– И что же возвернуло вас из сих метафизических регионов?
– Ваши обычные грубые россказни? – Уэлдрейк сочился скепсисом. – Побасенки о богах и демонах, о мечах и магии?
Гермистонский тан презрел его насмешки.
– Я думал, что поймал зверя, но по прибытии сюда зверь исчез. Я намереваюсь позднее снестись с мастером Толчердом, изобретшим экипаж, в коем я странствую между сферами.
– Экипаж, ведомый духами, да? – съязвил Уэлдрейк. – Духами, что дурманят вас и насылают видения.
Тан сердечно рассмеялся.
– Вы мне нравитесь, мастер Уэлдрейк, за ваш здоровый скептицизм, равный моему. Я привез зверюгу, говорю вам. Огроменная рептилия. Истинный дракон. Зовется «алигарта».
– Такие водятся в южных графствах Девствии, – сказал мастер Уэлдрейк. – Ими кишмя кишат болота и реки. Исполинские бестии. Я видел одно чучело. Точно тигрский кроккодил.
– Но сей покрупнее будет, – сказал тан и захандрил. – Или же был, – добавил он. – Экипаж мастера Толчерда трясся и гремел, и я мог бы поклясться, что незримые сопровождающие подшучивали над бедным смертным, коего эскортировали. Меня ужасно тюкнули по голове, хотя я сражался с двумя полубогами и вышел из боя невредимым.
– Гермесом заклинаю, сир, мне никогда не понять, верите ли вы сами в свои россказни, порожденные дурным зерновым дистиллятом, вами потребляемым, или же врете, полагая, что ваша ложь нас развлекает.
Тан принял сие добродушно.
– Ни то ни другое, мастер Поэт, – все проще. Я говорю правду. У меня еще был единорог, однако его сожрала алигарта.
– Вы странствуете по землям, о коих можно сказать лишь, что они суть метафоры! Мы, поэты, придумывает таковые ежедневно!
– Но я-то не поэт, чтобы их придумывать. Я их скорее посещаю. Леди Блудд, не проводите меня в мастерскую мастера Толчерда?
– Я оденусь.
– Я с вами. – Уэлдрейк ревновал, хотя знал, что их дружба невинна. – Если речь не о секретах, доступных лишь избранным.
– Никаких секретов, мастер Уэлдрейк, – только знание. Открытое знание вечно отвергаемо людьми, ищущими притом повсюду секреты.
Пока они облачались, тан ощупью шел по комнате, подбирал наполовину написанные трактаты, заброшенные леди Блудд, открытые книги по философии, арифметии с геометрикой и истории, по алхимии и астрономии, не заинтересовываясь ни единой. Он был человеком действия. Он предпочитал проверять метафизический вывод острием своего меча, если то было возможно. И вновь они предстали перед ним: леди Блудд в мятом голубом шелке, мастер Уэлдрейк в черном бархате, сборки его воротника ненакрахмалены и обвислы вкруг шеи, – и пошли следом за таном, когда он выдвинулся из покоев, королевскими коридорами, вверх по королевским лестницам, вдоль королевских галерей, пока не достигли древней части дворца, Восточного Крыла, где различимы едкие запахи словно бы плавимого железа и кулинарных химикалий, миновали широкий, почти бесхозный мраморный лестничный марш, два пролета гранитных ступенек, и явились в галерею, увешанную увядшим кружевом, с гигантской пыльной веерообразной фрамугой, дабы впускать бледный утренний свет, к высокой двери, что по контрасту с крышей и колоннами галереи выглядела едва ли не древневарварской, готической: изъеденная древесина, медь, черная жесть.
В сию дверь Гермистонский тан устремил кулак, и та содрогнулась, затрещала, была немедленно отворена моргающим юнцом в очках, одним из многих Толчердовых подмастерий, в кожаном фартуке и нарукавниках; сердитый взгляд юнца прояснился, едва он опознал тана.
– Доброе утро, сир.
– Доброго утра и тебе, Колвин. Занят твой мастер или мы войдем?
– Он ожидает вас, я полагаю, сир. – Юный Колвин отошел, и они все шеренгой нырнули в пыльный мрак, в то время как подмастерье бережно закрыл и запер за ними дверь.
Легкий дымок блуждал по передней, будто привлекаясь любопытством и шпионя за посетителями. Пожелтевшие эфемериды отслаивались от стен над штабелями запыленных, бесхозных коробов и инкунабул. Запах усиливался, Уэлдрейк принялся подкашливать, приложив ко рту платок, ибо опасался, что может задохнуться, и шествовал последним; они длили путь через вереницу подобных покоев, пока не выбрались в хранилище, столь забитое вьющимися медными трубками, что казалось, будто людей окружают внутренности вымершего левиафана. Сквозь рококо-вый лабиринт виднелся верстак, на коем извергались реторты, и, за верстаком, человечек с острыми чертами лица и застывшей, неестественной улыбкой, что сидел, наблюдая за ретортами, и не проронил ни слова.
