— Ерунда какая, — фальшивым голосом сказала Лидия. — С чего ты это взяла? И вообще, мне надоела эта игра!
— В самом деле, — усмехнулся Алексей. — Так оно и есть. Лабрадор, Искряк, Драконит, Ирис, Янтарь. Лидия… Получается, что этот перстень вам судьбой предназначен, Лидия Артемьевна. А потому позвольте мне его вам подарить как спасительнице нашей. Ирина Васильевна рассказала мне, как ловко вы француза от нас отвадили, — так примите же в знак моей вечной признательности!
Он схватил руку Лидии и — она и ахнуть не успела! — надвинул ей на безымянный палец кольцо.
Ох, каким взглядом это сопровождалось, бог ты мой! Сказать, что у Лидии от этого взгляда ноги подкосились, — значит просто ничего не сказать. Она еле удержалась, чтобы не броситься к Алексею и не начать его целовать самым пылким и непристойным образом. Вот это был поступок! Алексей как бы давал ей понять, что отрешился от прежней трусости, что всему свету готов заявить о своей любви к ней, к Лидии! Подарить ей материнское кольцо… такие кольца дарили только невестам!
Она знала, что это не может сбыться и никогда не сбудется. Она знала, что Алексей женится на Ирине. Она знала, что этот его поступок жесток по отношению к Ирине…
Лидия все знала и все понимала. Однако же не могла с собой справиться. Она была счастлива, счастлива, безумно, нерассуждающе, ошалело счастлива!
В жизни ее не было мгновения блаженней, чем сейчас, когда взгляды их слились, как сливались губы, как тела уже сливались… и нынче ночью сольются вновь, возмечтала Лидия… Однако словно бы из рая изгнанной ощутила она себя, когда вдруг раздался голос Фоминичны — воистину грянул гром!
— Да ведь это лоскутья от савана! Господи Боже, спаси нас и охрани! Вы, барышня, принесли лоскутья от савана!
Ирина вскрикнула и перекрестилась. Лидия растерянно оглянулась на стол, где лежали лоскутки.
— От савана? — растерянно повторила она. — От какого еще савана?!
— Да от савана старого барина небось! — прорыдала Фоминична. — Где вы их взяли, скажите на милость?!
— Да в том сундуке, в кладовке. Вы же сами, Фоминична, меня в кладовку за белыми лоскутками послали.
— Ах, да неужто других не нашлось, что вы именно эти взяли?!
— Не было там других, — чуть не выкрикнула Лидия. — Не было! Одни эти и лежали в сундуке. И откуда мне было знать, что они от савана?
— Как откуда? — изумленно поглядела Фоминична. — Разве никогда савана не видели? Не знали, в чем покойников в гроб кладут? Не знали, что из такого сурового полотна саваны шьют?
«Не знала, не видела!» — чуть не брякнула Лидия, да вовремя удержалась.
Подозрительное признание! Не отсюда! Не из этого времени!
— Да что же это? — причитала Фоминична. — Да как же это? Да как же они в сундук-то попали? Ведь когда покойнику саван шьют или платье покойнице, мало того, что надо на живую нитку шить и держать иглу от себя, а не к себе, как обыкновенно делается. Самое главное — это все обрезочки да кусочки собрать и непременно положить в гроб, чтобы ни единой ниточки после него не осталось. А тут… оставили в сундуке… страшное дело!
— Немудрено, что барин старый по дому ночами шляется, хочет все лоскутки от своего савана забрать, — хохотнул Алексей, и Лидия поняла, что он пытается разрядить атмосферу.
Однако вышло еще хуже: Ирина закрыла лицо руками, а Фоминична сурово покачала головой:
— Стыдитесь, ваше благородие, этак-то вольнодумствовать! Не сыскать приметы страшней, чем лоскутья от савана в одежду либо одеяло вшить. Верная смерть тому, кто этим одеялом укрываться будет или платье сие на себя наденет!
— Но ведь никто никуда ничего не вшил! Ничего страшного не произошло? — передернул плечами Алексей, и Лидия поняла, что ему до смерти надоели все эти бабьи причитания. — Благодаря тебе, Фоминична, благодаря неусыпной охранительнице нашего благополучия происки темных, злобных сил приостановлены, примета злая повержена. Сунь эти лоскутки в печку — да и дело с концом. А кстати про печку… Не пора ль ужинать, господа?
— Побойтесь Бога, Алексей Васильевич! — возопила Фоминична. — Да разве мыслимо сие — лоскутья от савана в печку совать?! Да ведь перемрут, как мухи, все, кто только ядовитого дымка нюхнет.
— Ну, не суй в печку, — покладисто кивнул Алексей. — На помойку выкинь, в землю зарой — да что хочешь сделай, только отстань от нас с этими вашими страшными сказками. Довольно уже. Назабавились.
— Единственное средство от злой силы избавиться — это лоскутья на кладбище зарыть, — словно не слыша, пробормотала Фоминична. — Сейчас Кешу пошлю.
