День еще не успел разгореться, когда из Мусейона пришел шпион с докладом о том, как там третируют Риту Беренику Васкайзу. Ее Императорское Величество давно научилась из любой ситуации извлекать максимальную выгоду. Уже десять с лишним лет Клеопатра подозревала, что интересы двора и Мусейона расходятся, но не до такой же степени, чтобы Мусейон пошел на открытое неподчинение. Для библиофилакса родосская Академейя Гипатейя была как заноза в заду, и Клеопатре однажды пришло в голову, что можно спровоцировать любопытную реакцию, позволив внучке Патрикии учиться в Мусейоне. К тому же, если эта молодая женщина прибудет с новостями поотраднее, чем приносила Патрикия… Как ни крути, вреда не будет.
Но то, о чем доносил шпион, не лезло ни в какие ворота.
Она внимала ему, сидя на походном стуле у себя в кабинете, сжимая челюсти с такой силой, что побелел шрам. Только сейчас Клеопатра поняла, как страстно библиофилакс мечтает о ее падении.
Каллимакос на длительный срок освободил от преподавательской работы выбранного Ритой в дидаскалосы молодого инженера-физика. Освободил против воли профессора Деметриоса, ибо этому выдающемуся математику и многообещающему изобретателю самому не терпелось поработать с внучкой софе Патрикии. Хуже того, Каллимакос вел себя с откровенной и просчитанной грубостью, игнорируя привилегированный статус Риты и разлучив ее с кельтом-телохранителем, который, возможно, был ей крайне необходим.
— В столь тяжелой обстановке, — заключил шпион с оттенком профессионального восхищения в голосе, — Рита Васкайза показала себя с наилучшей стороны. Она ваша будущая фаворитка?
— А тебя это касается? — холодно осведомилась Клеопатра.
— Нет, моя госпожа. Но если я угадал, то вам посчастливилось найти очень интересную особу.
Клеопатра предпочла не заметить фамильярности.
— Пора поднимать занавес. — Она ткнула пальцем в сторону выхода. Шпион удалился, в дверях появился секретарь.
— Завтра утром приведи ко мне Риту Беренику Васкайзу. И будь с ней повежливее.
Секретарь сложил руки лодочкой, коснулся ими подбородка и в поклоне попятился за дверь. Клеопатра закрыла глаза и медленным выдохом-стоном усмирила клокочущий в груди гнев. Все чаще ей хотелось чего-нибудь апокалиптического, что вырвало бы ее из трясины интриг, в которую она постепенно погрузилась с головой. Только очень сильных и очень слабых властителей не замечают подданные; не будучи ни тем, ни другим, Клеопатра была вынуждена лавировать, как утлое суденышко на озере Мареотис.
— Принеси мне что-нибудь необыкновенное, Рита Васкайза, — прошептала она. — Что-нибудь чудесное, достойное твоей бабушки.
По женскому общежитию носилось многоголосое эхо, Рите удавалось различить греческую, арамейскую, айфиопскую и еврейскую речь. Сегодня начинался семестр, а у Риты до сих пор не было дидаскалоса, и ее даже не зачислили на курс. Следовательно, она не могла посещать занятий, кроме общедоступных, в которых она не нуждалась: по ориентации, государственному языку и истории Мусейона.
Во втором часу после рассвета общежитие опустело почти целиком, а она все сидела в тесной комнате и печально гадала, снизойдет ли на Александрейю когда-нибудь здравомыслие.
Услышав за дверью тяжелые шаги, она на мгновение встревожилась. Снаружи постучали по дверному косяку, и мужской голос спросил:
— Рита Береника Васкайза?
— Да. — Рита встала перед дверью: кто бы ни вошел, она встретится с ним лицом к лицу.
— Со мной ваш телохранитель, — сообщил незнакомец на отменном государственном греческом. — Ее Императорскому Величеству угодно, чтобы вы посетили ее сегодня в шестом часу.
Рита отворила дверь и увидела Люготорикса за спиной высокого, крепко сбитого айгиптянина в ливрее королевского слуги. Кельт подмигнул Рите. Она заморгала.
— Прямо сейчас надо ехать?
— Прямо сейчас, — подтвердил айгиптянин.
Люготорикс помог уложить в футляры Вещи Патрикии. Подумав о том, зачем вообще надо было связываться с Мусейоном, Рита слегка покраснела. Это был стратегический план отца, целиком одобренный матерью. «К Ее Императорскому Величеству не стоит обращаться напрямик, — уверяла она, — особенно после истории с этими дурацкими Вратами».
На мощенной булыжником дорожке возле главной арки общежития Риту поджидал мотофургон намного вместительней того, что вез ее от пристани. Еще трое айгиптян — тоже в королевских ливреях — осторожно поместили футляры в задний багажник. Кельт уселся рядом с водителем, а слуги встали на подножки. Под вой сирены Риту повезли на запад, к дворцу Клеопатры.
Когда главные ворота остались позади, Рита оглянулась и вздрогнула, интуитивно осознав, что с этого момента дороги ее и Мусейона расходятся.
ПУХ ЧЕРТОПОЛОХА
Давным-давно, пока Гарри Ланье не исполнилось тридцать, его жизнь была ограждена внушительными стенами, и сюрпризы, требующие ежесекундного переосмысления реальности, не штурмовали психику. Затем появился Камень, и в дальнейшем Гарри столько раз натыкался на невообразимое, что совершенно разучился изумляться.
Во всяком случае, так ему казалось до недавнего времени.
Ланье вздохнул, подумав, что годы не столь уж ощутимо сказались на эмоциях. Его потрясла история русского.
Мирский вернулся из похода за край времен. Вернулся, по меньшей мере, божеством средней руки, аватарой, воплощенным символом могущества, недоступного воображению даже Корженовского.
Что принес им Мирский? Сочетание слов, упрощенных видений и непостижимых звуков, проецируемое непосредственно в мозг… От этих воспоминаний у Ланье корчились внутренности.
Он тихо выругался и хотел было встать с койки, но спохватился: лагерь мал, и побродить по нему незамеченным вряд ли удастся. А ему сейчас нужнее всего одиночество. И темнота. И покой. Как плененному зверю необходимо хотя бы безопасное внутреннее пространство запертой клетки. Откроешь дверцу — и встретишь новый залп невероятных известий…
Пока он пытался уснуть, Корженовский договаривался о встрече с президентом и еще несколькими ключевыми фигурами. Были основания надеяться на прибытие Джудит Хоффман: сорок лет назад она была наставником и командиром Ланье. Он давно не справлялся о ее житье-бытье и без удивления узнал от Корженовского, что она пользуется псевдотальзитом и подвергалась трансплантационному омоложению. Потрясло его другое. Оказывается, она возглавила фракцию сторонников открытия Пути.
Как всегда, железнодорожное сообщение между залами Пуха Чертополоха действовало безупречно. Мчась по узким туннелям, гладкая серебристая многоножка преодолевала сотни километров в час. Ланье и Мирский сидели бок о бок, а Корженовский — напротив. Все молчали, скованные космической робостью: картины, показанные Мирским, не располагали к светской беседе. Русский стоически выдерживал пытку безмолвием, пристально глядя в окно, монотонный мрак туннеля за которым разрывали вспышки городского ландшафта, когда поезд выезжал в лучи световодов.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
