Разумеется, пересечение этих трех категорий – не совсем пусто.
Отдельно стоящий интеллигент – И. А. Суетливый распорядитель – от крематория.
У всех в руках цветы, у некоторых даже венки. У нее – купленный возле метро букет хризантем, у И. А. – похоже, просто садовые ромашки, срезанные на даче. «Алеша Попович», по-видимому, достал свой букет из портфеля. Поскольку гроб закрытый, не очень ясно, куда все это класть, – но тут помог распорядитель, сотрудник крематория, предложив цветы и венки сложить на крышку сверху.
Ее удивило количество женщин с заплаканными глазами – три или четыре. Татьяна знала двух из них – постаревшую секретаршу лаборатории, где работал М. К., и молодую бухгалтершу из его экспортно-импортной фирмы. Ну нет, она сама об М. К. плакать не будет.
Все-таки хотелось бы знать, действительно ли М. К. убили случайные бандиты? Кто знает, может быть, в зале находится истинный заказчик преступления или даже кто-нибудь из исполнителей? Кому смерть М. К. была выгодна? Его квартиры, за отсутствием наследников, отойдут государству, но есть же еще недвижимость, принадлежащая фирмам, капиталы, оборотные средства, – вскоре пойдет дележ того, что можно поделить, и о многом, наверное, можно будет догадаться. Только мне это не интересно. С печалью, холодно, отчужденно Татьяна оглядывала лица собравшихся.
Еще одна мелочь привлекла на минуту ее внимание – до этого она ее не заметила, вероятно, из-за цветов. Двое из четырех капитанов (как она продолжала про себя называть молодцев, ранее несших гроб) держали перед собой малиновые подушечки. На одной краснел одиноко какой-то орден, на другой – желтели две медали. М. К. никогда не говорил ей о своих наградах.
С возрастом, увы, начинаешь соображать куда медленнее – с большим запозданием задаешь себе самые очевидные вопросы. Поминки – наверняка ведь они входят в программу. Кто, где, как будет их проводить? Скорей всего, позовут и ее – соглашаться или отказываться? Поминать М. К. в компании его сослуживцев – по КГБ, по секретной лаборатории и по бизнесу – ей совсем не хотелось. А если отказываться – то под каким предлогом? Почему она не подумала об этом раньше? От этих мыслей Татьяна расстроилась еще больше.
5. С помощью дистанционного пульта распорядитель включил ненадолго запись – орган, Бах, небесная трагическая ясность. Затем, заглянув в бумажку, выключил музыку. «С прощальным словом от имени коллег и товарищей покойного выступит Попов Алексей Сергеевич». Краснолицый седовласый «Алеша Попович» тяжело шагнул вперед, откашлялся, обвел взглядом собравшихся в зале.
– Миша! Столько вместе пройдено дорог… Что же с тобой случилось? Ты пал в неравной борьбе с человеческим отребьем, которому не место в нашей жизни. Клянусь, Миша, твои убийцы будут наказаны! Нет, недолго им топтать эту землю! Ты прожил богатую жизнь, в которой было место подвигу! Но ты бы мог прожить еще много лет! Да будет тебе прах… земля… пухом! – «Алеша» заметно смутился, вытер лоб платком и отошел в сторону.
– С прощальным словом выступит представитель медицинского центра «Надежда»! – лоб крематорского распорядителя церемонии, несмотря на густо наложенный грим, был покрыт каплями пота.
Вперед вышел худощавый молодой человек в темно-синем, очень хорошо сшитом костюме. У него были черные бегающие глаза и длинные пальцы музыканта. Возможно, тоже гипнотизер, подобно М. К.? Татьяна его не знала.
– В последние годы Михаил Константинович все силы своей души бросал на служение людям. Поистине неоценим его вклад в борьбу за здоровье народа! Его усилиями в это трудное время был создан ряд центров медицинско-психологической поддержки, наш петербургский центр «Надежда», центры в Москве, Нижнем Новгороде и Самаре, планировалось открытие центра на Дальнем Востоке. Михаил Константинович был также успешным бизнесменом, однако забота о людях всегда была для него главным, благодаря его усилиям наши центры никогда не испытывали недостатка в средствах, что позволяло оказывать бесплатную помощь наиболее обездоленным членам российского общества. Безвременная гибель Михаила Константиновича для нас – тяжелый удар. Но вся ваша жизнь, Михаил Константинович, для нас – пример торжества духа над материей. Слышите ли вы нас? Мы клянемся не жалея себя продолжать ваше святое дело!
Закончив свою речь, молодой человек тоже отошел в сторону.
