Папка начиналась незаполненным протоколом допроса свидетеля, под которым лежало большое количество разрозненных листов тетрадной бумаги в линейку и в клеточку, развернутых по формату листа А4. Каждый лист был исписан убористым почерком чернильной ручкой, а затем и перьевой авторучкой. Старинные бумаги. Отложил их в сторону, чтобы почитать на досуге. Досуг выдался через двадцать лет. Бумага стала еще более желтая и кое-где на сгибах ломалась, как печенье.
Начав читать, я подумал, что читаю лекцию по истории КПСС или конспект по марксистско-ленинской подготовке, но, читая дальше, я убеждался, что это записи свидетеля происходивших событий. При более тщательном анализе записей можно было выявить и автора. Я уже не говорю о графологической экспертизе, но то, что было написано, откладывало вопрос об авторстве на последний план. Пересказать все дословно я не смогу, поэтому буду переписывать, сохраняя грамматику свидетельских показаний литерного дела.
«В день октябрьского переворота мне исполнилось семнадцать лет, и я был слушателем подготовительных университетских курсов. На следующий день после именин папа сказал мне, чтобы я шел в Смольный институт и нашел там господина Глейна.
В небольшом кабинете мне дали портфель коричневой кожи с застежками, десять тетрадей в клеточку, карандаш и сказали:
— Пиши!
— Что писать? — спросил я.
— Все, — сказали мне.
— Как все?
— А так, все. И не отставай.
Мы пошли. Портфель я использовал как подставку и писал то, что видел. Я всегда был за спиной и всегда писал. Для чего? Не знаю, потому что то, что я писал, может когда-нибудь взорваться, убив всех, кто находится рядом и убив меня.
В доходном доме на Литейной мы по-хозяйски вошли в квартиру на первом этаже. Обстановка говорила о достатке хозяина. Мне поручили приготовить чай.
Приблизительно через полчаса в квартиру вошел человек лет сорока пяти, в черном пальто, мягкой фетровой шляпе и в пенсне.
— Присаживайтесь.
— Спасибо.
— Рекомендую к чаю свежие рогалики. Чай английский, но произведен в Индии. В лавке колониальных товаров такой не купить, но специально для вас привезен из-за границы. Кстати, как относится население к совершенному перевороту и аресту Временного Правительства?
— Пока никто и ничего не понимает. Простому народу это безразлично. Офицерский корпус ждет командира, который бы приказал переломать ребра всем политикам. Без команды ничего делать не будут, и опасности для большевиков не представляют. Активны эсэры, особенно правые. Собираются у Браудерера. У этих хватит смелости первыми применить оружие, как и большевикам.
— Что-то вы большевиков недолюбливаете?
— А кто их любит? Откуда они взялись? Из-за границы в опломбированном вагоне? Разложили армию при полном попустительстве властей…
— Хватит про большевиков. Помяните мое слово, вы еще будете с восторгом говорить о них хвалебные слова.
— Кто? Я? Это будет возможно, когда…
— Все-все-все. Спасибо. Очередную встречу назначим через десять дней в это же время. Постарайтесь узнать, кто вынашивает намерения объединения для противостояния власти Советов. Считайте это самым основным заданием.
Господин ушел.
Глейн позвонил куда-то по телефону.
— На сегодня хватит. Иди домой. У тебя хватит ума никому не показывать эти записи?
— Хватит.
— Тогда завтра в десять часов.
Я шел по немноголюдному Петрограду, внутри которого кипели страсти, и решалась судьба всей России. Кому-то выпадает жребий взлетать на гребень девятого вала, а кто-то обречен лежать на берегу спокойного озера в глухой губернии России, в стороне от столбовых дорог и сопричастности к великим делам. И, возможно, что он более счастлив в своей спокойной и размеренной жизни».
Глава 2
29 октября. Идет допрос Браудерера. Член партии эсеров. На столе удостоверение, что Браудер А.А. назначен комиссаром Владимирского военного училища. Подпись: член Комитета спасения А. Гоц, секретарь М. Броун. Печать Всероссийского комитета спасения родины и революции. На машинке отпечатан приказ N 1 по войскам Комитета спасения родины и революции. Подписан — полковник Полковников, подполковник Хартулари. Приказано — игнорировать распоряжения Военно-революционного комитета (ВРК) большевиков, арестовать членов ВРК, штаб комитета в Николаевском инженерном училище в Инженерном замке. Отдельно отпечатаны боевые распоряжения Владимирскому и Павловскому военным училищам.
