Находясь в Катином подъезде, я впервые почувствовал, что начинаю немного мешаться в уме. Дела мои обстояли весьма неказисто. Не беру на себя смелость описывать свои чувства, потому что из этой попытки получился бы совершенно пустой набор разрозненных фраз. Докурив, я опрометью взлетел на этаж выше и снова позвонил в звонок. «Как это все нелепо, — сказал я вслух сам себе, — что же я делаю?!»
— Кто там? — послышался уже раздраженный голос Кати, который сорвался на слово «там».
— Э…это снова я, Катя — Герман, — взволнованно пролепетал я, — прости меня…
— Что тебе ещё нужно? — в недоумении крикнула Катя из-за двери.
— Открой же ты, наконец, что ты, как немощная? — вырвалось у меня от переизбытка чувств. — Возьми ты себя в руки! Мне нужно с тобой поговорить, после чего я уйду, и больше не буду беспокоить тебя! Ты меня слышишь?
Катя, по-видимому, была несколько поражена моей выходкой, отчего притаилась за дверью, не произнося ни слова. Рядом располагалась дверь соседская. Я заметил, что в ней потемнел глазок, из которого ранее глядел на меня маленький огонек от электрической лампочки в коридоре. «Видимо, соседи забеспокоились поднятым шумом, — пролетело у меня в голове, — а и черт с ними! Не до них сейчас». Женщина, нечисто одетая, прошла по лестнице вниз с огромной слюнявой собакой. Через секунду все стихло; от глазка отошли и из него опять засветился огонек.
— Катя, — шепотом проговорил я прямо в щель между дверью и дверной коробкой, — Катенька, — повторил я, — открой мне, пожалуйста. Мне нужно поговорить с тобой. Уверяю тебя — это займет только пару минут.
Минуты через три, когда я уже потерял всякую надежду на положительный исход дела, замок все же щелкнул. Катя распахнула дверь, а сама удалилась в комнату. Я, поняв, что рассусоливать не имеет смысла, залетел в квартиру и захлопнул за собою дверь.
В коридоре тускло горел светильник. На полу были разбросаны Катины туфли, сапоги, что-то из одежды. Я разулся и прошел в комнату. То, что я увидел, потрясло меня. На небольшом плюшевом диване сидела Катя с разбитым лицом. Руки ее были в синяках, халат порван на груди, волосы растрепаны. Некоторые локоны слепила кровь. Бедная девушка смотрела на меня глазами испуганной собачонки, которую избили палками дети.
Я одурел окончательно.
— Кто это сделал? — тихо спросил я, подходя ближе к ней. — Кто? — крикнул я и сжал кулак так, что пальцы хрустнули. — Катенька, милая моя, скажи мне, что за мразь это сделала?
Приблизившись к ней вплотную, я сквозь разорванный халат, который она придерживала рукой, увидел синяк на теле. Медленно опустившись на одно колено, я убрал Катину руку и распахнул халат. Бог мой! Все тело этой бедняжки, начиная от шеи, кончая животом, было в синяках. На правой груди, от соска до самой шеи была огромная царапина.
— Милая моя, скажи мне, пожалуйста, кто это с тобой сделал?
— Мой брат, — почти шепотом сказала, чуть сдерживая слезы.
Я сел на пол возле нее и обхватив руками голову начал качаться как маятник — туда-сюда, туда-сюда.
— У меня есть брат… Ты не знал? — продолжала она. — Видишь, как он любит свою сестру?
— Ах ты Родин, ах ты сукин сын, — причитал я.
— Ты что, знаешь его? — взволновано спросила Катя. — Но как же…
— Знаю, — ответил я. — Мы с ним вчера познакомились в кафе. Там драка была, а он официантку защитил. Так и познакомились. Вот тварь!
— Официантку защитил, а сестру родную ногами избил до полусмерти. — Катя заплакала.
— Тихо, тихо, Катенька… Давай, может, скорую помощь вызовем?
— Не нужно, — сквозь слезы ответила она.
— А почему он так сделал? Можешь мне сказать?
— Все просто. Все очень просто… Он просил у меня денег, а я ему не дала. Он кричал, что у него украли кошелек, а ему срочно нужны деньги…
— А зачем ему деньги?
— Он наркоман, — сказала Катя. — Ты разве этого не заметил?
— Если честно — то нет. Он мне вчера рассказывал про то, что у вас мать к постели прикована…
— А, он и тебе это заливал, подонок! Он всем брешет. Нет у нас матери. Она семь лет назад умерла.
— То есть, как это, нет матери? — в недоумении спросил я.
— А так. Болела она и умерла. А он всем врет, чтобы жалость вызвать, а потом в удобный момент денег попросить, будто для матери. А если получит деньги — то все, больше ты его не увидишь. Он еще рассказывает всем, что его с работы уволили и т. д.
— Да. И это он вчера рассказывал.
— Я же говорила. Он брехло, игрок и наркоман. Нигде эта сволочь никогда не работала.
