В «Красной вести» Леонид набил руку в написании всевозможных агиток, частушек, лозунгов и прочих идеологических погремушек.
В те дни Леонов признался Зуеву, что после оккупации его отношение к большевикам изменилось: приход Красной армии воспринялся им скорее как освобождение от власти чуждой. Обманывал Зуева, нет? Кажется, немного лукавил.
Тогда началась очередная мобилизация, теперь уже в Красную армию, на Западный и Южный фронты, и Леонов как-то сказал Зуеву, что, наверное, пойдёт воевать. Что здесь перевешивало: нежелание белогвардейского прапорщика оставаться в городе, где слишком многие знали о делах Леонида и его отца, или действительное стремление послужить Красной армии? Думаем, первое.
С 1 апреля по 31 мая проработал Леонов в «Красной вести». Может, остался бы там ещё, но 7 апреля отца, Максима Леоновича, опять забрали. Если по Леониду Леонову нужно ещё было собирать материалы (архивы Северной армии были сожжены незадолго до бегства генерал-лейтенанта Миллера сотоварищи), то редакторская, журналистская и общественная деятельность его отца была слишком очевидна: подшивки наглядно антисоветского «Северного дня» мог прочесть любой.
Максим Леонов был осуждён и подвергнут принудительным работам сроком на год. Посидел при старой власти, теперь попал под серьёзную руку новой.
В те дни ситуация в городе стала меняться: начались повальные аресты «бывших». По ночам на окраине города был слышен пулемёт. Две-три очереди, тишина. Две-три очереди, тишина. Жители Архангельска скоро узнали, что это — расстрелы.
Любопытно, что многих людей из леоновского круга так и не тронули. Будто ни при чём остался Писахов, передававший вырученные от продажи картин деньги в помощь белым офицерам и лично изготавливавший флаги для частей Северной армии. Более того, вскоре у него начали проходить выставки картин.
А вот Горемыке, да, — не везло.
Не повезло и матери леоновской знакомой Ксении Гемп — Надежде Михайловне Двойниковой. Она занималась примерно той же самой деятельностью, что и Максим Леонович: в частности, работала в Архангельском патриотическом женском союзе, помогавшем раненым белогвардейцам. Сначала её приговорили к расстрелу; затем приговор был изменён на десять лет принудительных работ. Так что Леонов-старший ещё не самым строгим образом был наказан.
В любом случае, без отца Леониду стало совсем худо: средств к проживанию не было почти никаких, хоть как-то выживали благодаря помощи брата Марии Матвеевны Чернышёвой, архангельского ювелира. Стенная газета РОСТА едва кормила, да и, скорее всего, нервно было там работать, когда отец в тюрьме.
Заступничество рабочих Горемыке уже не помогало, хлопотать начали другие люди, но пока безрезультатно.
И ещё эта стрельба ночами…
Леонов отправился то ли в губком, то ли в ревком и прямо спросил у кого-то из местного начальства: «Отца задержали, меня нет. Раз я на свободе — не дайте умереть с голода. Хочу работать».
А какая могла быть работа в Советской республике? Красная армия — вот самая главная работа.
«Ты у нас в Артиллерийской школе учился? — спросили у Леонова. — Нам артиллеристы нужны. Иди-ка ты повоюй».
Леонид оформляется как доброволец.
Тринадцатого июня «Известия» Архангельского губернского ревкома и губкома отчитались об отправке на фронт второй партии коммунистов и добровольцев — отчёт был в стихах: «Едет-едет из Архангельска, / Едет смелый коммунар, / И панам и гадам врангельским / Нанести лихой удар».
Леонова определяют в артиллерийский дивизион.
Дорога лежала на Южный фронт.
Уже вдали от Архангельска нагнала Леонова добрая весть: отца освободили, полный срок ему отбывать не пришлось. За Максима Леоновича заступился Даниил Крентюков, тоже «народный» поэт, с которым Леонов-старший столько возился. К счастью, Крентюков не только вирши слагал, но был ещё и партийным секретарём в уезде.
Для острастки Максима Леоновича лишили избирательных прав (и вернули их только в июне 1928 года, за год до смерти).
Буйный, горячий, осатанелый ветер
Попал Леонов в 15-ю Инзенскую стрелковую дивизию, стоявшую в районе Гуляйполя, на родине батьки Махно.
Артиллеристов вооружили рапирами — немецкими шпагами.
В довершение к этому Леонова обрядили в матросскую рубаху с отложным воротником и дали высокие, как у д’Артаньяна, сапоги. Иные обуты были и в лапти, и даже в разномастные женские ботинки (Леонов запомнил эти казусы, потом использовал в «Барсуках») — на этом фоне его дартаньяновские сапоги смотрелись вполне себе ничего.
Красноармейцы выглядели что твои махновцы.
А махновцы как раз были неподалёку.
Нестор Махно тогда привычно находился в бурных взаимоотношениях с советской властью.
Ещё в январе 1919-го он заключил с Советами договор: его повстанческие полки вошли в Красную армию. Спустя месяц он даже заявил о том, что завязал с анархизмом и все силы отныне отдаст делу укрепления на Украине советской власти. Нестора Ивановича назначили командиром 3-й Заднепровской бригады одноимённой стрелковой дивизии. Махновцы героически штурмовали Мариуполь, сам Махно получил орден Красного Знамени — в числе первых героических военачальников Красной армии.
К апрелю 1919-го Махно и Советы вновь охладели друг к другу: батьку не устраивали ни продразверстка, ни комбеды. Махно написал открытое письмо Ленину (с которым, к слову, встречался ещё в 1918 году) и ушёл на Херсонщину.
Некоторое время он воевал и против белых, и против красных, за что последние в январе 1920 года объявили его вне закона.
Дисциплина в 15-й Инзенской дивизии была не на самом высоком уровне: красноармейцы то переходили к махновцам, то возвращались обратно в Красную армию.
Влияние Махно на красноармейские умы было очень велико: к осени он восстановил свою Повстанческую армию и бывшие красноармейцы составляли в ней не менее трети, а то и половину личного состава.
Красной армии нужна была качественная пропаганда.
Как раз в середине августа, в те дни, когда Леонов только-только прибыл, дивизии отдали приказ «в кратчайший срок привести себя в порядок, залечить раны последней операции и уничтожить недочёты и недостатки».
Леонид быстро завязал дружбу с политработниками дивизии. Образованный парень, да ещё с отменным журналистским, корректорским, редакторским опытом, глянулся им, и в августе его перевели в редакцию дивизионной газеты «На боевом посту» (10 октября ей дали имя попроще: «Бюллетень» политотдела 15-й дивизии).
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
