– Морок, – вместо Эдды ответил Марат.
– И Марта, – добавила кошка, вскидывая подбородок-туфлю. – Все знают об ее отношениях с начальником СКК. Эти двое заодно.
На побелевших скулах Марата выступили два пунцовых пятна. Но крылан промолчал.
– И что вы предлагаете? – немка говорила с сильным акцентом. – Устроить им… э-э-э… темную?
– Мы предлагаем собрать Конклав, – торжественно произнес Марат.
* * *
– Конклав? Это еще что такое? – Потапова удивленно приподняла темную бровь. В честь своего назначения начальником аналитического отдела Ника выбрила наголо полголовы и сделала на освободившейся от волос части черную татуировку – заковыристый иероглиф. Добиться от девушки, что он означает, пока никому из Службы Контроля Края не удалось.
– Конклав – это главное собрание руководителей всех фратрий Края. Проводится только, простите за каламбур, в крайних случаях, – просветил ее Кудай.
– Последний раз Конклав собирали чуть больше тринадцати лет назад, – задумчиво добавил Морок. Он сидел в своем космическом кресле во главе стола для совещаний. – Одно из самых неприятных воспоминаний в моей жизни…
Это была уже четвертая по счету запись тайных встреч Марата. На его заявления о невозможности прослушки Север только саркастически хрюкал и качал головой: «Ох уж эти крыланы! Детский сад, штаны на лямках!» Прослушивающие устройства в двух известных СКК пещерах Людей ветра были установлены больше пяти лет назад. Задача оказалась не самой сложной.
– Почему? – в глазах Ники блеснуло любопытство.
– Потому что на том Конклаве произошли события, из-за которых я перестал быть Куратором и возглавил СКК. С тех пор у Края не было руководителя. Частично его роль исполнял Привратник или Хранитель ключей – милейший старик Герберт, мой хороший друг. Он обычный человек, если не считать некоторых искусственно приобретенных способностей. Все эти тринадцать лет Герберт был чем-то вроде гаранта мира между Краем и человечеством. Собственно, так же как СКК, – Морок помолчал, барабаня пальцами по коже подлокотника кресла, потом продолжил: – Но сейчас не время обсуждать всё это. Вернемся к нашим маратам. Что у нас по участникам заговора? Меня интересуют новые персонажи в последней группе. Мальчишка и эта… немка.
Ника поспешно открыла папку.
– Парень. Шестнадцать лет. Зовут Тиаго, сын Пилар, главы бразильских депферов. Он был одним из трех ребят, что осушили Сан-Хуарес. Фратрия отправила их в «Синие камни», межрасовый детский лагерь под Прагой. Ну, знаете, там…
– Знаю. Дальше.
– В общем один из его друзей никак в себя не придет. Уже несколько раз пытался удалить всю воду из организма, поэтому рядом с ним постоянно дежурит кто-то из Людей глубины. Думаю, Тиаго рвется отомстить. Хоть кому-нибудь.
– Печально, – вздохнул Север.
– Глупо! – хмыкнул Кудай.
– Немку зовут Евой. Ее парень работал в венской лаборатории. Это он что-то напутал с лассо и чуть не отправился в гости к Пресветлому Фарготу. Кажется, только-только вышел из комы.
– Девушка тоже жаждет мести? – изобретатель устало откинулся на спинку кресла.
– Или надеется разобраться, что на самом деле произошло с ее другом, – пожала плечами Ника. – Марат раскачивает лодку. Собирает вокруг себя обиженных с доступом к руководству фратрий, вроде Тиаго, и тех, у кого играют амбиции, как у Эдды. Убеждает, что во всем виновата СКК, то есть вы, Кирилл Михайлович. – Девушка неожиданно покраснела. – Короче, Марат хочет побыстрее собрать Конклав и…
– Стать новым Куратором Края, – закончил за нее Морок.
* * *
Женька сложила руки замочком и громко произнесла:
– Белый человек, Страпелбел, покажи мне, где находится маска «Уста Истины»? – потом тихо добавила: – Пожалуйста. Очень тебя прошу!
Нарисованный человечек, словно кукла на шарнирах, согнулся пополам в низком поклоне. И исчез.
– Я все правильно сделала? – Женька посмотрела на Агату. Но синеглазый кот успел уснуть и теперь тихо похрапывал, прикрыв нос кончиком хвоста. Пятна на его морде уже не было.
– Вечная кошка. Надо же! – Бруно, стоя на коленях, разглядывал спящего зверя, словно пятилетний мальчуган – Санта-Клауса, застуканного в полночь возле новогодней елки. – Я думал, это сказка.
