— Вот это молодца! Быть тебе, Феоктистов, с повышением, — радостно заговорил Решетников. — Прекратить стрельбу!
Солдаты разом стихли, лишь слышен был в ночи чей-то негромкий досадливый матерок.
— Отста-а-авить! — рявкнул Феоктистов, так что Маша от испуга едва не подпрыгнула.
Возок между тем неуклонно удалялся по синеющей ледовой глади. Как вдруг…
— О господи… — вздрогнула Маша. — Что это?
Раздался тихий треск, от реки явственно повеяло холодом. Потом еще и еще. А затем длинные ветвистые трещины побежали по льду Листвянки. Казалось, они вознамерились догнать катящиеся впереди сани, точно это была веселая игра.
Солдаты сгрудились у берега и зачарованно смотрели на треснувший лед.
— Батюшки-светы, — пробормотал один из служивых, — никак река просыпается…
И, точно услышав его слова, лед треснул по всему руслу. Лишь сухая бережная шуга с воздушными пузырями под нею еще оставалась целою. А вокруг заворочались льдины, точно на дне проснулся и ожил гигантский червяк, доселе мирно дремавший под спудом зимнего панциря в зачарованном сне. И наконец, хлынула вода.
Все стоявшие на берегу, не сговариваясь, кинулись со всех ног вдоль берега, вслед за уходящими санями. Теперь вода уже полновластно правила на Листвянке. И двигалась гораздо быстрее, нежели четверо копыт и пара стальных полозьев.
Вот возница выронил из рук вожжи. Баронесса вскочила, в ужасе оглядываясь вокруг. А к саням со всех сторон подступала вода. Рысак заржал и, спасаясь, потащил сани к берегу. Тотчас лопнули постромки, лед под конем подломился, и его задние ноги стали быстро погружаться.
Конь взвился на дыбы, бросился вперед из последних сил и… выскочил из тающего плена, прорвался к берегу. А тяжелые сани окружали быстро растущие трещины. Баронесса и ее верный возница отчаянно цеплялись за оборванные постромки, даже не делая попыток соскочить на лед.
— Господи, — пробормотал стоящий подле Маши ротмистр, — да они, никак, обеспамятели от страха.
Раздался страшный треск, льдины под санями подломились, разъехались в стороны. Женский крик, полный страха и отчаяния, прорезал ночную тьму над проснувшейся весенней рекой. Минута — и они ушли под воду.
Лишь черная жижа, с выступающими ледяными обломками, плескалась на поверхности. А потом и ее захлестнула стремительно бегущая вода.
— Что ж, чему быть, тот не виноват, — философски заключил Феоктистов. Однако тут же виновато покосился на капитана — точно он, ротмистр, лично повинен в том, что свершила жестокая и неумолимая природа.
— Увы, — кивнул Решетников. Однако он не выглядел ни унылым, ни разочарованным. Напротив, глаза капитана сейчас светились счастьем, и он не выпускал Машенькиных рук из своих ладоней.
— Как же все случилось-то? — прошептала девушка. — Я ведь заезжала за вами, а вас дома не было, — начала было Маша, но тут же прикусила язычок.
Ведь тогда придется рассказывать, что она заранее знала о преждевременном приезде баронессы в Андреевку. Знать-то знала, да вовремя не сказала капитану. Впрочем, он, кажется, не обратил сейчас внимания на ее оплошность?
— Слава Богу, Феоктистов вовремя подоспел, — затараторил в ответ Решетников, радостно оглядывая Машу и норовя утереть давно уже высохшие слезы с ее заледенелых щек. — Не спится тебе, чертяка?!
И он задорно ткнул в бок высокого черноусого ротмистра. Тот как раз отдал солдатам команду, и они жгли костры по берегу и ломали тонкие березки, пытаясь забагрить ушедшие под воду сани. Но где там!
Вода уже бурлила и пузырилась, льдины налезали одна на другую. Точно невидимая сила толкала их, будила реку, оживляя течение и раскачивая русло.
Ротмистр галантно отдал честь и молодцевато пристукнул каблуками.
— Воображаешь, душа моя? — увлеченно рассказывал Владимир Михайлович. — Феоктистов ввечеру надумал прогуляться до станции. А там у телеграфиста депеша, срочная! И как раз по нашему делу, по Амалии, от поездного агента из Варшавского управления. Каково, а?
— А я ему и говорю, — добродушно басил ротмистр. — Что ж ты, этакая каналья, не послал курьера к господину капитану? Ведь инструкция по спешным служебным депешам что гласит, рыба ты снулая?
Феоктистов сделал страшное лицо и погрозил кулаком воображаемому соне-телеграфисту.
— А тот мне в ответ: чего ж в ней срочного-то, господин ротмистр? Какая-то тетя какого-то капитана не поехала в Варшаву? И что ж теперь, сто тыщ курьеров к нему посылать, как у господина Гоголя в сочинении «Ревизор»? Каков фрукт!
— Так и сказал? — не поворачивая головы, усмехнулся Решетников. Его взгляд сейчас был устремлен на Машу неотрывно, и она тоже смотрела на него зачарованными, сияющими глазами. И они никак не могли наглядеться друг на друга во тьме, под бешеным ледоломным ветром этой волшебной и жуткой одновременно весенней ночи.
— Ну да, — фыркнул со смеху ротмистр. — Ах, ты, говорю, крыса канцелярская, пардон, мадемуазель! Да знаешь ли ты, про кого сказываешь «какой-то там» капитан? Да наш Владимир Михайлович в этой вашей медвежьей дыре… пардон, мадемуазель, угле…
— Углу, — подсказал Решетников, и они с Машею прыснули со смеху.
— Ну черррт, — окончательно смешался Феоктистов. — Стало быть, именно в нем, ага! Он, говорю, тут любого генерала во фрунт поставить может. Вот он каков, наш капитан Решетников Владимир Михалыч!
— Неужто? — лукаво сказала Маша. — «Какой-то там» капитан — и целого генерала?
— У нас, Мария Петровна, в российской контрразведке чины и впрямь того-етого… невысоки покуда, — крякнул с досады Феоктистов. — Но зато уж должности — будь здоров!
— Так что подай сюда мне генерала, Машенька, и мы с Феоктистовым на пару его сразу — по стойке «смирно»! — улыбнулся Решетников. — Ну что, как там?
— Пиши пропало, — с досады махнул рукою ротмистр. — Сани так глубоко ушли, теперича на самом дне. И это в лучшем случае. Эвон течение какое образовалось!
Он кивнул на бурлящую реку.
— Хорошо хоть, постромки с упряжью оборвались. Иначе пропадать рысаку заодно с этими шпиёнами. Нешто животина виновата, что у таких злодеев да в услужении?
— А где же ты был, когда я за тобою вечером заезжала? — вдруг вспомнив, порывисто спросила Маша. И тут же смолкла.
Ведь теперь она впервые назвала капитана на «ты»!
Хотя после того, как они прилюдно целовались на глазах полуроты солдат и целого леса, может, это ей уже и простительно?
— Да там… эээ… — замялся Решетников. — Словом, был немного занят. У Феоктистова. Мы с тобою чуть-чуть разминулись.