— Кешу? — ахнула Лидия. — На кладбище? Да за что ему такое наказание? Он-то здесь при чем?!
— Тогда, воля ваша, барышня, вам идти придется, — резко повернулась к ней Фоминична, и Лидии показалось, что в глубине ее темных глаз сверкнуло мрачное торжество. — Вы лоскутки нашли, вам их и хоронить!
Ирина в ужасе пискнула:
— Сейчас?! На кладбище?! Ночью?! Господи помилуй!
У Лидии же от ужаса воистину дыханье пресеклось: ни вздохнуть, ни охнуть, ни слова сказать. Воистину — Господи помилуй!
— Сейчас. На кладбище. Ночью! — веско повторила Фоминична, словно гвозди в крышку гроба вколачивала.
— Ты, нянька, больно много воли взяла, — раздался ледяной голос Алексея. — И место свое забыла. А ну угомонись! Коли сама в прошлом веке живешь с глупостями своими деревенскими в ладу, то мы — люди нового времени, XIX века, мы городские, образованные, нас так просто не запугать. Вели эти лоскутья за оградой пока землицей присыпать, а утром Кешу на кладбище и впрямь пошлем, коли тебе от них неможется. Но — только утром. А сейчас нечего в ночи шататься. Ладно на призраков, а то и на волка наскочить недолго! Или даже на француза!
— И-и, батюшка Алексей Васильевич, не накличь беды, — совсем другим тоном, робким и покорным, даже льстивым, проговорила Фоминична, и Лидия наконец-то перевела дух, с восхищением посмотрела на Алексея.
Ловко он укротил строптивую бабу! Вот она, властная хватка барина-крепостника! Ну как тут не прославить крепостное право, которое помогало ставить зарвавшихся холопов на место?! Конечно, какие-нибудь декабристы, разночинцы, революционеры-демократы, большевики, а также правозащитники новейших времен за такие крамольные мысли предали бы Лидию анафеме, да где они все, декабристы-большевики-правозащитники? О них еще и помыслов ни у кого нет! Они еще и в проект не заложены!
— Ну какие в наших местах волки? — все так же смиренно пела Фоминична. — А уж француз-то… откель бы ему тут взяться? Вовек не отыскать ему пути в Затеряево!
— Твоими бы устами да мед пить, — пробормотал Алексей — впрочем, уже вполне миролюбиво. — А не пора ли нам в конце концов поужинать, господа хорошие? Нынче у нас сладкое что будет, опять взвар медовый?
— Неужто надоел? — обеспокоилась Фоминична. — А Ирина-то Михайловна, Иринушка моя, его очень даже жалует…
— Да не волнуйся, не надоел, подавай свой взвар, — усмехнулся Алексей. — Да поскорей, а то спать хочется!
Взгляд, который он при этих словах бросил на Лидию, был красноречивей громкого крика. Не спать ему хочется, а…
Дверь сегодня нельзя закрывать…
И она ее не закроет. Ни за что! Ни в коем случае!
Глава 13. И опять домовой…
Лидии снилось, что она лежит в каком-то длинном, темном ящике, а Фоминична накрывает его и говорит: «Не пугайтесь, барышня, я только посмотрю, годится ли сюда крышка или маловата будет!» Но тотчас начинает забивать в крышку гвозди! Гулко отдавались удары, и Лидия с ужасом поняла, что лежит она не просто в ящике, а в гробу. И Фоминична заколачивает его! Удар молотком… еще удар… вот-вот крышка будет прибита, и тогда ее уже ни за что не поднимешь! А Лидии холодно, невыносимо холодно, и чудится, что все тело ее уже сковал могильный хлад, тлен и неподвижность.
Она рванулась, отшвырнула крышку, села в гробу… и обнаружила себя сидящей на постели в своей светелке в Затеряеве. Солнце стояло прямо напротив окна, каждая пылинка играла и сияла, день снова выдастся чудесный!
Да ведь почти полдень на дворе! А ночь? Ночь, значит, уже прошла? Но почему не появился Алексей?!
— Барышня, да отоприте же, ради Христа, ради Боженьки! — донесся крик, сопровождаемый громким стуком, и Лидия с ужасом поняла, что стучат в дверь. Крючок так и плясал, еще минута — он бы вылетел из петли.
Крючок накинут? Дверь заперта? Этого не может быть!
— Барышня, отворите, это я, Нюшка!
Лидия вскочила, ринулась к двери, поскользнулась у самого порожка и чуть не упала. Но каким-то чудом удержалась на ногах и отворила.
— Ну, барышня, доброго вам, конечно, утречка. А только я все кулаки сбила, покуда до вас достуча… — протараторила было Нюшка, врываясь, да и осеклась, поглядев на Лидию. — Барышня… — протянула с ужасом. — Да вы-то, видать, сызнова ночью с домовым якшались… Вы только поглядите на себя!
