза, который был ей неведом, ее охватило божественное чувство обожания.
Это любовь!
Это любовь — и даже нечто большее. Это частица Бога, в которого она веровала, и одновременно человеческие и земные радость и восторг.
Оба они не представляли, как долго лорд Сэйр держал ее в объятиях.
Наконец он поднял голову и заглянул в самую глубину ее глаз, а Бертилла раскрыла губы, и Тейдон услышал ее шепот:
— Это самое… чудесное… самое необыкновенное из всего, что было у меня в жизни.
Едва голос ее — мягкий, вибрирующий, полный глубокого восхищения — успел умолкнуть, как по всему саду разнесся, пробудив эхо, внезапный, громкий крик:
— Сэйр! Где вы там, Сэйр?
Это мистер Хендерсон окликал своего самого важного гостя.
Лорд Сэйр инстинктивно выпрямился, а Бертилла, выскользнув из надежного убежища его объятий, скрылась в темноте.
Секунду назад она была здесь — и вот исчезла…
Лорду Сэйру вовсе не хотелось возвращаться в дом после того, как они с Бертиллой упали с волшебной горы в низину обыденности.
Очень медленно он в одиночестве прошел по лужайке к дому.
Он шел и представлял себе, как Бертилла скрылась в свою комнату и как ей тоже неприятно выходить сейчас к веселящимся гостям, которые столпились на веранде и в гостиной, где музыка гремела все громче.
Он не ошибся в своих предположениях.
Бертилла, проследив, как он возвращается к дому, как освещенный золотым светом из окон подходит к хозяину и поднимается вместе с ним на веранду, направилась к своей комнате.
— Вас ждет старый друг, — услышала Бертилла голос мистера Хендерсона. — Он приехал сюда из Сингапура повидаться с вами.
Больше она не стала слушать.
Осторожно, прячась в тени, обошла дом, отворила заднюю дверь и никем не замеченная проникла к себе в спальню.
До нее слабо доносились голоса и звуки музыки, однако все это не имело значения в сравнении с тем, что происходило у Бертиллы в душе, озаренной светом происшедшего с ней чуда.
Теперь она поняла, что такое любовь, теперь она узнала, что поцелуй может быть счастьем, которое не описать, не выразить словами.
— Я люблю его! — шептала она. — Я люблю его! И он меня поцеловал! Он поцеловал меня, и я стала совсем другой, не такой, как раньше!
Она твердила себе, что для него это ничего не значит, но для нее — откровение, снизошедшее с небес.
В будущем, когда она останется одна, ей только стоит закрыть глаза, чтобы представить себя в его объятиях и почувствовать на своих губах его губы.
Победная песнь счастья звучала у нее в сердце: какой бы одинокой, какой бы несчастной она ни стала, происшедшего с ней сегодня у нее уже никому не отнять.
Оно принадлежит ей — на все времена; даже если в ее жизни больше не случится ничего подобного, ее бесценное сокровище останется при ней.
Бертилла не легла в постель, а сидела в кресле, чувствуя себя так, словно ее со всех сторон окружал солнечный свет; тело ее неописуемо трепетало, как бы наполняясь новой жизненной силой.
«Я люблю его! Люблю и буду обожать всю жизнь!» — думала она.
Ей ни разу не пришло в голову, что она имеет какие-то права на лорда Сэйра или может, в свою очередь, что-то для него значить.
В его жизни было так много женщин, прекрасных, необычайных, похожих, как ей казалось, на ее мать.
Эти женщины вращались в том же придворном кругу, что и лорд Сэйр; таким незначительным личностям, как Бертилла, входа в это общество нет.
Он был среди этих женщин словно король, и они радостно отдавали ему все, чего бы он ни пожелал, потому что он неотразим.
Но Бертилла понимала, что с ней все иначе, по-другому, особенно.
Ей нечего было отдать ему, и все же он с такой душевной тонкостью, с такой щедростью подарил ей необыкновенное счастье, когда она меньше всего этого ожидала.
Он ее поцеловал!
Бертилла лелеяла ощущение счастья, как лелеет ребенка мать; оно принадлежало ей, и в то же время сама она была его частью.
Она очень долго сидела, перебирая в памяти случившееся и наслаждаясь им.
