Надо сказать, меру, барон, поначалу, все же знал. Ядами, например, не злоупотреблял, вопреки повальному увлечению того времени, травил только тех, кто был совсем уж как кость в горле. Зато в алхимии и магии упражнялся почем зря. В пятнадцатом веке эти занятия считались… передовой наукой. Философский камень искали все, кому не лень, невзирая на чины и звания. Найти – никто не нашел, но дел натворили… Де Рец и тут отличился. Книги он и раньше уважал, а тут и вовсе поселился в библиотеке. Затем и до опытов дело дошло.
В то время барон предпочитал жить в замке, который позже переименовали в замок Синей Бороды. Выглядело сооружение на редкость угрюмо и отталкивающе, но часовня замка была увешана роскошными парчовыми гобеленами, уставлена драгоценной церковной утварью, а сами священники щеголяли в умопомрачительном облачении. Барон ежедневно прослушивал по три мессы и обожал церковную музыку. Но когда над окрестными лесами сгущалась тьма, крестьяне со страхом смотрели на освещенное окно самой высокой башни, где временами вспыхивали красные всполохи и неслись на всю округу пронзительные крики, которым вторили дикие звери, вышедшие на охоту.
Поначалу дело ограничивалось слухами. Поговаривали, что в те часы, когда у ворот замка раздавали еду и одежду нищим, слуги барона заманивали маленьких попрошаек обещаниями угостить сладостями. Тех, кто поддавался на уговоры, никто больше не видел.
А потом стали пропадать малыши из окрестных деревень. Первой пожаловалась Перрин Лоссар, живущая рядом с замком. Ее десятилетний сын слыл самым хорошеньким мальчиком в деревне и как-то раз оруженосец барона Пуату заговорил с ним на улице. Ребенка заинтересовал кинжал оруженосца, он наивно заявил, что мечтает иметь такой же. Пуату с готовностью дал ему кинжал, но мать мальчика немедленно отобрала опасную игрушку и вернула владельцу. Пуату не смутился и стал убеждать Перрин отпустить сына в замок, служить барону. Он дал женщине сто су на одежду для ребенка, и та сдалась. На следующий день мальчик покинул деревню в свите барона. Прошло время. Барон со свитой не раз проезжал через деревню, но сына глупой Перрин с ним не было. Слуги отговаривались тем, что мальчика перевезли в другой замок или просто прогоняли несчастную.
Дети пропадали все чаще. Особый страх у людей вызывала одна из помощниц барона: старуха, вечно одетая в черное. Когда сын Жоржа Лебарбье, собирая сливы на задворках гостиницы «Рондо», не вернулся домой, жительница деревни видела на дороге старуху, крепко держащую за руку мальчика. В другой раз ее заметили в тот момент, когда она покупала игрушки у бродячего торговца, а спустя некоторое время вновь прошла мимо него, ведя за руку маленького мальчика. Полагали, что это сын Лисетты и Гийома Сержана, очень красивый и добрый ребенок, которого мать ненадолго оставила дома приглядывать за годовалой сестренкой. Сестренка осталась на месте, а мальчик пропал. Его красную шапочку несчастные родители нашли на болоте, но они понапрасну шарили в трясине. Тела так и не нашли.
Когда число пропавших детишек стало исчисляться десятками, недовольство народа достигло крайности. Все пропавшие дети были мальчиками в возрасте от семи до четырнадцати лет, все отличались красотой, здоровьем и сообразительностью, всех незадолго до исчезновения видели в обществе слуг барона, и это уже походило на закономерность.
В те времена недовольство быстро обрастало действием. К слову сказать, в средние века бескровно вообще не жили. По малейшему поводу люди резали друг дружку открыто и с чистым сердцем. Не щадили ни братьев, на сестер, ни маму с папой. В общем, народ попер на барона с факелами и дрекольем, но тот задавил конфликт в зародыше. В конце концов, маршала ему не за красивые глаза дали.
Народный бунт не удался, а вот свой брат-вельможа подложил де Рецу свинью. Наверняка, один из тех, кому не понравилась шутка с зоопарком. По совету друзей он накатал королю анонимку, где черным по белому все грехи барона расписал. Тот спихнул дело на епископа, а тому уже деваться некуда, назначил вести дознание вице-инквизитору Жану де Тушерону. Правда тет-а-тет ему дали понять, чтобы не слишком усердствовал. Тот очень старался, но все равно обвинительный акт, составленный им, включал аж сорок семь пунктов.
Самыми страшными были показания слуг барона – Анри и Пуату. Барон пытался протестовать против их допроса:
– Я протестую, – вещал подсудимый, – чтобы моих слуг допрашивали как свидетелей обвинения! Господин не должен зависеть от сплетен и наветов черни.
– Значит, вы допускаете, что ваши слуги будут свидетельствовать против вас? – немедленно спросил прокурор.
Барон не нашелся, что ответить.
Когда «чернь» открыла рот, барону мало не показалось.
Анри рассказал, как перед продажей крепости Шантосе барон приказал им за одну ночь очистить некий колодец от детских трупов. Они трудились всю ночь, вытаскивая полуразложившиеся трупы и укладывая их в три больших ящика, которые впоследствии сожгли. Слуги насчитали тридцать три детские головки, но тел было гораздо больше. Анри с тех пор каждую ночь видел эти головки, которые катятся, словно кегли и, сталкиваясь, жалобно кричат.
Анри рассказал, как убивали детей, когда маршалу взбредало в голову принять ванну из детской крови. Слуги перерезали ребенку яремную вену и направляли бьющую из раны кровь на своего господина. После смерти очередной жертвы, барон приходил в ужас при виде того, что совершил, падал на колени и принимался истово молиться. Он бормотал молитвы все время, пока слуги мыли забрызганный кровью пол и оттирали стены, а потом сжигали в огромном очаге останки убитого и его жалкие пожитки. На возражение помощника прокурора, что невозможно сжечь в домашнем камине тело, Анри ответил, что очаг очагу рознь и тот, которым они пользовались, имеет поистине
гигантские размеры. Обложенное толстыми поленьями и охапками хвороста, тело сгорало в нем за два-три часа. В покоях дышать было невозможно от запаха горелого мяса, но барон вдыхал эту вонь с упоением.
– Это гнусная ложь! Даже великие изверги – цезари в Древнем Риме не совершали подобного! – вновь возразил помощник прокурора, выполняя предписание во что бы то ни стало защитить проштрафившегося барона.
– Но наш господин вдохновлялся как раз деяниями Тиберия, Каракаллы и других цезарей! Я читал ему хроники Светония и Тацита, он слушал и говорил потом, что отрезать ребенку голову куда приятнее, чем участвовать в торжественном обеде.
Анри рассказал, как барон умерщвлял детей. По его приказу им разбивали головы молотом или палкой. Иногда он садился на ребенка и отсекал ему голову одним ударом ножа, а иногда только надсекал горло, чтобы малыш подольше мучился, или вспарывал животы, чтобы рассмотреть сердце и внутренности. В другой раз он отрубал детям руки и ноги, глядя на корчившийся у своих ног обрубок. Иногда приказывал повесить ребенка, а когда тот уже впадал в агонию, велел снять, делая вид, что передумал. Но не успевал малыш с надеждой вдохнуть глоток воздуха, как ему опять-таки перерезали горло.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