– Сказки обычно себя чесать не требуют.
– Слушай, а почему ты ее понимала? Она же говорила по-итальянски.
– По-моему, по-итальянски говорил только ты. Мы с ней премило общались на «великом и могучем», – Женьку сейчас мало волновали странности Агаты. Она пыталась сообразить, куда пропал рисунок Мэснеджера. Может, ст оит повторить стишок-заклинание?
– Вон он, смотри! – Бруно указал загорелым пальцем на стену дома с другой стороны улицы. Белый человек был отчетливо виден на фоне темного кирпича. Освещенный, словно артист на сцене, одиноким фонарем, Страпелбел размахивал худыми ручками, пытаясь привлечь Женькино внимание.
– Вперед! – скомандовала она.
Но стоило подойти ближе, как непоседа подпрыгнул, ударил ножкой о ножку и оказался на широкой кирпичной трубе следующего здания. Женька с Бруно бросились следом. Когда до граффити оставалось не больше пары метров, Белый человек перескочил на колонну одного из многочисленных римских храмов. Оттуда на стену мрачного дома. Потом на мощенный камнем тротуар.
– Он ведет нас назад, к Ватикану! – крикнул итальянец на бегу.
– Только бы не к Марату в лапы!
К счастью, долго гадать не пришлось. Страпелбел свернул к реке и устремился на мост. Его белый силуэт замелькал под ногами любителей ночных прогулок. В этот час их было немало – сияющая отражениями огней река притягивала туристов, как крошки хлеба на поверхности воды – мелкую рыбешку.
Темнокожий парень в длинном нежно-розовом балахоне остановился и начал разглядывать рисунок на асфальте. Страпелбел вмиг притворился обычным граффити. Но едва прохожий отвернулся, как творение Меснеджера по-собачьи встряхнулось, и перепрыгнуло на каменные перила.
Женька неслась по мосту, стараясь не терять Страпелбела из виду. Она то и дело ловила на себе удивленные взгляды туристов. Даже здесь, в пестрой толчее Вечного города, где запросто можно было встретить компанию мусульманок в глухой парандже или крикливых афро-американок в цветастых хламидах, костюм женщины-кошки привлекал внимание. Наверное, местные обитатели крыш в тайне надеялись, что придуманная ими форма будет бросаться в глаза в любой толпе. Удивительно, как расы Края перенимали национальный характер живущих рядом людей. Женька читала про итальянцев, что они большие любители приодеться. И вот, пожалуйста – римские кошки носят комбинезоны в стразах.
Нарисованный проводник тем временем уже перебрался на другой берег. Он скользнул на боковую лестницу и оказался внизу, под мостом. Бруно и Женька устремились за ним по ступеням.
Под каменной аркой моста было темно и безлюдно. Прохладный речной ветер гонял обрывки газет. Вдоль кромки воды, шелестя полиэтиленовыми чехлами, дремали торговые палатки. Сразу за ними начинался травяной откос, поросший кое-где темным кустарником. Над откосом поднималась городская стена.
– Вот он, проныра! – сказал Бруно над Женькиным ухом.
Страпелбел приплясывал на устое моста. Потом вдруг вытянулся стрункой и, словно с высокого утеса, нырнул в темную листву кустарника.
– Куда это он? – испугавшись, что потеряет проводника, Женька полезла следом, в заросли. Их пахучие ветви сердито вцепились в нее шипами и даже попытались насыпать за пазуху горсть жуков.
– Кажется, я знаю, куда… – донеслось сзади, но Женьке было не до того. Она пыталась не пустить настырных насекомых в личное пространство.
Как оказалось, Бруно действительно знал. Когда Женя наконец вырвалась на свободу, он ждал ее с другой стороны кустов. Судя по довольному виду, ему не пришлось иметь дела с жуками и шипами.
– Тут тропинка. Просто ее за кустами не видно, – радостно объяснил итальянец. – Она ведет в Большую Клоаку.
Женька поморщилась.
– В канализацию, что ли?
– Ну да! Самую древнюю в мире. Ее построил один этрусский царь две с половиной тысячи лет назад. А может, все три – никто точно не знает.
По мнению Женьки, канализация даже через три тысячи лет оставалась канализацией. Поэтому полукруглое отверстие в городской стене рядом с мостом не вызвало энтузиазма. Впрочем, стоило признать, выглядело это место романтично. Узкая тропинка тонула в серебристой траве, уводя в темноту таинственного тоннеля. Из него доносилось далекое журчание воды и запах влажной листвы. Никаких других ароматов Женя не почувствовала.
