— И что? — спрашивает она слабым голосом. Но вдруг — замирает. Медленно снимает с переносицы пакет со льдом, поднимает голову и смотрит на меня. Глаза у нее округляются.
— Погоди… — говорит она. Кладет пакет со льдом на стол. Ставит на стол одинокий желтый патрон сорок четвертого калибра магнум. Наклоняется за бутылкой с виски. Наливает себе в тумблер. Не отрывая взгляда от меня — выпивает. Ставит тумблер на стол и выдыхает.
— Нет — говорит она: — не может быть. Этого просто не может быть… ты⁈
— Клевета — тут же отвечаю я, улыбаясь своей любимой улыбкой, просто поднимая уголок рта. Искаженная улыбка, сама суть Темного, который обожает веселье, обожает такие вот улыбки… и у большинства людей такая вот улыбка обычно вызывает мороз по коже. У всех, почти у всех, кроме одной моей любимой психопатки.
— Нет, нет, нет, не может быть! Ты! И Кума! — тычет в меня пальцем госпожа Накано: — ты! Куму… то есть… да как так-то⁈ Невозможно! Не верю!
— Жизнь — сложная штука — отвечаю я: — в ней есть место для невозможного. В былые времена я успевал поверить в пять невозможных вещей еще до завтрака.
— Не морочь мне голову! Это же ты! Очевидно… но… как⁈
— Секреты фирмы не выдаем — кривая улыбка не сползает у меня с лица. Я не знаю, чего именно я хочу, но следовать сценарию, написанному неведомым сценаристом и закулисным манипулятором, я не собираюсь. Что бы сейчас не произошло — произойдет на моих условиях, я отказываюсь играть по правилам, которые написаны каким-то мастером марионеток. Умрет ли сегодня госпожа Накано? Это неважно. Если она захочет — это ее выбор, черт возьми. Но черта с два я дам умереть ей в неведении!
— Отвечай! Я хочу знать правду. Как… — госпожа Накано закашливается и падает обратно в кресло. Я выжидаю, пока кашель не пройдет.
— Когда б не тайна — говорю я ей, переходя на высокий слог. Ну не могу я удержаться. На какое-то мгновение я словно бы снова оказался во дворе Академии Феникса, вокруг снова цветет сакура и нежно-розовые лепестки летят по воздуху со скоростью пять сантиметров в секунду, а напротив меня стоит Ядвига, девушка, которая так любит Шекспира и Бернса, которая разбирается во французской поэзии восемнадцатого века и сейчас мой ход цитировать старину Билли…
— Когда б не тайна моей темницы — я поведал бы тебе такую повесть — говорю я, входя в роль отца Гамлета, сурового Призрака, «такой же самый был на нем доспех, когда с кичливым бился он Норвежцем», снова сила древней легенды наполняет мои вены!
— Такую повесть — что малейший звук тебе бы душу взрыл, кровь обдал стужей, глаза как звезды вырвал из орбит, разъял твои заплетшиеся кудри и каждый волос водрузил стоймя, как иглы на взъяренном дикобразе! — выдаю я монолог Призрака. Госпожа Накано стискивает зубы. Госпожа Накано сужает глаза. Она не в настроении выслушивать бредни старины Билли, она деловая женщина. Она закрывает глаза. Выдыхает. Открывает глаза снова.
— Ты чертов придурок — говорит она: — и ты оказывается опасен. Ты не производишь такого впечатления. Я недооценивала тебя. Раньше я думала, что эта твоя Бьянка — сожрет тебя и проглотит, и понесётся по рельсам своего безумия дальше. Но сейчас… да вы два сапога пара. Или… ты хуже. И знаешь что? Мне плевать. Как бы ты сказал? Ах, да — чума на оба ваши дома. Отдай револьвер и катись отсюда, чертов психопат.
— Все-таки настаиваете на своем, а? — я кладу револьвер на полированную столешницу и на секунду испытываю сожаление. Будут царапины, а они так хороши видны на полированной поверхности. А, к черту. Я толкаю револьвер по столу, толкаю с усилием, он довольно тяжел, он скользит по поверхности стола и останавливается прямо перед госпожой Накано.
Она берет револьвер в руку, откидывает барабан и вставляет желтый цилиндрик смерти сорок четвертого калибра. Движением кисти — защелкивает барабан и выставляет патрон в нем так, чтобы при следующем взведении курка — барабан провернулся и оставил патрон прямо напротив бойка. Прямо напротив ствола.
