– Что я могу? – она подняла глаза, сухие и печальные. – Это выше человеческих сил. Я предупреждала, меня не слушали. Теперь уже ничему не помочь. Вы смеетесь над роком, но поверьте: он сильнее наших желаний и возможностей.
– Мне известен только один рок: человеческая глупость, – упрямо сказал Ванзаров. – С остальным мы как-нибудь справимся.
– Я не убивала Марфушу. Верите?
– Верить – не моя профессия. Вас защищает логика. Пока не найдено иных фактов.
Украдкой глянув на диван, Аглая зажмурилась и попросила:
– Закройте, прошу вас, это мучительно…
Простыня взлетела и пала, под белой тканью обозначились очертания тела.
– Ваш приход сюда – лучшее алиби.
– Вы так думаете?
– Не я – логика, – отступив от диванчика, Родион занял свободное кресло. – Варвара не могла умереть от руки женщины, растившей ее столько лет. А раз так – в смерти Марфуши и появлении глаза нет смысла.
– Откуда вы… – Аглая оборвала себя.
– Повторяю: логика. Варвара говорила, что у нее нет родни, кроме некой пожилой родственницы. Ардашева рассказала, что в публичный дом на воспитание ее принесла добросердечная дама. При этом Варвара не познакомилась с влиятельной няней господина Бородина. Точнее, не знала о ней ничего. Почему? Только потому, что Аглая не могла показаться ей на глаза. Нечаева знала вас как Глафиру Пантелеевну Кошелеву, вышел бы конфуз. Что и подтвердил ваш тайный визит.
– Что же теперь делать?
– Неплохо бы рассказать то, что неизвестно логике.
– Да-да, конечно. – Аглая, видимо, собиралась с силами. – Варвара незаконнорожденная дочь моей двоюродной сестры, моя племянница. Сестру обманул один мерзавец, вступил в связь и бросил. Несчастная Танечка рожала втайне, повитуха попалась неумелая, выжил только ребенок. Взять ее в дом Бородиных я не могла. Но и оставлять в сиротском приюте было невыносимо. Тогда и принесла Варвару к Ардашевой, попросила воспитать. Всегда навещала ее. Варварушка росла добрым и ласковым ребенком, большой умницей, любила читать. Но Ардашева оказалась плохим человеком. Как только девочке исполнилось четырнадцать, она стала подталкивать ее к мужчинам. Варвара сопротивлялась как могла. Но в пятнадцать лет ею овладели. Она все рассказала мне. И тогда я предложила ей уходить. Собрала сколько могла денег на первое время, сняла угол, перевезла. Но девочку из публичного дома не брали нигде на работу, даже в прачки. Варваре пришлось стать бланковой. Она была очень умной. Вот, к примеру, сама пришла в газету и предложила составлять бильярдные задачки.
– Нил Нилыч протекцию организовал?
– Что вы, все сама.
– Хоте сказать, что в газету ее взяли без всяких рекомендаций? Прямо с улицы?
– Варвара сказала, что убедила главного редактора.
Какой аргумент был использован – не хотелось думать. И так все было понятно. Стальное сердце юноши издало жалобный скрип – плач по ветреной женской природе. Но сейчас было важнее другое:
– Где она познакомилась с Бородиным?
– На бильярде. – Аглая тяжко вздохнула, словно несла куль. – После этого как не верить в рок. Варвара с радостью рассказала, какого замечательного мужчину встретила. И, кажется, влюбилась. Пыталась ее отговаривать, но все было напрасно. Наконец Варвара сообщила, что Нил назначил смотрины у матери. Что было делать? Просто ушла из дома.
– А почему не хотели счастья своей воспитаннице? Партия с Бородиным – завидная. Любая барышня кинулась бы не раздумывая.
– Филомена меня бы не простила. После этой свадьбы мне одна дорога – в петлю.
– Нил Нилыч помог с переездом в эти комнаты?
– Кто же еще. У меня таких средств нет.
– Вы говорили Нечаевой о сопернице?
– Нет, зачем мучить ребенка. Как ее убили?
Помедлив, Родион ответил вопросом:
– Почему решили, что ее убили?
– Не во сне же умерла…
– Как ни странно, именно во сне и без мучений. Вердикт участкового врача.
Не надо видеть мысли, это только автору доступно, что Аглая не поверила. Твердо и окончательно не поверила. Она встала:
– Теперь могу быть свободна?
Хотелось спросить еще что-то важное, что вертелось на кончике языка, но так и не свалилось. Родион просил немедленно вернуться в особняк и по возможности не покидать его, пока все не прояснится. Не простившись, Аглая вышла. Словно навсегда отрезала кусок жизни.
Наконец прибыла санитарная карета. Пока тело клали на носилки, пока выносили, по обычаю сворачивая мебель и не пролезая в дверь, Ванзаров осмотрел гостиную и решил прихватить единственный снимок: гордая девушка Варвара на фоне бильярдного стола. А вдобавок пустой флакончик духов, так и лежавший под диваном.
