— Кому?
— Господу Богу.
Я ударил плоскостью ножа по только что вскрытому Анной нарыву, и паломник взвыл от боли.
— Если одни и те же знаки появляются на спинах сразу у нескольких человек, людьми этими движет отнюдь не благочестие. Ты являешься членом тайного ордена или братства и это ваш знак?
— Да! — взвыл Варфоломей. — Это верно, братство существует. Но тебе этого не понять, ибо оно основывалось на чистоте и праведности!
— Братство праведников? — переспросил я. — Но тогда почему вы делаете из этого секрет?
— Потому что мы со всех сторон окружены слугами Дьявола! Потому что Божье воинство прогнило насквозь! Потому что наши военачальники забыли и думать о Боге и пали жертвой собственной алчности, а наши воины погрязли в грехах и богохульстве! Зачем бы еще Бог оставил нас у стен этого города? Мы вопием к ним, дабы они исправили свои пути, однако они нас не слышат. Потому-то мы встречаемся тайно и скрываем знаки своей веры — в противном случае нас растерзают эти хищные волки, служащие самому Сатане!
— Стало быть, Дрого и Рено тоже входили в ваше братство?
Я не знал, можно ли верить всем его словам, однако не сомневался, что хотя бы часть из них правдива.
— Не скажу.
— Нет, скажешь!
Я вновь ударил его, правда, на сей раз рядом с раной.
— Нет. Я не могу сделать этого. Мы поклялись хранить тайну. И даже если бы я нарушил клятву, то не смог бы выдать своих товарищей, потому что не знаю их имен.
— Неужели ты не встретил там ни одного знакомого лица?
— Мой взор был обращен единственно к Богу!
Поняв, что Бог не собирается карать его за клятвопреступление, Варфоломей явно приободрился.
— Если ты никого не знал, то как же ты стал членом этого братства?
— Мой друг, которого уже нет в живых, привел ко мне одно духовное лицо. Она говорила со мною много часов и открыла мне истину и смысл покаяния. После этой беседы…
До меня вдруг дошел смысл сказанного.
— Ты сказал «она»? — воскликнул я, перевернув его на спину. — Этим духовным лицом была женщина? Это еще что за ересь?
— Не ересь, но сама истина Христова! Разве не женщиной была пресвятая Дева Мария? Почему же Сара…
— Сара? Эта женщина звалась Сарой? — Мне казалось, что я вишу над пропастью, держась за тонкие, готовые оборваться веточки. — Она из Прованса?
Варфоломей покачал головой, поразившись моей горячности.
— Конечно же нет! Мне кажется, она гречанка, хотя она и не говорила об этом. Я знаю только ее имя.
— Деметрий!
Я вздрогнул от неожиданности и обернулся. У входа в палатку стоял Сигурд, за спиной которого маячил какой-то печенег. Мой друг был мрачен как туча.
— В чем дело? — спросил я.
— Нас вызывает Татикий.
— Он может и подождать, — отмахнулся я. — У меня тут срочное дело.
— Тебе придется отправиться с нами. Татикий решил покинуть Антиохию.
Пока мы бежали к шатру Татикия, Сигурд не проронил ни слова. Мои опасения усилились, когда я увидел перед шатром группу норманнских рыцарей. Впрочем, они не стали чинить нам препятствий. Охранников Татикия нигде не было видно.
Я всегда считал его шатер достаточно просторным, однако сейчас он был переполнен людьми. Внутри, возле входа, стояли еще четверо норманнов: трое из них — в доспехах, а четвертый — закованный в цепи. Они образовали неподвижную массу из стали, вокруг которой торопливо сновали слуги Татикия с узлами одежды и связками оружия. Делившая палатку надвое роскошная занавеска была снята с петель, икона с изображениями трех святых воинов исчезла. В центре, возле посеребренного кресла, стоял необыкновенно возбужденный Татикий.
— Деметрий! Ну наконец-то!
Он сплел руки и хотел было шагнуть вперед, однако вместо этого плюхнулся в кресло.
— Ты собираешься вернуться домой, мой господин? — спросил я.
— Да.
— Почему?
— Чтобы поскорее прекратить эту бессмысленную осаду. И из соображений собственной безопасности.
— Пока тебе служат варяги, ты находишься в безопасности. — Сигурд шагнул вперед, взяв в руки свой огромный топор. — Грубые норманны тебя не потревожат!
— Все наоборот! — взвизгнул Татикий. — Именно они…
— Именно мы спасли его.
Стоило лидеру норманнов заговорить, как он и его властный голос завладели всеобщим вниманием. Он стоял ко мне спиной, а голова его была скрыта под шлемом, и потому я не узнал его сразу, хотя меня и должны были насторожить его внушительные размеры. Он повернулся ко мне лицом, и я увидел под шлемом его пятнистую красно-белую кожу, рыжую бороду, темные волосы и светлые, как зимнее небо, глаза.