Я жду. Она поднимает глаза на меня. Мы молчим. В тишине кабинета кажется сейчас урони канцелярскую скрепку — раздаться оглушительный грохот. Я слышу ее дыхание — едва-едва но слышу.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Ты не собираешься выйти? — наконец спрашивает она. Сейчас все решится. Темный внутри меня уже сделал ставку «all-in». Все на зеро. Моя жизнь, жизнь госпожи Накано с заряженным одним патроном револьвером — все на кону. Жизнь, смерть, долг, наследие… уговорить госпожу Накано не выбивать себе мозги — невозможно. Это решение она должна принять сама. Но я могу дать ей почву для размышлений… или повод для мести. И то и другое есть повод немного задержаться на этом свете. Она мне нужна, это чистый эгоизм и расчет, тут нет никакой жалости к противнику. Просто мы сейчас можем стать союзниками, я делаю это не из жалости и не потому, что меня привлекают красивые, сильные и немного надломленные женщины, нет… или? А, черт, разберусь потом, почему я делаю именно так, придумаю потом, рационализирую, подведу платформу, объясню и себе, и ей, а пока…
— Не собираюсь — говорю, я вставая и поправляю брюки: — дело в том, что у вас, госпожа Накано — должок передо мной. Даже два сразу. А вы собираетесь уйти, так и не уплатив по счетам.
— Какие еще долги? Это не смешно.
— Сперва вы шантажировали меня и Ю-тян, а потом опубликовали информацию о ней как о дочке мошенника. А только что обвиняли нас в своих собственных проебах и едва не пристрелили. Как по мне — тянет на должок.
— Благодаря твоей подружке… или тому, кто под нее замаскировался — у меня нет сейчас денег — откликается госпожа Накано: — так что можешь встать в очередь кредиторов. После моей смерти может тебе что-то и достанется. Например, серебряная ложка. Этого достаточно для буракумина?
— Не люблю стоять в очередях. — говорю я, подойдя к ней и она — встает со своего кресла, не желая смотреть на меня снизу вверх. Револьвер в ее руке прижимается к моему животу. Она смотрит мне прямо в глаза с вызовом, и я вдруг понимаю, что госпожа Накано Наоки — неожиданно ниже меня. И что эти темные глаза, горящие яростью — все же смотрят на меня снизу вверх. Распухшая переносица, струйка крови от прикушенной губы, стекающая по подбородку, размазанная косметика… даже так госпожа Накано была прекрасна в своей ярости.
— Некоторые долги можно уплатить и без денег — говорю я и кладу свои руки ей на плечи. Она вздрагивает.
— Ты же понимаешь, что стоит мне только пошевелить пальцем и ты умрешь? — спрашивает она, не отрывая от меня глаз.
— О, и еще как. Это придает всему… остроту. — говорю я и резко дергаю ткань, что-то трещит, разлетаются во все стороны пуговицы, рубашки на плечах у госпожи Накано больше нет, она осталась висеть на ее руках и если бы она только захотела, то у меня в животе сейчас была бы дырка сорок четвертого магнум… и это безумно весело!
— Ты ходишь по чертовски тонкому льду, Такахаси Кента — говорит стоящая прямо передо мной госпожа Накано и я вижу, как вздымается ее грудь, вижу, как бьется тонкая синяя жилка у нее на шее, вижу какая она живая… как ей нравится жить.
— Всегда так делал — отвечаю я ей: — раз уж ты все равно собралась умирать… я воспользуюсь твоим телом в уплату долга. Возможно несколько раз.
— Я тебя ненавижу… — говорит госпожа Накано, все еще упирая револьвер мне в живот, а я снимаю с ее плеча бретельку бюстгальтера и тяну его вниз, обнажая упругие, спелые плоды… ее темные глаза горят яростью, она снова прикусывает губу, и я слышу, как щелкает взводимый курок. Пятьдесят граммов усилия на спусковом крючке — это все, что отделяет меня от мучительной смерти. Интересно, сколько нужно усилия, чтобы сжать эти великолепные спелые плоды, чтобы заставить госпожу Накано стонать и умолять о прощении? Жизнь скучна без риска, жми на газ, не сворачивай… это будет весело!
— Я тоже от тебя не в восторге — отвечаю я, стягивая вниз бюстгальтер окончательно и моя рука начинает ласкать упругую плоть эфирного директора и наследницы древнего рода самураев.
