Рор топал ногами и метал громы и молнии перед пустой ложей присяжных, напоминая, что это уже семьдесят первая попытка защиты — «я сосчитал их!» — изъять доказательства из рассмотрения.
— Защита ходатайствовала об исключении свидетельств других заболевших вследствие курения, об изъятии доказательств, имеющих предупредительный или рекламный характер, доказательств, основанных на эпидемиологических и статистических теоретических исследованиях, о запрете ссылаться на изобретения, которыми ответчик не пользуется, об изъятии более поздних претензий, результатов тестирования сигарет, отчетов о результатах биопсии, свидетельств о привыкании к табаку, были ходатайства о…
— Я видел все эти ходатайства, мистер Рор, — прервал его судья Харкин, поскольку Рор, похоже, был намерен перечислить их все.
Рор пропустил это мимо ушей:
— Мало того, Ваша честь, кроме семидесяти одного — да, я сосчитал их, семидесяти одного! — ходатайства об исключении доказательств, защита восемнадцать раз обращалась с ходатайствами об отсрочке слушаний.
— Я это прекрасно знаю, мистер Рор. Пожалуйста, говорите по существу.
Рор подошел к своему заваленному бумагами столу и взял из рук поверенного толстую папку.
— И каждая претензия защиты, разумеется, сопровождается вручением вот этих чертовых томов. — Он с громким стуком швырнул папку на стол. — У нас нет времени все это читать, как вы знаете, мы слишком заняты подготовкой к судебным заседаниям. У них же, напротив, целая армия юристов, получающих почасовую оплату, и, пока мы выступаем в суде, они придумывают новые идиотские претензии, изложение каждой из которых будет, без сомнения, весить шесть фунтов и, разумеется, отнимет у нас кучу времени.
— Нельзя ли перейти к делу, мистер Рор?
Рор его не слышал.
— Поскольку мы не имеем возможности все это прочесть, мы, Ваша честь, просто взвешиваем все эти папки и коротко отвечаем следующее: «Вот вам меморандум-ответ на четыре с половиной фунта очередных бессмысленных претензий ответчика. Покорнейше просим принять его».
Теперь, когда присяжных в зале не было, все напрочь забыли об улыбках и куртуазном поведении. Лица всех участников были напряжены. Даже делопроизводители выглядели раздраженными.
Хваленая выдержка Рора лопнула, впрочем, он давно уже научился пускать ее в ход только тогда, когда это было выгодно. Его непостоянный приятель Кейбл сохранял дистанцию, но отнюдь не держал язык за зубами. Обе стороны доставили зрителям удовольствие наблюдать их почти ничем не обузданную свару. В половине десятого Его честь велел Лу Дэлл сообщить присяжным, что он заканчивает рассмотрение ходатайства и заседание вскоре возобновится, он надеется, что в десять часов. Поскольку это был первый случай, когда присяжных, уже готовившихся выйти в ложу, попросили задержаться, они отнеслись к этому спокойно: снова разбились на группки и продолжали болтать о том о сем, как всегда делают люди, вынужденные чего-то ждать. Группы образовались по половому, не по расовому принципу: мужчины скопились в одном конце комнаты, женщины — в другом. Курильщики то и дело бегали покурить. Лишь Херман Граймз оставался на своем посту во главе стола, двумя пальцами печатая что-то на своем компьютере-лэптопе для слепых. Он желал дать понять, что все утро корпел над описаниями диаграмм Бронски.
В углу комнаты Лонни Шейвер, выгородивший там себе с помощью трех складных стульев выездной кабинет, тоже сидел, склонившись над лэптопом. Он анализировал отчетность своего супермаркета — ведомости, накладные, сотни других данных — и был счастлив, что никто его не трогает. Не то чтобы он выказывал недружелюбие — просто был занят.
Фрэнк Херрера за столом неподалеку от брайлевского компьютера прилежно изучал биржевые котировки в «Уолл-стрит джорнэл» и время от времени перебрасывался репликами с Джерри Фернандесом, который, устроившись тут же напротив, просматривал таблицу субботних игр студенческих команд. Единственным мужчиной, наслаждавшимся женским обществом, был Николас Истер. На сей раз он тихонько обсуждал дело, которое они слушали, с Лорин Дьюк, огромной жизнерадостной негритянкой, работавшей секретаршей на Кислерской военно-воздушной базе. Как присяжный номер один, она сидела рядом с Николасом, и у них выработалась привычка перешептываться во время заседаний, мешая почти всем остальным.