Я не знал, что и сказать на это. Сложившаяся ситуация окончательно вывела меня из себя. Все, что происходило в дальнейшем, я не контролировал.
— Что ты теперь будешь делать? — спросил я Катю.
— А что мне делать? Ничего.
— Ты в милицию не хочешь обратиться?
— Что б он до конца меня прикончил потом?
— Ясно, — сквозь зубы проговорил я. — А ты отцу говорила?
— Нет, я не стала. Мы разговаривали по телефону минут двадцать назад, но я ему ничего не сказала. У него сегодня первый день отпуска. А завтра они улетают всей семьей на отдых. У них поезд до Москвы сегодня в одиннадцать часов. Они хотели мне Настю привезти на недельку пожить, но я попрошу Леру, чтоб она ее своей матери отдала.
— Настя это дочь Родина?
— Да.
— Понятно.
Помолчали.
— Знаешь, Герман, я хотела бы побыть одна сейчас. Ты не возражаешь? Увидел, что хотел — теперь иди! — раздраженно сказа она.
— Я уйду, только после того, как ты мне ответишь.
— Что я должна тебе ответить?
— Что ты собираешься делать? — повторил я вопрос.
— У меня, Герман, есть одна очень хорошая женщина, которая мне поможет. Я поживу у нее пару недель, а там посмотрим.
— Кто она?
— Матушка Алексия из N-кого женского монастыря. Матушка давняя знакомая моей покойной матери.
— Даже не знаю, что тебе и сказать, — в недоумении произнес я. — На самом деле я думаю так: если ты считаешь, что двухнедельная жизнь там тебе пойдет на пользу…
— Да! Я так считаю! — отрезала Катя.
— Как ты думаешь, где сейчас твой брат? — спросил я.
— Да где ж ему быть! В притоне… У Раи. Сколько раз мы его с отцом оттуда выволакивали. А он еще имеет наглость ненавидеть отца. И все почему? Потому, что тот ему денег не дает на наркоту.
— А вы в милицию по поводу этого притона обращались?
— Обращались, — вздохнула Катя, — толка только мало. Их заберут, через день — отпустят. Отец с милиционерами разговаривал, а они ему говорят, мол, не нашли наркотиков, ребята с собой принесли и пр. Все у них там схвачено. За все заплачено…
— А отец ваш на самом деле от вас ушел?
— Да. Это давно произошло. Но он всегда помогал нам и больной маме, пока она была жива.
— Он еще про жену рассказывал, — добавил я.
— Мне тут нечего сказать. Ни одна баба такого терпеть не будет. А то, что она ушла к сыну новой жены нашего отца, так это ее дело!
— Он ее ненавидит, как я понял.
— А мне какое дело? Он весь мир ненавидит!
Мне вспомнился вчерашний разговор Родина по телефону, в котором он называл адрес этой самой Раи, но, как не старался, я не мог его вспомнить. Только название улицы крутилось у меня в голове: «Жуковского, Жуковского, Жуковского…»
— Это та Рая, что на улице Жуковского, дом 29 живет? — резко спросил я, называя номер дома наобум, желая получить нужный результат.
— Да. Только она живет на Жуковского, 56, квартира 2. А ты ее откуда знаешь?
— Мы вчера с твоим братом разговаривали, а ему кто-то звонил и спрашивал, где живет Рая.
— Что б она провалилась, тварь! — гневно сказала Катя.
— Хочешь, я отвезу тебя к твоей матушке Алексии? — предложил я.
— Нет, Герман, не надо. Я сама возьму такси и доеду. Это в пятидесяти километрах от города.
— Как скажешь. Я не стану настаивать, — сказал я.
— Вот и хорошо, что ты такой понятливый.
Я состроил на своем лице жалкое подобие улыбки, после чего спросил:
— Катя, а где я могу взять листок бумаги и карандаш?
Она указала на журнальный столик. Я вырвал из блокнота листок и написал на нем телефон Ивана Тимофеевича и свой мобильный.
— Вот, — сказал я, протягивая листок Кате, — здесь я написал два телефона, по которым ты сможешь меня найти в любое время. Мало ли, что тебе может понадобиться? Или, не дай Бог, что случится?
Катя вопросительно посмотрела на меня и, взяв листок, сказала:
— Герман, я не думаю, что может случиться то, вследствие чего потребуется твоя помощь.
Пропустив мимо ушей высказывание Кати, я произнес:
— Я пойду, наверное…
— Да. Иди, Герман.
Катя медленно встала с дивана и проводила меня до двери. На пороге ее квартиры я не выдержал и сказал:
— И все же, Катя, если что-нибудь случится — позвони!
Дождь на улице лил, как из ведра. Когда я вышел из Катиного подъезда, мне на секунду показалось, что он стал ещё сильнее. Я закурил под козырьком, снедаемый злобой, поднимающейся у меня внутри.
Внезапно зазвонил мобильный телефон.