— Я обязан господину Боэмунду жизнью, — заявил Татикий, нервно почесывая свой золотой нос, как будто он и впрямь чесался.
— Но каким образом?
— Мы раскрыли заговор, — спокойно ответил Боэмунд. — Подлый заговор врагов императора.
— Они хотели убить меня, представляешь? — пискнул Татикий. — Меня, великого примикирия[13], полномочного представителя самого императора!
— Какое коварство! — вкрадчиво заметил Сигурд.
— Но зачем? — спросил я. — Чего они хотели этим добиться?
Боэмунд повернулся к человеку, закованному в цепи.
— Ну, червь? Чего вы хотели достичь этим злодеянием?
— Помилуй меня, мой господин! — Пленник, лицо которого было скрыто длинными волосами, застонал, когда Боэмунд ударил его по колену. — Смилуйся надо мной!
— Отвечай немедля!
— Я собирался пробраться в палатку евнуха поздно ночью и вонзить нож в его сердце. Я презираю греков! Их присутствие в нашей армии навлекло на нас гнев Божий. Они обещали кормить нас, но мы голодны! Они обещали нам золото, но в наших карманах ни гроша! Они обещали помогать нам, но так и не покинули своих дворцов! Теперь по приказу императора они подкупили турок, чтобы те вырезали нас всех до единого! — Его голос, до этого казавшийся на удивление бесстрастным, звучал все громче. — Только после того, как мы очистим свой лагерь от этой грязи, Господь дарует нам победу! Только…
— Достаточно.
Боэмунд отвесил пленнику звонкую пощечину. Тот мгновенно умолк.
— Ты видишь, Татикий, сколь невежественными бывают иные наши воины? Мне остается надеяться на ваше снисхождение, но, увы, греки не пользуются у наших воинов особой любовью. Сколько бы я ни спорил с ними, они по-прежнему считают вас подлым и трусливым народом.
— И как же вам удалось раскрыть заговор? — поинтересовался я.
Боэмунд даже не взглянул в мою сторону.
— Его предал один из сообщников.
— Мы должны благодарить за это Бога, — с жаром воскликнул Татикий. — Деметрий! Кто, как не ты, должен был обеспечивать мою безопасность и предупреждать о возможных заговорах и изменах? Ты оплошал и подвел меня. Своим спасением я обязан лишь любезности Боэмунда!
Я опустил голову и промолчал, хотя мне на ум пришло довольно любопытное объяснение моей оплошности.
— Но если заговор раскрыт, а преступник схвачен, то зачем тебе покидать лагерь? — вмешался в разговор Сигурд. — Отказаться от осады было бы сейчас…
Татикий вскочил с кресла и высокомерно посмотрел на Сигурда.
— Я не отказываюсь от осады, командир! Если ты намекаешь, что я собираюсь это сделать, мне придется протащить тебя в цепях по всей Анатолии, чтобы поучить смирению!
Топор в руках Сигурда слегка дрогнул, однако варяг сумел сдержаться и промолчал.
— Боюсь, что примеру этого негодяя могут последовать и другие, — произнес Боэмунд, указывая на пленника. — В моем лагере и вообще среди франков назревает буря, и я не могу обещать, что мне удастся сорвать все планы заговорщиков.
— Если бы речь шла лишь о моей безопасности, это не имело бы никакого значения, — сухо заметил Татикий. — Но существуют и куда более серьезные соображения. Чтобы довести осаду до ее логического завершения, нам необходимо подкрепление. Император проводит военную кампанию в Анатолии. Я же хочу взять на себя роль посла и убедить его в необходимости прибыть сюда вместе со всем своим войском.
Боэмунд кивнул:
— Мудрый план. Хотя…
— Что тебе в нем не нравится?
— Если ты покинешь нас сейчас, когда наши перспективы представляются незавидными, многие истолкуют твое поведение превратно. Одни решат, что ты был движим страхом, другие обвинят тебя в малодушии. Увидев, что греки отказались от участия в походе, наши предводители сочтут себя свободными от клятвы, некогда данной императору, и откажут ему в возврате земель.
— Встретившись с императором на поле боя, они тут же осознают свою ошибку.
— Будет лучше, если ты как-то продемонстрируешь нам свое доверие и этим убедишь моих соратников остаться верными императору. Скажем, если ты временно пожалуешь кому-то из военачальников часть захваченных нами территорий, никто не усомнится в честности греков. — Заметив недоумение Татикия, Боэмунд добавил: — Отдав под наше временное правление земли, которые мы со временем завоюем и которые, конечно же, будут принадлежать императору, ты обретешь благоволение франков, не заплатив за это практически ничего.