— Как прикажете это понимать, господин Браудерер?
— А что вы хотите понять?
— Означает ли это, что партия эсеров начинает новое вооруженное восстание с целью захвата власти в России?
— А разве переворот, осуществленный большевиками, не является захватом власти?
— Раньше надо было об этом думать. Сейчас у власти не Временное Правительство и оно так просто не уйдет. Диктатура не остановится ни перед чем для удержания завоеванного.
— Стрелять будете?
— Будем.
— Всех?
— Всех.
— Как разбираться будете?
— Никак. Кто не с нами, тот против нас.
— Всю Россию не перестреляете.
— Перестреляем. Будем стрелять до тех пор, пока оставшиеся сами на колени не встанут.
— Рабов будете делать?
— Зачем нам рабы? Будут свободные люди нового государства, которые сознательно защитят себя от врагов, замаскировавшихся под нормальных людей.
— А не страшно?
— Страшно будет только вначале. Потом все привыкнут.
— Дети будут доносить на отцов?
— Не только они, но и отцы на детей, и жены на мужей, и прихожане на священников, ученики на учителей, и учителя на учеников. Даже воры будут доносить на воров.
— Воры не будут доносить на воров.
— Будут. Мы их возьмем к себе на службу охранять воров.
— А если они откажутся?
— Мы возьмем себе других воров или назначим честных людей ворами.
— Разве такое может быть?
— Еще как может быть.
— Да, теперь мне действительно становится страшно.
— Тогда рассказывайте, что вам известно.
— Я ничего говорить не буду.
— И не надо. Вот телеграмма ваших руководителей, принесли с телеграфа. Вот подписи вашего председателя Совета республики Авксентьева, председателя Комитета спасения Гоца, комиссара по армии Синани, члена ЦК партии эсеров Броуна. Вам зачитать?
— Не надо.
— А почему у вас у всех фамилии какие-то нерусские.
— Фамилии как фамилии, мы граждане России и ее патриоты.
— Это вы сможете объяснить Ивановым, Петровым, Сидоровым?
— Не Ивановы, Петровы и Сидоровы определяют судьбу России, а либеральные демократы-интеллигенты и либеральные капиталисты, выступающие за демократическое развитие нашего государства.
— Либерализм вас и погубит. Вернее, уже погубил. Вы еще вспомните себя и будете горько сожалеть, что история не имеет сослагательного наклонения. Всплески либерализма еще будут, но это будет сделано только для того, чтобы ростки ваши проклюнулись из подполья, и чтобы вас легче было выкорчевать. Идите.
Брудерера увели.
Глейн закурил.
— Ну, как?
— Что, как?
— Твоя работа?
— Работа как работа.
— Ты прав, работа как работа. Запомни, что продолжительность твоей работы будет зависеть от длины твоего языка и вообще от наличия оного.
— Понял.
— Тогда пошли.
Глава 3
Петроградский Военно-революционный Комитет.
За столом чернявый мужчина с зачесанными назад вьющимися волосами. Явно не русский, но по-русски говорит хорошо, правильно, четко выговаривая все слова.
— Докладывайте.
— Раскрыт заговор правых эсеров. Особой опасности не представляет. Превентивные аресты произведены. Блокированы военные училища. Были небольшие перестрелки. Набралось не более трех рот юнкеров. Почти все уничтожены.
— Что надо сделать, чтобы подобные выступления не повторялись?
— Первое — усилить агентурную работу, чтобы в зародыше подавлять подобные выступления. Второе — руководителям ВРК и руководителям российской социал-демократической партии большевиков иметь в большинстве своем русские фамилии, чтобы не отвращать от себя многих сочувствующих. Третье — все документы по мятежу сложить в особую папку и позже провести показательный процесс по делу политических противников. А сейчас не давать большой огласки делу, на что в основном и рассчитывали руководители мятежа.
— Предложения дельные. Кстати, и вы смените фамилию, сделайте ее покороче, что ли, и не слишком звучащей. Например, Голов. Как?
— Хорошо, Иосиф Виссарионович.
— Не надо. Не люблю по имени-отчеству, так и кажется, что я родился в библейские времена и имею отношение к изменению мира по идеологическому признаку. Зови меня просто — товарищ Ст.