Портье был благодушен, как видно, варенье подействовало. Ему был вручен ключ от нумера со строжайшим приказом от сыскной полиции никого не вселять, не открывать и даже не приближаться до особого распоряжения. Осознав важность момента, Меркулов вдруг замялся, словно хотел на чай. Но оказалось, кое-что вспомнил. Вчера поздно вечером Нечаеву спрашивала какая-то барышня и вроде бы поднималась к ней ненадолго. А может, и нет. Барышня самая обыкновенная, без особых красот и достоинств, росту среднего, одета невзрачно, лет – может, двадцать, а может, и тридцать.
Судя по всему, заботливый портье не обратил на нее внимания. Мало ли кто шляется. Так, промелькнуло что-то перед глазами. Если бы не происшествие – забыл бы начисто. Юный чиновник полиции оперся о конторку, задумался и вдруг, не отблагодарив, кинулся со всех ног. Так что дверь за ним хлопнула с треском.
Меркулов неодобрительно покачал головой, крикнул полового Алешку, меченного шишкой на лбу, и вытащил ополовиненную банку варенья.
Что поделать: у каждого своя забота.
7
В солидное заведение не принято врываться сломя голову, сшибая господ постояльцев и случайную горничную. Даже роскошные усы не могут оправдать такое безобразие. Благообразный портье Вертов, служивший в меблированных комнатах Макарьева третий десяток, неодобрительно взирал на юнца, который чуть не сбил с ног состоятельного гостя. Стращание сыскной полицией на Вертова не подействовало. И не таких господ принимали, а уж каких выносили под белы рученьки – лучше умолчать.
Как хитрый лис, проиграв дырке в курятник, припадает на брюхо и лезет вьюном, так Родион немедленно сменил тон, заиграл усами и благороднейше поинтересовался: не изволит ли госпожа Незнамова пребывать у себя? Такое обхождение Вертову понравилось. Сменив гнев на милость, благосклонно подтвердил: у себя, еще не выходила.
Даже коридор тут пах особо. Никакого душка плесени и бедности, только степенный достаток, крахмальные гардины и гладко натертые полы. Что же до любопытных, то их можно было не опасаться. Так что ухо чиновника полиции легло к створке самым невоспитанным образом. Родион прислушивался изо всех сил, но изнутри звенела тишина. Охваченный недобрым предчувствием, взялся за ручку и дернул изо всех сил. Дверь подалась безропотно. Стальное сердце взвыло паровозным котлом. Не медля более, Ванзаров заскочил в номер.
Гостиная сияла незадернутыми окнами, отраженными в натертой мебели. Порядок и уют были все те же. Впрочем, как и их хозяйка. Тело Липы полулежало в кресле. А вот душа ее витала в отдаленных областях грез и фантазий. Взгляд, натурально остекленевший, недвижимо уставился куда-то в стену. Родион специально проверил: ничего интересного, кроме оторванного краешка обоев. Страх, только что терзавший Ванзарова, перешел в смущение. Или во что-то вроде. Чиновник полиции испытал прилив стыда оттого, что ворвался к даме медведем. Родион нервно поиграл усами, потом вежливо кашлянул.
Липа повела лениво головкой.
– А, это вы, – сказала без всякого интереса, с некоторой ноткой досады.
Без сомнения, барышня пребывала в апатии. Такое с барышнями случается: расстроятся из-за какого-нибудь пустяка, например отмены свадьбы, сиганут в тоску не глядя, а вынырнуть не могут. Так и сидят на дне тоски. Ну что с них взять. Барышни, одним словом. Ну, не о том речь. Печаль Липы, однако, перешла все мыслимые границы: роскошная женщина сидела все в том же платье, в котором играла матч. Просто немыслимо! Ужас. Кощунство. И все такое.
– Вы, кажется, не ложились? – светским тоном осведомился Родион, незаметными шажками приближаясь.
– Что? А, да… Не спится мне нынче.
– Макбет не будет спать, Макбет зарезал сон? – опасный вопрос был скрашен очаровательной улыбкой под очаровательными усами. Двойное очарование по одной цене, так сказать.
На хмуром личике мелькнул интерес.
– Эта маленькая ручка все еще пахнет кровью… Всем благовониям Аравии не отбить этого запаха, – бесцветно выдавила она. – Кажется, так. Уже забыла… Леди Макбет. Моя мечта. Как бы сыграла ее… Восхитительно… Быть может, найду антрепризу… Дам бенефис… Теперь все равно…
– Олимпиада Ивановна, дорогая, зачем так переживать из-за какого-то проигрыша, – коварный Родион занял выгодное место поближе. – Вы играли блистательно, я в восторге, просто удача вчера была не на вашей стороне. Это скоро забудется, еще возьмете реванш.
