смешался с людьми. Передав тем латентный ген оборотня, кто остался чистокровным и скрылся от нас… Правда, последних пересчитать по пальцам. Есть некоторые и в Сибири, но там больше урсолаки или верберы, медведи-оборотни. Пока они не трогают людей и мы их не трогаем, они у нас все на учете.
Да, ничего себе откровения. Хотя теперь Радомир может говорить мне многое.
— Ты же сам говорил, — продолжил волхв. — Что когда ты решил, так сказать, поразвлечься и разобраться с адептами Аш-Ра, твое тело немного изменилось, что-то появилось от ящера.
— Ну стоит списывать это и на мое психическое состояние в тот момент, тогда мне грозила смерть. Может быть, привиделось.
— Хотелось бы увидеть это, — покачал головой Радомир. — Потому что это все странно. Анализ крови показал, что в тебе нет гена оборотня. Как и остальных побочных ветвей эволюции. А вот то, что вплетено теперь в твой оболок — чужая волшба, пришедшая из Безодни. Очень жаль, что так получилось с амулетом.
— Честно? И в мыслях не было. Просто когда я взял его в руки и почувствовал психическую атаку на уровне реальности, я не думал, что мне удастся победить.
— Видимо, только из-за того, что ты Резонанс и двоедушник. Овладеть тобой теперь задача непростая. Но тот выброс силы, что разрушил артефакт, просто непередаваем.
— Сам не знаю, — честно признался я.
— Теперь твоя задача, раз уж тебе так не повезло, научиться ее контролировать. И вызывать при необходимости, а не только тогда, когда тебе грозит смертельная опасность. Этим мы обязательно займемся, — пообещал волхв.
— А что сказал пленник?
— Толком еще не знаю, допрос пока ведется, — отмахнулся Радомир. — Да и долго это все… Раскалывать упертого сектанта высокого ранга…
— Дайте мне с ним поговорить, — попросил я. — Может, что и получится. Он почему-то посчитал, что я и есть воплощение нага…
— Вероятно, в том состоянии твой оболок ввел его в заблуждение, — всмотрелся в меня волхв. — Сейчас я ничего такого, кроме того, что уже сказал, не вижу.
— То есть он — видит, а вы — нет? — с сомнением спросил я.
— Именно так. Что он там видит — непонятно. Можно, конечно, попробовать, если его еще не разделали…
— В смысле — разделали? — вытаращился на него я.
— В прямом. Оставлять сектанта такого ранга в живых опасно, но и мертвый он бесполезен. Поэтому перед тем, как его ликвидировать, мы проводим так называемую изоляцию сознания. Про брейнфреймы слышал, наверное?
— Это бесчеловечная практика японских ученых? Когда на основе изъятого мозга они создают органические компьютеры?
— Да, именно так. А как вести допрос того, чье тело служит оружием и он только и ждет момента, чтобы вырваться наружу?
Да уж. Что-то мне резко разонравились волхвы. Я, конечно, не супергуманист, но подобное — за гранью любой этики и моральных ограничений.
— Не надо делать такую осуждающую мину, отрок. Мы не делаем брейнфреймы, более того, за такое в Империи положена смертная казнь через повешение. Но когда тебе попадается сильный и опасный маг, альтернативы две. Либо немедленное уничтожение, либо лишение его сил путем изъятия мозга с последующим допросом и уничтожением. Лишенные сил и тела они иногда сходят с ума, но зато можно провести прямой допрос путем стимуляции мозга и разложения его личности на составляющие.
— Избавьте меня от таких подробностей, — меня аж замутило.
— То, что мы белые волхвы, совсем не значит, что мы еще и пушистые. И мы используем любую возможность получить нужную нам информацию. Любым способом.
Вот-вот, любым способом. И мозги каждого могут оказаться в баке с жидкостью, утыканные электродами. Что откровенно не радовало, потому что это могут оказаться мозги каждого, кто не понравился волхвам Белой Верви.
— Вот поэтому я и отказался от постоянной работы на вас. Такие бесчеловечные методы…
— Обеспечивают выживание того самого человечества, — перебил меня волхв. — Так что не надо морщить нос. Добро пожаловать в наш дерьмовый мир.
— При запахе дерьма я всегда его морщу. Не люблю, когда слишком воняет.
— Оставим словесные экзерсисы в покое и поговорим, наконец, что нам делать с тобой.
— Надеюсь, что мои мозги останутся при мне, — пробормотал я под нос.
