В ночь на 24 августа наши войска оставили Лугу. Канонада стихла. Гнетущая тишина, казалось, придавила город. Потянулись томительные часы. Багровые языки пламени лизали стены домов. На улицах ни души. Сидящие в подвале люди тревожно переговариваются. Где-то в дальнем углу раздавались всхлипывания.
Наступило утро. Послышались короткие автоматные очереди, чужие отрывистые слова.
ПЕРВЫЕ ШАГИ
Из подвалов фашисты всех выгнали. Физически крепких людей сразу же направили на различные работы. Теплухин с Бабаевым пошли было к педучилищу. Но их не пустили. Оказалось, что там была уже запретная зона. С большим трудом удалось взять часть припрятанных продуктов.
Пришлось подыскивать жилье. Свободных квартир оказалось много. Подпольщики остановили свой выбор на двухэтажном домике. Отдельная квартира на втором этаже. Из комнаты хорошо просматривается железная дорога. На первом этаже живут одни женщины. Нижегородская, 1, — такой теперь стал адрес Теплухина и Бабаева.
Оккупанты начали проводить регистрацию жителей Луги. По указанию обкома партии Теплухин должен был легализоваться, стать учителем. Так он и сделал. На бирже труда упитанный мужчина внимательно просмотрел трудовую книжку и по-приятельски подмигнул, узнав о причинах увольнения Теплухина. Николай Николаевич был поставлен на учет, направлен на работу в школу, которая пока, правда, не действовала. Ему полагался паек.
Если до войны свободное время лужане проводили в парках, в лесу, на озерах, то теперь десятки и сотни полуголодных людей отправлялись за город не отдыхать, а в поисках еды. На картофельном поле урожай был убран. Но женщины перекапывали уже вырытые борозды в надежде найти хотя бы несколько картофелин. Ходили туда и Теплухин с Бабаевым.
…На некотором отдалении друг от друга идут люди с лопатами. Переговариваются между собой:
— Вчера одна женщина дала за городом кочешок капусты военнопленным. Ее сразу застрелили на месте.
— На Большой Заречной пленных держат, совсем опухли от голода.
— И кончится ли это когда-нибудь?
То Теплухин, то Бабаев вступают в эти разговоры. Нельзя быть опрометчивым, но и ни к чему особо скрывать свои мысли. Шпионов и соглядатаев здесь нет, а есть люди, гонимые голодом, потерявшие на какое-то время веру в победу.
Попутчики слушают внимательно, и вроде светлее становятся их лица.
С октября начала работать школа. Директор школы и несколько учителей не скрывали своих симпатий к гитлеровскому «новому порядку». Большинство же преподавателей на своих уроках пользовалось советскими учебниками, старалось не допустить онемечивания школы. Теплухин постепенно сближался с ними. Особое доверие вызывали у него сестры Пенины — Антонина Васильевна и Валентина Васильевна, Николай Николаевич не упускал случая завести с ними откровенный разговор о порядках в школе, которые насаждал директор, обменивался редкими вестями, поступавшими из-за линии фронта.
Вскоре после начала учебного года директор школы уволил преподавательницу пения за то, что она разучивала с детьми советские песни. Это еще больше усилило молчаливый, но решительный протест большинства учителей. Постепенно незримая линия как бы разделила школьный коллектив на две части. Теплухину вместе с сестрами Пениными удалось создать официально неоформленную, но крепко спаянную общими взглядами группу. В нее вошли преподаватели Надежда Игнатьевна Антропова, Анна Тимофеевна Михайлова, Клавдия Ивановна Шабанова, делопроизводитель Александра Павловна Венцкевич, сторожихи Мария Федоровна Егорова, Полина Федоровна Изотова.
Учителя решили и в фашистской неволе воспитывать детей советскими патриотами. Как это сделать? Идет, скажем, урок литературы. Ученики читают стихотворение Лермонтова «Бородино». Учитель рассказывает о патриотизме русских солдат, сокрушивших, казалось бы, непобедимую наполеоновскую армию. И тут же подводит учеников к мысли: никто не мог и не сможет одолеть русский народ.
Особенно тянулись дети к Николаю Николаевичу Теплухину. Его огромный педагогический опыт, знания, добрая улыбка старшего товарища — все располагало к себе. Многие ребята показывали ему красные звездочки, приколотые у них внутри шапки или за отворотами пиджачков. Оставшись наедине с учителем, иной из них говорил:
— Николай Николаевич, а я вчера на двух портретах глаза выколол Гитлеру!
Однажды подошел к Теплухину с довольным видом Алик Ермолов и шепчет:
— Сегодня в гараже у церкви в трех бочках дырочки просверлил — бензин так и бежит струйкой.
Школьники прокалывали шины автомобилей, срывали фашистские лозунги, прятали домкраты, камеры.
Преподаватели часто заходили в дома своих учеников, беседовали с родителями. Разговор, начинавшийся с успеваемости и поведения детей, обычно переходил на то, что волновало всех. Теплухин и учителя его группы поддерживали веру в близкий конец оккупации у отцов и матерей своих воспитанников. Многие из них потом становились надежными помощниками подпольщиков. Происходило это, конечно, не сразу.
К двум одиноко живущим мужчинам стал наведываться их сосед инвалид Станислав Осипович Пленис. Сначала встречались во дворе, — Станислав Осипович жил рядом в доме. Он очень беспокоился о своих двух сыновьях. Они еще до войны поступили в училище ФЗО. Судьба их была ему неизвестна. Николай Николаевич как мог утешал его. Как-то пригласил зайти вечерком, посумерничать. И вот однажды, тяжело ступая, Станислав Осипович поднялся к ним на второй этаж. Говорили о том, о сем. Николай Николаевич внимательно слушал своего соседа. Станислав Осипович работал механиком на шерстоваляльном заводе и мог стать очень ценным человеком для подпольщиков. Пленис рассказал, что отказывался служить оккупантам, но его заставили идти под угрозой расстрела. После нескольких встреч Николай Николаевич поверил в то, что перед ним настоящий советский человек.
Долгое время подпольщики не располагали точными данными о положении на фронтах. Не было радиоприемника, не доходили до них ни газеты, ни листовки. В середине ноября кто-то из знакомых принес Пленису газету с докладом Председателя Государственного Комитета Обороны, посвященным двадцать четвертой годовщине Октябрьской революции. Станислав Осипович сразу же поднялся к подпольщикам на второй этаж и торжественно выложил газету на стол. Друзья очень обрадовались. Теплухин попросил оставить газету у них. Благодаря подпольщикам через сотни рук прошла эта газета, ее в самом прямом смысле зачитали до дыр.
Подпольщикам необходимо было где-то встречаться со своими людьми, получать от них сведения, давать им необходимые задания. Квартира на Нижегородской для этих целей явно не подходила. Агенты тайной полевой полиции, заметив частые посещения дома незнакомыми людьми, наверняка установили бы специальное наблюдение. Место для явки нашлось несколько неожиданно. Николай Николаевич нередко заходил побриться в парикмахерскую. Там он обратил внимание на одного мастера. В его коротких репликах нередко звучала плохо скрытая ненависть к оккупантам. Теплухин стал постоянным клиентом Сергея Дмитриевича Трофимова — так звали мастера — и в дальнейшем не раз убеждался, что сделал правильный выбор, решив использовать парикмахерскую как явочную квартиру. Сюда заходили люди из разных концов района. Они приносили много нужных сведений, иногда даже сброшенные с самолета советские газеты и листовки. Отсюда же распространялась по городу и району через верных товарищей правдивая информация.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
