— Слушай, ты меня поддержишь? Поддержишь?
Мы могли пробыть в Руайане только два часа. В тот день мы осмотрели Фура, потом Шатлайон, а к ночи приехали наконец в Ла-Рошель к нашей тетке, баронессе де Сель дʼОзель, получившей недавно в наследство от своей свекрови особняк на улице Марны и соляные промыслы на острове Олерон. Завтра мы сделаем небольшой крюк и посмотрим на строительство огромного мола в Ла-Палисе.
Увы, не посмотрим! У баронессы нас ждало письмо Психиморы, содержание которого было от нас скрыто, но отец вдруг заявил, что страшно устал, и неожиданно выбрал маршрут в «Хвалебное» через Фонтене-ле-Конт и Шоле. Мы не увидим ни Ле-Сабль-дʼОлонн, ни Круа-де-Ви. Наш одышливый автомобильчик (давно пора было сменить масло) волей-неволей торопился в «Хвалебное», Перед нашими глазами уже возникает знакомая картина: вандейские живые изгороди, выбитые дороги, высокие откосы, увенчанные густым кустарником, пегие коровы (из их молока почему-то получается желтое масло), и мы уже проникаемся сознанием, что должны вести себя прилично, уже не смеем развалиться в машине. Едем не через Анже, а через Канде. И вот мы уже подкатываем к Верну, где указатель на придорожном столбе гласит, что до Соледо осталось всего пять километров. Наконец в четыре часа пополудни мы проезжаем по аллее, где на коре платанов вырезаны зловещие буквы «М.П.», а у подножия деревьев увядают последние желтофиоли. Отец робко сигналит. Появляется растрепанная Психимора. По бокам ее вырастают две фигуры: Фина, которая теребит от волнения кончик фартука, и очень длинный, очень тощий человек в сутане — он стоит, скрестив руки на груди и склонив к левому плечу голову, как Христос на серебряном, хорошо начищенном распятии, заткнутом у аббата за пояс.
— Ага! Номер седьмой! Ну и мерзкая же у него рожа! — шепчет мне на ухо Фреди.
А отец уже целует матери руку.
— Вот, познакомься, господин аббат Траке, он согласился заменить аббата Вадебонкера, которого община вновь послала в Канаду.
— Ах так! Что ж, хорошо, — ответил отец, довольный уже тем, что Психимора соблаговолила дать ему хоть какое-то объяснение, — а то мне не совсем были понятны причины отъезда нашего наставника. Добро пожаловать, господин аббат.
При встрече мать, так же как и при прощании, не поцеловала нас.
— Погоди ты! — сказала она Фреди, погрозив пальцем.
Но тут же спохватилась: сначала надо разжечь негодование отца.
Аббат № 7 спустился с крыльца, медленно переступая ножищами в башмаках сорок четвертого размера и, подойдя к нам, опустил свои тяжелые руки нам на плечи. Я был удостоен правой руки, а Фреди — левой. Но я счел необходимым показать этому специалисту, что в его тиски попали вовсе не кроткие овечки.
— Извините, господин аббат, но я должен сказать словечко нашему братцу Марселю, раз он сам не пришел поздороваться с нами.
— Ваш брат учит уроки, — сухо возразил аббат, — и вы немедленно последуете его примеру. У вас были долгие каникулы, и, если я не ошибаюсь, вы не очень-то их заслужили. Вы должны немедленно приняться за работу.
Право, этот человек говорит так, словно жует слова. Челюсти у него похрустывают, как у лошади, когда она перемалывает зубами сено. Фреди послушно поднялся по ступенькам крыльца. Я пошел вслед за ним, и мы очутились в классной комнате. Там я увидел Кропетта, казалось всецело поглощенного трудным делом: он воспроизводил карту России. (России, которую ныне называют СССР, мадам Резо прямо сохнет от желания заполучить марки этой страны, хотя на них обычно воспроизведены, и притом отвратительно, портреты революционных деятелей.) Итак, я узрел Кропетта и спокойно сказал ему:
— Почему ты написал — Петроград? Теперь ведь он называется Ленинградом.
Аббат набросился на меня:
— Зачем вы вмешиваетесь не в свое дело?
Но я продолжал:
— Ну конечно, Петроград звучит гораздо лучше. Петр — значит «камень», «и на камне сем… — Первая пощечина аббата № 7 отшвырнула меня на три метра в сторону. И все же я договорил: — …воздвигну предательство свое».
Вторая пощечина. Кропетт сидел, уткнувши нос в свою карту, и старательно выводил где-то около верховьев Волги название города — Нижний Новгород (он же — Горький). Щеки у него, однако, раскраснелись больше, чем у меня после двух оплеух, которые я получил из любви к истине, подобно Иисусу Христу, покровителю всех гонимых на земле.
