Но радость его не была полной. Каждую ночь, прежде чем уснуть, он думал о Моне Софии. Однако он переносил тоску со спокойствием, которое дает право собственности. Он был уверен, что Мона София достанется ему. Неважно, сколько мужчин ее добивались, неважно даже, сколько будут ею обладать. Настанет день, когда он, свободный, богатый и знаменитый, преодолеет семь ступенек борделя «Рыжий фавн» и, словно полководец, на милость которого сдался старый враг, вступит во владение желанной колонией. Он понимал, что следует проявлять осторожность и прежде всего терпение; он будет впредь вести себя как политик.
Влияние Матео Колона на Павла III ни для кого в Ватикане не было секретом. В том числе и для его старого врага, кардинала Альвареса Толедского. Заметив, что сам он уже не пользуется былым влиянием на Его Святейшество, Альварес Толедский решил сблизиться с личным врачом папы. Кардинал хорошо знал, какие слова нравится слышать анатому. Знал, как ему польстить.
Кардинал Карафа, напротив, не мог скрыть непреодолимой неприязни и презрения, которые испытывал к Матео Колону. Не мог скрыть глубокой досады, не мог стерпеть, что у него на глазах задули факел, от которого мог бы запылать костер. В знак доверия и окончательного примирения, кардинал Альварес Толедский доверил папскому врачу собственное здоровье. Матео Колон понимал, что Альварес Толедский — один из главных претендентов на трон Павла III. И впрямь, испанский кардинал умел добиваться своего.
II
Уверовав в свою счастливую звезду, Матео Колон решился рассказать понтифику о «De re anatomica», ему не терпелось снять запрет, наложенный на его научный труд кардиналом Карафой.
— Пожалуй, еще не время, — только и ответил Павел III.
Это было первым крупным разочарованием Матео Колона. Но он был терпелив и мог подождать.
— Посмотрим, торопиться некуда… — последовал ответ, когда через полгода анатом изложил понтифику суть дела.
— Сын мой, ты должен покаяться, ибо совершил тяжкий грех, — отечески пожурил его Александр Фарнези. — Ты только что рассказал мне то, что поклялся не разглашать.
Матео Колон ничем не обнаружил своего возмущенного изумления. Он спас старику жизнь — и вот благодарность. Понтифик не только лишил его надежды на публикацию труда, но и позволил себе сделать ему выговор.
В конце концов Матео Колон возжелал смерти старого неблагодарного папы. По сути дела, он был для Александра Фарнези десницей Божией: мог дать ему жизнь — как это и произошло с агонизирующим пациентом, — а мог ее и забрать. И разве он уже не стал врачом будущего папы?
Его дружба с кардиналом Альваресом Толедским крепла день ото дня. Их связывала одна мечта, и всякий раз, беседуя о здоровье Его Святейшества, они обменивались понимающими взглядами. Ни один из них и словом не обмолвился о своем заветном желании — в этом не было нужды.
III
Однажды дождливым утром Павла III нашли мертвым. Матео Колон сам вызвался сообщить дурную весть. В тот же день собрался конклав. Казалось, ничто не предвещало неожиданностей. Матео Колон готовился увидеть свой труд опубликованным. Ему не терпелось поцеловать перстень нового папы, своего друга кардинала Альвареса Толедского. Со спокойной душой — для беспокойства не было причин — анатом позавтракал у себя в спальне, попросил разбудить его в полдень и отправился спать.
В полдень он открыл окно и посмотрел на базилику. Дым еще не показался. Тогда он решил дождаться известий в своих покоях, чтобы не слышать дворцовых сплетен. Он снова подошел к окну только вечером. Ничего не заметив на потемневшем небе, Матео Колон ощутил легкое беспокойство. Зачем тянуть, если все давно решено? Но тут же взял себя в руки.
Когда совсем стемнело, анатом решил не отходить от окна, пока не увидит над крышей базилики белый дым.
Тайная вечеря
I
Ровно в полночь из трубы над базиликой поднялся легкий столбик белого дыма. Под колокольный звон на улицы хлынуло множество людей, бежавших к площади Святого Петра. Над куполом базилики кружила стая испуганных голубей. Всюду загорались огни. Сердце анатома забилось от долго сдерживаемого волнения. Из своего окна ему был прекрасно виден балкон Его Святейшества. Матео Колон громко засмеялся от радости, словно не смеялся много лет. Толпа криками приветствовала нового папу. Имя нового понтифика передавалось из уст в уста, словно принесенное ветром. Он будет зваться Павлом IV. Но кто из кардиналов станет папой? «Альварес Толедский» читалось на губах.