Мастер Толчерд появился из-за громадной медной сферы, кою обрабатывал кувалдой.
– На сей машине, Гермистон, я намерен отправить тебя сквозь Время!
– Не сегодня, я надеюсь, мастер Толчерд.
– Не в ближайшие месяцы. Тут еще пахать и пахать, как теоретически, так и механически. Мне споспешествует доктор Ди. Он не с вами? – Фанатично-дружелюбные глаза мастера Толчерда перекатывались так и эдак. Он оголил переломанные зубы в вопросительной улыбке. Вытер лысую голову, сбиравшую пот.
Тан потряс заключенными в тэм-о-шэнтер волосами.
– А се кто такой? – Большой палец указал на человечка по ту сторону верстака.
– Путешественник. Прибыл сюда не столь уж и давно посредством мерцающей пирамиды, что растворилась и посадила его на мель.
Мастер Уэлдрейк отвернулся, изучая собственные черты в сияющей меди сферы.
– Значит, идет обмен между мирами?
– Вестимо, – невинно отозвался мастер Толчерд. – Тан доставляет многих обратно, многих попросту забирают. Есть и те, кто приходит и уходит без помощи тана либо моей. Видели бы вы некоторых созданий…
Мастер Уэлдрейк поднял длань.
– В какой-нибудь другой день, сир. Я не стану тратить ваше время.
– Но я всегда готов наставить тех, чей поиск Истины искренен.
– Наставьте меня позднее, мастер Толчерд. Вы рассказывали нам о пришельце.
– Его зовут Кэлхун, и он утверждает, что прибыл из Уайт-Холла – и носит баронский титул. Он понимает почти всю мою научную философию, но мало что кроме нее. Впрочем, он довольно симпатичен, одного со мной поля ягода. Но безумен, видите? Ага! Вот идет доктор Ди.
Облачен в бурое, с белыми пятнами на подбородке и шее, великий мудрец прошагал, приветствуя всех с неким удовольствием, пока не напоролся взглядом на леди Блудд и не смутился.
– Весьма польщен… сожалею, что не смог…
Леди Блудд нахмурилась. Она не могла найти объяснения происходящему.
– Вы обещали мне что-либо, доктор Ди?
– О мадам, молю вас… – Он низкопоклонствовал. – Молю вас!
Большие глаза леди Блудд округлились еще более.
– Я в недоумении, сир, но, если мое присутствие для вас нежеланно, я буду счастлива уйти.
– Нет, нет. Принимать столь славный интеллект – огромная честь. Более того, кое-кто здесь… – он оглянулся на свившиеся трубки, – он там… вы должны познакомиться, если пока что не знакомы. – Доктор Ди на несколько секунд полиловел. Он ткнул указательным пальцем между воротником и горлом. – Хырфыр! Ваше Величество!
В темноте раздался крик:
– Здесь, Ди! – С сильным акцентом.
– Король Рудольф. Мы собрались подле сферы.
То был молодой король-ученый из Богемии, энергично приближавшийся к верстаку, дабы бросить взгляд на реторты, – руки сложены за спиной, одежды по-охотничьи зеленые; дублет, брюки, фуражка с козырьком.
– Что се такое?
– Я представлю вас леди Блудд.
Король Рудольф, улыбнувшись, поднял глаза.
– Мы старые друзья. Переписывались пару лет назад, когда первый научный труд леди Блудд был напечатан в Праге. И беседовали раз или два при моих визитах ко Двору. Мне в высшей степени приятна такая компания. И мы встречались также, если не ошибаюсь, с мастером Уэлдрейком. Меня восхищали его стихи. Хотя в последнее время я почти не…
– Я мертв! – возгласил миниатюрный поэт. – Вот почему. Я мертв уже довольно давно.
– Так, значит, вы заявились к доктору Ди ради воскрешения?
Доктор Ди улыбнулся.
– Моя репутация обременительна, Ваше Величество. Многие приходят ровно с таким запросом – относительно близких и любимых, само собой. Но если вы правы, мастер Уэлдрейк будет первым, кто попросил о томлично.
Поэт опер коченеющее тело об изгиб сферы.
– Возможно, вам следует попросить мастера Уэлдрейка посетить Двор Богемии, – предложила леди Блудд. – Он твердит, что мы здесь – филистеры. Между тем все знают, что Эльфберги – великие художники в своем духе, и ученые тоже.
Доктор Ди похлопал короля по спине.
– Се прекраснейший Эльфберг из всех! Солдат, поэт, ученый!
– И, боюсь, кошмарный дилетант. – Богемский король был очарователен. (Он опубликовал три превосходных поэтических сборника, два научных трактата и труд по естественной истории, а также возглавил успешную Македонскую кампанию против Татарской Империи каких-то пять лет назад.) Уэлдрейк питал к нему сильное отвращение и утешил себя, измыслив строчку-другую (Как снисходителен сей король, / Что споро любую играет роль, / Пусть он для отребья будет герой).