— Останутся. Пока, — успокоил волхв. — А вот чтобы это так и осталось, займемся-ка мы освоением очередной ступени знаний…
Бецкой подъехал на своем щегольском «Руссо-Балте» к воротам особняка в пригороде, выглядевшего немного необычно. Хотя в городе архитектурных изысков, каким была столица, возможно было все. В том числе и итальянский стиль — дом был построен в виде палаццо, точнее палацетто, как сами жители того же Рима или Венеции называют свои маленькие дворцы-крепости. А тут обитателю этого маленького дворца было отчего или от кого скрываться.
Он вышел из машины и подошел к интеркому на воротах.
— Граф Бецкой к графу Цезарину, — четко и громко сказал он, нажав на клавишу.
Вместо ответа щелкнул замок кованых решетчатых ворот и створки начали открываться, освобождая путь. Бецкой пожал плечами, сел в машину и медленно покатил по дорожке, шурша шинами по превосходному асфальту. Европа-с!
Ну или почти Европа. По крайней мере, хозяин этого особняка-палацетто точно корнями оттуда. Цезарин? Да полноте там, три сотни лет назад из Италии приехал граф Бенетто Цезарини, с заморским титулом, полученным от своего короля. И с огромным золотым запасом, пущенным на строительство палацетто и его обустройство. Со временем и приобретением русского подданства буковка «и» в фамилии потерялась. А вот клан Цезариных остался. Весьма странный клан.
И странный многими вещами. Во-первых, все графы Цезарины были похожи друг на друга как две капли воды, до последней родинки на подбородке. Во-вторых, отличались отменным здоровьем и долголетием. В-третьих, несмотря на обилие любовниц и прочих амурно-проходных связей, никто и никогда не мог похвастаться детьми от Цезариных на стороне. Хотя и пытались, но вот незадача — либо быстро отказывались от своих слов, либо погибали самым загадочным образом. При том, что тайным скопцом граф явно не был — в кулуарах у придворных дам ходил слушок, что любому парнокопытному стоило побледнеть от зависти от достоинств графа, которые тот нес в неширокие и ненародные массы. Но вот потомства почему-то не давал, отговариваясь тем, что на родине предков у него есть дети, так как в молодости он исколесил всю Европу. И точно — каждые пятьдесят лет Цезарины гибли в странных происшествиях, а из европейских далей приезжал наследник, точь-в точь как усопший граф, и история повторялась.
Бецкой знал, в чем тут странность, и он мог бы поделиться с определенной категорией лиц тайной графа, после которого тот бы точно не вернулся с того света. Белая Вервь и Особый корпус охотились за такими постоянно и время от времени находили подобных существ. Как графу удалось избегнуть подобной участи — неизвестно. Видимо, свою роль играли мизантропия и нежелание ввязываться в какие-либо политические и междусобойные дрязги и аферы. А также закрытость от постороннего мира, возведенная в абсолют. Немногие могли похвастаться, что лично лицезрели графа Цезарина. И это как раз подтверждало досье на него, лежавшее в том самом чемодане с наследством Черной Верви, доставшемся Бецкому.
Граф затормозил у крыльца, на котором уже стоял дворецкий.
— Граф Бецкой к графу Цезарину, — повторил он.
Дворецкий лишь молча распахнул перед ним двери, жестом приглашая Бецкого внутрь. Граф аж задохнулся от такой наглости. Какой-то холоп ведет себя так с высокородным аристо?
Они прошли по первому этажу особняка коридорами между каменными стенами. Планировочка ой-ей… Наконец дворецкий открыл одну дверь и молча впустил Бецкого внутрь, в озаренную полумраком гостиную.
— Я граф Бецкой, — представился он мужчине лет сорока, сидящему на кресле нога на ногу и потягивающего что-то из рюмки.
— Проходите, Ваше Сиятельство, — мужчина указал ему на кресло у камина. — Я — граф Вениамин Цезарин.
— Очень приятно, Ваше Сиятельство.
— Прошка! Налей Его Сиятельству граппы!
Молчаливый дворецкий без единого звука исполнил приказание, налив прозрачную жидкость из небольшого графина.
— Ваше здоровье!
— Ваше здоровье!
Бецкой осторожно сделал глоток, пытаясь прочувствовать те ароматы, которые якобы должны в ней присутствовать. Плюнул на дегустацию и выпил рюмку до дна. Тут же дворецкий наполнил рюмки.
— Свободен!
Тот развернулся, вышел из гостиной и плотно закрыл двери.
— Не обижайтесь на Прошку. Белые лишили его языка, а такой слуга дорогого