— Я вижу, вы многообещающий юноша, — заявил аббат. — Ваша матушка нисколько не преувеличила. Но я укрощал и не таких, как вы, будьте уверены.
К великому моему удивлению, на этом все кончилось. Аббат уселся за стол и заговорил спокойно:
— Вы несправедливы. Мне думается, я знаю, в чем вы подозреваете брата. Как только я приехал, ваша матушка ввела меня в курс дела. Но ведь ваш тайный клад найден был вовсе не по доносу Марселя, а совершенно случайно. Да и вообще, почему вы вмешиваетесь? Это касается только вашего старшего брата.
На что он намекает, к чему клонит? Но аббат уже принялся поносить Фреди.
— Ну-ка, воришка, пока что сядьте отдельно за этот столик и проспрягайте мне глагол «похищать» во всех временах и на трех языках французском, латинском и греческом.
Все стало ясным на следующий день в девять часов утра, как только начались занятия.
— Фердинан! — крикнула Психимора, приоткрыв дверь классной комнаты. Отец ждет тебя в кабинете. Ну живо! Пошевеливайся!
Фреди вышел, ткнув меня по дороге ногой в икру. Что за черт! Я ждал, что позовут и меня. Но этого не случилось. Психимора возвратилась одна и, улыбаясь своей «дипломатической» улыбкой, скромно присела на уголок рабочего стола.
— В ваше отсутствие, — сказала она без всяких преамбул, — я обнаружила в комнате Фреди тайник, в котором оказались съестные припасы и деньги. Меня встревожил сильный запах тухлятины. Яйца-то протухли.
Кропетт бросил на нее взгляд, полный благодарности.
— Я произвела расследование. Тушенку вы получили путем торговли с фермерами. Я уже говорила, что думаю об этих коммерческих сделках, и приказала фермерам впредь не давать вам ничего. А яйца Фреди крал у Бертины, это яснее ясного. Я нашла также ключи, предназначенные, конечно, для отпирания моих шкафов. Все это проступки весьма тяжелые и заслуживают примерной кары. Фердинан получит порку. А кроме того, целый месяц просидит под замком в своей комнате. Разумеется, весь этот месяц он будет лишен сладкого, выпускать его будут только по воскресеньям — в церковь. Запрещаю вам общаться с ним в течение этого месячного карантина. Вам это пойдет на пользу: не будете слушать его дурных советов.
Я ничего не ответил. Мамаша даже не давала себе труда исподтишка наблюдать за мной — она и без того прекрасно знала, какие чувства меня обуревают. Я был уязвлен мыслью, что Психимора, казалось, не учитывает моего соучастия в проступке Фреди. Но еще больше меня беспокоило другое: что подумает обо мне Фреди, если я немедленно же не вступлюсь за него. Психимора, зная мой характер, предусмотрела эту возможность:
— Хватай-Глотай, твой старший брат, который не блещет храбростью, разумеется, притянул тебя к своим подвигам! Но я не придаю этому значения. Какую бы роль ты ни играл в этом деле, Фердинан старше тебя, и поэтому я считаю ответственным именно его.
В ответ последовало враждебное молчание. Мамаша расцветила эту минуту самыми разнообразными улыбками, адресуя их аббату, своему любимчику Марселю, мне и самой себе. Затем она удалилась, не прибавив ни слова. Аббат Траке последовал за нею — вероятно, хотел получить новые инструкции.
— Что нам делать? — шепотом спросил я Кропетта.
— А что можно сделать? Она тебе сказала — за все должен расплачиваться один Фреди. Считай, что нам повезло, и помалкивай.
— Фреди нам никогда не простит, если мы бросим его в беде.
Я уже начал обдумывать план контратаки… Скомпрометировать Кропетта. Во что бы то ни стало наладить связь с Фреди, поскольку он, несомненно, пал духом и его мужество находится на нулевом уровне, как говорил отец про море, когда мы проезжали Шатлайон. Постепенно вывести из строя аббата Траке, вызвав трения между ним и Психиморой: это будет не так-то легко, но ведь перед тем, как уволить нашего очередного наставника, она всегда бывала с ним, хотя бы внешне, в наилучших отношениях. И надо еще обработать мсье Резо. А сейчас выжидать и смотреть в оба. Так я на собственном опыте постигал, что терпение сродни лицемерию.
Фердинана, наследного принца дома Резо, выпороли после обеда. Отец увильнул от выполнения этой повинности. Он исчез и, укрывшись в «музее», перерисовывал свой редчайший экземпляр Tegomia, пойманный в Жере, стараясь выделить, а главное, несколько увеличить в размере дополнительный пучок волосков на последнем кольце брюшка. Психимора сама сорвала в орешнике толстый прут и вручила его аббату № 7, приказав ему исполосовать как следует зад приговоренного.