В гробовой тишине, рожденной трепетом, благоговением и страхом, Его Святейшество вышел на балкон. Матео Колон смеялся так, как никогда в жизни. Только когда он немного успокоился и сумел открыть глаза, он ясно разглядел лицо Павла IV. Сердце анатома замерло в груди. Улыбка застыла на лице. С балкона толпу приветствовал кардинал Карафа.
Матео Колону показалось, что новый понтифик бросил взгляд в его сторону.
II
В ту же ночь Матео Колон собрал свои вещи. Ему незачем было ждать окончательного запрета на свой труд — который и так уже был запрещен, — или того, чтобы его старый враг привел в исполнение отсроченный приговор.
Не все еще потеряно, спокойно подумал он и мгновенно принял решение. В Венеции оставалось то, чего он жаждал. Он не забыл, для чего живет на свете. Ничто не помешает ему завоевать сердце Моны Софии. Теперь у него имелся ключ к сердцу любой женщины. И этой женщиной была Мона София.
К тому же он теперь богат, он владелец состояния, которого ему с избытком хватит до конца дней. Из лап Карафы не так уж сложно вырваться. Он в две минуты наметил план: немедленно отправиться в Венецию, в бордель «Рыжий фавн», уплатить десять дукатов за ночь с Моной Софией, а из Венеции отправиться вместе с ней на другой берег Средиземного моря или даже на другой конец света, в новые земли за Атлантическим океаном.
И тогда страстно влюбленная в анатома Мона София превратится в преданнейшую из женщин и, разумеется, в вернейшую из жен.
В ту же ночь Матео Колон забрал с собой кое-что из одежды и все свои деньги, заработанные в Ватикане. Надвинув на лоб берет, он пробирался через толпу, как преступник, пока не исчез в переулках Рима.
За его спиной, в Ватикане, шумел праздник.
Часть пятая
Черная месса
Скорость, с которой развивались события: суд, затем невероятный взлет, вознесший его по правую руку от трона Павла III, не менее стремительное падение и бегство от кардинала Карафы — все это заставило Матео Колона напрочь забыть о письме, которое он послал Инес де Торремолинос из своего университетского заточения. По правде говоря, он совершенно забыл и о самом существовании прежней покровительницы. Он думал о Моне Софии как о своей судьбе. Настанет день — и этот день действительно настал, хотя и раньше задуманного, — когда ему придется покинуть Ватикан и направиться в Венецию, в бордель на улочке Боччьяри, близ церкви Святой Троицы, где наконец свершится предназначенное. Он думал об этом моменте без волнения, с тем легкомыслием, с каким обычно думают о неизбежной смерти и продолжают жить, не терзаясь вечным страхом. Но находясь в Ватикане, Матео Колон ни разу не вспомнил об Инес де Торре мол иное.
Однако судьба распорядилась так, что его письмо стараниями messere Витторио оказалось во Флоренции.
Ранним утром в апреле 1558 года в дверь скромного дома, стоявшего по соседству с аббатством, постучался гонец. С тех пор как Матео Колон покинул Флоренцию, Инес не получала от него никаких известий. С тех пор она думала только о нем; чем бы она ни занималась, ее мысли возвращались к анатому. До появления гонца ей столько раз казалось, что желанное письмо вот-вот придет, что она, избегая напрасных разочарований, запретила себе рассматривать подобную возможность. Инес даже не захотела взглянуть на сургучную печать, скрепляющую свиток. Она подошла к небольшому пюпитру близ очага, в котором горели дрова. Немного поодаль пели и резвились девочки. Только усевшись за пюпитр, Инес решилась бросить взгляд на печать. Сердце у нее в груди тревожно забилось. Стараясь сохранять спокойствие или хотя бы казаться спокойной, она ласково попросила девочек пойти поиграть в спальню. Прежде чем снять ленточку со свитка, она прижала письмо к груди и вознесла молитву. Инес де Торремолинос долго ждала этого момента. Однако теперь, после стольких страхов и разочарований, когда она наконец могла ласково погладить бумагу, к которой прикасались руки анатома, на нее нахлынули дурные предчувствия. Внутренний голос говорил ей, что ничего хорошего от этого письма ждать нельзя.
Инес развязала ленточку и, прочтя первые слова: «Когда это письмо окажется во Флоренции, меня уже не будет в живых», схватилась за стул. Хотя глаза ее были полны слез, а грудь сотрясалась от рыданий, она продолжала читать: «Если вы сочтете, что я совершил святотатство, открыв вам то, о чем поклялся молчать, прервите чтение и предайте эту бумагу огню…». Подумав, что анатом совершил святотатство, она продолжала читать.