Лорин в свои тридцать пять лет была разведена, имела двух детей и хорошую службу, по которой ничуть не скучала. Она призналась Николасу, что могла бы хоть год не ходить на работу, всем на это наплевать. Он рассказал ей жуткие истории о кознях, которые табачные компании строили во время предыдущих процессов, и сообщил, что за два года занятий юриспруденцией хорошо изучил судебные прецеденты, связанные с табачными делами. Необходимость бросить учебу он объяснил финансовыми трудностями. Их голоса тихо рокотали где-то на уровне ушей Хермана Граймза, который в этот момент был поглощен своим лэптопом.
Время шло, в десять часов Николас открыл дверь и оторвал Лу Дэлл от ее потрепанного любовного романа. Она понятия не имела, когда судья наконец пошлет за ними, и ничего сделать не могла.
Николас сел за стол и начал обсуждать стратегию действий с Херманом. Несправедливо в случае подобного простоя держать их здесь взаперти. Николас считал, что в таких случаях им должны разрешать под эскортом покидать здание и совершать утреннюю прогулку взамен послеобеденной. Было решено, что Николас изложит эту просьбу, как всегда, письменно и во время обеденного перерыва передаст судье Харкину.
* * *
В половине одиннадцатого они наконец вошли в зал, атмосфера которого все еще была накалена после недавней баталии. Первым, кого увидел Николас, был тип, проникший в его квартиру. Он сидел в третьем ряду, со стороны ответчика, в одной рубашке, но при галстуке, развернув перед собой газету, касавшуюся спинки впереди стоящего кресла. Человек был один, он, не таясь, смотрел на рассаживавшихся присяжных. Николасу достаточно было пару раз пристально взглянуть на него, чтобы убедиться, что это именно тот тип.
При всей своей хитрости и коварстве Фитч иногда делал глупости. Посылать этого головореза в суд было рискованно, а выгод особых не сулило. Что он мог увидеть и услышать такого, чего не увидели бы и не услышали дюжина адвокатов, полдюжины консультантов и куча соглядатаев Фитча, которые постоянно околачивались здесь?
Хотя появление этого человека в зале суда и удивило Николаса, но он предвидел такую возможность и заранее обдумал, как поступить в этом случае. Вообще-то у него было заготовлено несколько планов действия, в зависимости от того, где именно вынырнет этот парень. То, что он вынырнул в суде, удивительно, но Николас размышлял не более секунды: необходимо, чтобы судья Харкин узнал, что один из тех самых разбойников, о которых он твердит им с утра до вечера, как раз сидит сейчас в зале, притворяясь случайным зевакой. Харкин должен запомнить его лицо, потому что позднее ему предстоит увидеть его на видеозаписи.
Сначала вызвали доктора Бронски. Это был его третий день в суде, но впервые он должен был подвергнуться перекрестному допросу. Сэр Дурр начал медленно, вежливо, словно испытывая трепет перед столь великим специалистом, и задал несколько простейших вопросов, на которые смог бы ответить любой из присутствующих присяжных. Но вдруг резко сменил тактику. Насколько почтителен он был с доктором Милтоном Фрике, настолько же резким и агрессивным он показал себя с Бронски.
Кейбл начал с пресловутых сорока тысяч компонентов табачного дыма. Выбрав, похоже наугад, один из них, он спросил Бронски, какое действие на легкие может оказывать бензол(а)пирин. Бронски ответил, что не знает, и попытался объяснить, что вредное действие каждого отдельного компонента измерить невозможно. Как насчет бронхов, слизистой и ресничной оболочек? Как действует на них бензол(а)пирин? Бронски снова попробовал объяснить, что выделить воздействие каждого отдельного компонента табачного дыма нельзя.
Кейбл продолжал долбить в одну точку. Он назвал другой компонент и вынудил Бронски признать, что тот не может объяснить присяжным, какой эффект они оказывают на легкие, бронхи или слизистую. Не только в связи с курением, но и вообще. Рор заявил протест, но Его честь протеста не принял на том основании, что это перекрестный допрос, во время которого свидетелей разрешается спрашивать обо всем, что прямо или косвенно относится к вопросу.
Дойл оставался все там же, в третьем ряду, казалось, что ему страшно скучно и он лишь ждет момента, чтобы уйти. Он получил задание искать девушку и занимался этим вот уже четыре дня: часами слонялся в нижнем вестибюле, однажды полдня проторчал у старого драндулета-автомата, торгующего «Доктором Пеппером», болтая с швейцаром и наблюдая за входной дверью. Он галлонами поглощал кофе в маленьких окрестных кафетериях и закусочных. Он, Пэнг и еще двое парней трудились в поте лица, попусту тратя время, чтобы ублажить своего босса.
