медовые соты.
Эти две недели Марк провел фактически в изоляции. Он потерял брата, чудом сам избежал гибели, его семье угрожает опасность. Я была единственным звено, связывающим его с миром.
Но теперь все изменится. Марк вернется в свою старую жизнь, к старым привычкам, старым знакомствам. Мало того, теперь он станет единственным наследником состояния деда Бронского.
Зачем я ему тогда буду нужна? И захочет ли он связывать себя браком с самой обычной, ничем не примечательной девушкой?
Нервно сжимаю рукой кулон на цепочке, которые Марк подарил мне вместо помолвочного кольца. На кулоне выбито колесо с крыльями, Громов уверял, что это крылья ангела.
— Такого ангелочка как ты, малыш, ты ведь мой ангел-хранитель.
Он так считает. Он все время, которое провел в моем доме, это повторял.
А я только сомневаюсь и мучаюсь…
— Марк сказал, что вернется, — говорю громко и вслух, в тишине салона мой голос звучит странно и незнакомо. — Он вернется, и мы поженимся. И я никогда не буду в нем сомневаться.
Почему у людей к глазам не приделаны «дворники»? Не хочется тереть глаза руками, но картинка то и дело «плывет». Сейчас бы мне не помешала парочка таких глазоочистителей.
Впереди на дороге замечаю знакомую сгорбленную фигуру великанского роста. Мужчина бредет по обочине и катит велосипед, к багажнику которого прикреплена большая брезентовая сумка. Хорошо, что я сбавила скорость, так бы мимо проскочила.
Догоняю мужчину, перебираюсь на пассажирское сиденье и распахиваю дверцу. Внутрь вместе с дождевыми каплями врывается мокрая свежесть.
— Калимэра, дядя Андроник! — высовываюсь под дождь. — Забрасывайте в кузов ваш велосипед и садитесь скорее, пока не заболели. Я вас в поселок отвезу.
— Калимэра, Каро! — восклицает Андроник, узнавая. — Дай боженька тебе здоровья и много-много женихов, красивых и богатых.
Не знаю отчего вдруг краснею.
— Спасибо, кирие. Пусть лучше будет любимый.
Потому что красивый у меня есть. А богатый он или нет, мне абсолютно точно фиолетово.
Сажусь обратно за руль. Андроник с размаху плюхается на сиденье, и пикап вмиг становится вдвое меньше. А когда я в нем одна, кажется так просторно…
Дядька поворачивает голову и пристально вглядывается в мое поникшее лицо. Под пронизывающим взглядом мне неловко, но не просить же его отвернуться.
Проворачиваю ключ зажигания, двигатель добродушно урчит, и машина трогается с места.
— Ну что, Каро, выздоровела твоя собака?
Перед глазами встает Марк, сидящий на камне и упирающийся руками в колени. И сразу наворачиваются слезы.
— Выздоровела, кирие, — почти шепчу, быстро вытирая ладонью блестящие дорожки. — Выздоровела и убежала.
— Ну вот, а я что говорил? — удовлетворенно кивает Андроник. — Говорил же, что будет бегать как миленькая.
— Говорили, — вяло соглашаюсь, — говорили, а я не верила. А вы почему пешком, что-то с велосипедом?
Знаю, что съезжать с темы я не умею, получается очень неуклюже и топорно. А что делать, если по-другому не получается?
— Вот выбрался сегодня кое-каких травок собрать, — Андроник говорит степенно и медленно, иногда кажется будто он нарочно растягивает слова. А он просто никуда не спешит. — С утра было хорошо, никто не мешал. А потом как поперли экскурсии, еще и дождь. Я на велосипед и домой, решил напрямик, угол срезать. А там овраг заросший. Я его не заметил, влетел и… Эх!
Он безнадежно машет рукой.
— Восьмерка? — спрашиваю сочувственно.
— Угу, — хмыкает Андроник.
— Травки-то хоть собрать успели, кирие?
— Успел, успел, куда ж деваться.
Я даже рада, что его встретила. Не представляю, как вернусь в дом, где нет Марка. Отвожу Андроника в поселок, и он в свою очередь непререкаемым тоном заявляет, что я остаюсь у него на чай.
— У меня есть кулуракия и лукумадес[3], свежие, мне вчера вечером Спиридула с Иоаннисом привезли.
— С удовольствием! — у меня совсем немного, но поднимается настроение. Обожаю кулуракию, особенно люблю макать ее в кофе. — Только можно я буду кофе?
— Нельзя. Не надо тебе кофе, малышка Каро, — вдруг выдает Андроник, качая головой, — тебе вообще лучше его не пить. Пей чай.
— Почему? — искренне недоумеваю.
— Скоро узнаешь, — расплывается в улыбке кирие, — а пока послушайся старого Андроника. Просто поверь на слово.
Покладисто соглашаюсь, а внутри появляется смутное предчувствие, которое я безуспешно пытаюсь подавить.
Громов
В иллюминаторе виднеется клочок взлетной полосы и небо. Красивое здесь небо, синее. И море красивое. Колыбель цивилизации и мировой культуры, туристический рай — как эти края только не называют. Но никакие захватывающие дух локации не смогли помешать неизвестным ублюдкам убить моего брата.
Его не спасли ни небо, ни моря, ни рассыпанные по морям острова. Я пока жив и сам не знаю, хорошо это или плохо. Еще не понял. И мне плевать на красоты, они больше меня не трогают.
Не испытываю ни грамма сожаления, покидая эти места. Наоборот, когда Колесников прислал короткое сообщение с указанием времени, когда следует быть в оговоренном месте, я выдохнул с облегчением.
Прислушиваюсь к свои чувствам. Оттого, что возвращаюсь, особой радости тоже не испытываю. Я словно завис в одной точке пространственно-временного континуума. И если мое тело способно двигаться, испытывать потребности и рефлексировать, то немалая внутренняя часть меня осталась в спорткаре со сплющенным капотом, зависшем на краю обрыва.
Единственное по настоящему ценное, что я оставляю здесь, — малышка Каро. И я по настоящему жалею, что не могу взять ее с собой. Слишком смутное будущее рисуется у семьи Громовых, слишком все опасно, зыбко и неоднозначно.
Я не сомневаюсь в Колесникове. Нестор достаточно долго проработал в службе безопасности деда, чтобы я ему не доверял. И если он говорит, что можно, значит можно.
Отец и его безопасник проверили всех, кто проводил техосмотр моего спорткара. Нестор проверил всех, кто просто в тот день проходил мимо. Никто ничего не нашел. Ничего, что могло бы внушить подозрение.
Но можно не равно безопасно, и я не собираюсь рисковать Каро. Я не могу позволить себе потерять еще и ее.
— Марк Маратович, пожалуйста, пристегнитесь, — плеча легко касаются тонкие пальцы, — мы взлетаем.
Встряхиваю головой, будто только проснулся, запускаю руку в волосы, провожу от виска к затылку. Мельком оглядываюсь, ловлю заинтересованный взгляд. Оценивающе пробегаюсь по точеному телу, на котором форма бортпроводницы сидит как вторая кожа. По густо накрашенным губам, по миловидному личику.
И отворачиваюсь. Не цепляет. Раньше уже прикидывал бы, куда ее пришпилить, и не успел бы самолет набрать высоту, я бы уже вколачивался в девку под ее хрипы и стоны.
Только я больше не свободен. И пусть вместо помолвочного кольца я надел на нежную шейку Карины свою цепочку