Распорядитель снова заглянул в бумажку, но, не дожидаясь, пока он объявит следующего выступающего, Татьяна сделала шаг вперед. Заметив это, «Алеша Попович» потянул распорядителя за рукав, а когда тот тоже обратил на нее внимание, что-то прошептал ему на ухо. Распорядитель кивнул и объявил:
– Слово предоставляется близкому другу покойного Татьяне Владимировне Краснопольской.
Татьяна еще раз оглядела зал. Кто из них искренне жалеет об ушедшем? Вероятно, И. А., но только потому, что возможность продолжения его драгоценной работы снова оказывается под вопросом. Возможно, «Алеша» – не слишком-то приятно потерять в таком возрасте привычный повод для зависти и обиды, да и напоминает о близости собственной смерти. Быть может – заплаканные женщины, еще недавно таявшие от взгляда М. К., поддаваясь его обаянию (или гипнозу), хотя они, наверное, скоро утешатся. А она сама? Каковы сейчас ее чувства?
– Я бы хотела сказать совсем немного. Давайте не забывать, что М. К. был человеком. Как во всяком человеке, в нем было хорошее и плохое, но последней правды о нем никто из нас никогда не узнает – как не узнают никогда нашей последней правды другие. Как говорится, знать ее может один только Бог. Перед нами – тайна. Тайна того, кем человек был, тайна того, куда он уходит, – она подошла вплотную к гробу, прикоснулась к его деревянной скорлупе. – Давайте не будем забывать об этой тайне.
Внезапно ей тоже захотелось плакать, она с трудом удержалась.
– Прости нас, Миша, – добавила она совсем тихо.
6. Церемония продолжалась еще около получаса. Потом распорядитель предложил желающим прикоснуться к гробу. Когда все опять встали вдоль стен, он вновь включил запись органной музыки и нажал новую кнопку. Середина подиума плавно пошла вниз.
На выходе из траурного зала к Татьяне подошли «Алеша Попович», крематорский распорядитель и черноглазый молодой человек от центра «Надежда». Не дожидаясь приглашения, Татьяна поспешила объяснить, что на поминки поехать не сможет.
– Понимаете, Татьяна Владимировна, мы вообще-то хотели обратиться к вам с другой просьбой, – сказал распорядитель.
– Как к близкому другу покойного, – добавил молодой человек с руками пианиста.
– Короче, у него ведь нет близких родственников, так? – вмешался «Алеша Попович». – Ну, не могли бы вы получить урну с прахом? Через несколько дней за вами заедут, и состоится захоронение праха в колумбарии.
– Придется подождать часа два, – сказал распорядитель. – Внизу есть зал ожидания.
– Вас будет ждать такси, дорогу мы оплатим, – уточнил черноглазый.
Татьяна согласилась.
Андрей Дубинский
Как я стал предателем
Рассказ
Брезгливость – величина переменная.
Три года назад я тщательно мыл кружку, в пяти водах и семи мылах. Три года назад нам, кроме еды (тогда еще еды, не жратвы), одежды, спиртного, дисков, доставляли даже моющие средства.
Сейчас я едва-едва ополаскиваю кружку в ржавой бочке, куда набирается дождевая вода. В той же бочке моют свои кружки все. Лениво, безразлично, молча. Дизентерией, кишечной чумкой и ногтеедкой мы перестали болеть год назад – организм уже не реагирует на все эти микробы. Или микробы ушли отсюда. Или их выжгла война. Без разницы.
Знаете ли, когда три дня без передышки бомбят, когда три дня горит земля, и воют твои братья, с которых слезает кожа, и небо прокопченное сыплет и сыплет снарядами – какие тут могут остаться микробы? Когда черная точка падает с неба, бьется об землю, и белое облако тридцать на тридцать, а потом срабатывает поджиг, и шар огня выедает воздух – какие микробы, какие бактерии. Только пепел и вонь.
Последнего медика мы повесили в прошлом году. Он сетовал на то, что лекарств вообще не осталось, и вместо анестезии раненым (тогда еще были раненые) вливали в глотку спирт да покрепче привязывали увечное тело к койке. Так и ковыряли внутренности орущему от боли бойцу. А потом мы узнали, что медик из тайных своих запасов колет себе морфий, чтобы забыться. Когда мы его повесили, синие неделю практиковались в стрельбе по трупу.
Тогда еще было достаточно патронов. И у них, и у нас.
Многое растворилось в памяти. Я лишь помню – три года. Вместо обещанных полутора лет – три года местных жужжащих вшей, непрекращающегося дождя и одичания. Где-то в пыльных уголках памяти – речи статных красивых людей, что-то про патриотизм и вызов человечеству, какие-то комитеты с ненужными подарками (все это барахло сначала бережно хранилось, потом отправилось в энергоблок, на сжигание), кто-то с дежурной улыбкой дарит мне цветы, кто-то обещает все мыслимые и немыслимые блага после победы.
