И, погрозив пальцем, он добавил уже более строгим голосом:
— Я пошел купаться, а ви ушить, ушить! Слишал?
Услышав столь приятную новость, что Гросс пойдет купаться, и, следовательно, они снова останутся одни, три шалуна, как по команде, уставились носами в книги и оживленно затвердили в один голос:
— Есть — essen, essen, essen. Спать — schlafen, schlafen, schlafen. Бегать — laufen, laufen, laufen.
Фридрих Адольфович был уже далеко, а мальчики все еще твердили с преувеличенным усердием немецкие слова. В эту минуту что-то мелькнуло под окнами террасы.
— А-а, маркиз, маркиз идет сюда! — вскричал, высунувшись из окна, Бобка.
— И то, маркиз! — подтвердил Сережа. — Сюда к нам скорее! — поманил он бегущего к ним со всех ног Митьку, и через секунду босоногий маркиз был уже на террасе.
— Ушел губернер-то? — засовывая по своей привычке палец в рот, спросил он мальчиков.
— Купаться ушел, — таинственно проговорил Юрик, — и сейчас самое удобное время узнать про его "тайну".
— Вот-вот! — подтвердил Сережа. — Наша водяная крыса долго еще будет плескаться в воде, а мы тем временем и выведаем все то, что он так усердно скрывает от нас…
— Как хорошо, что он нас не взял с собою и мы можем узнать, наконец, его тайну! — весело вскричал Бобка.
— Но ты не очень-то кричи, малыш, — осадил его Сережа.
Бобка думал было обидеться за прозвище «малыш», данное ему старшим братом, но разом смекнул, что сейчас не время ссориться и считаться.
— Ну, ребята, шагом марш к крысе в ее подполье! — скомандовал шепотом Юрик.
И вся маленькая команда осторожно двинулась с террасы, направляясь по коридору к комнате гувернера.
Пока наши мальчуганы пробираются в «подполье», как они окрестили спальню Гросса, надо объяснить, что за тайну надеялись они узнать в ней. Фридрих Адольфович жил уже около недели на хуторе, между тем мальчики ни разу не были еще в его комнате. И не только мальчики, но и нянюшке, и горничной Евгеше вход туда был строго воспрещен. Фридрих Адольфович самолично убирал комнату, говоря, что не нуждается в услугах. Каждое утро Гросс запирал свою спальню на ключ и с кем-то подолгу в ней беседовал. Иногда даже слышны были отдельные слова, долетавшие до чутких ушей мальчуганов. Иногда кто-то кричал и смеялся там резким, крикливым голосом. И никто из детей не видел, как приходил и выходил таинственный посетитель из комнаты их наставника. Разумеется, все это крайне интересовало и разжигало самое острое любопытство детей. Гросс в продолжение дня держал свою спальню открытой, но никто не смел войти туда. Сам же Фридрих Адольфович был неразлучен с детворой и они никак не могли урвать минутку и пробраться в его святилище.
Наконец, сегодня выдался к тому удобный случай. Гросс в наказание за шалости засадил мальчиков учиться и лишил их обычного удовольствия купанья. Этим и воспользовались наши шалуны. Приблизившись на цыпочках к комнате гувернера, они не рискнули, однако, открыть дверь сразу, а Юрка, как самый смелый из них, нагнулся и заглянул в замочную скважину.
— Никого нет? — шепотом, весь дрожа от нетерпения, спрашивал его Сережа.
Юрик, однако, увлеченный своим занятием, не отвечал брату ни слова.
Тогда Сережа, весь сгорая от любопытства, старался оттеснить брата от двери и всем телом навалился ему на плечи.
Бобка не отставал от братьев и в свою очередь навалился на Сережу, а Митька — на Бобку. Каждый мальчуган силился разглядеть, если не через замочную скважинку, то хоть через дверную щель, что такое происходит в комнате гувернера.
Тррах! И, не выдержав напора, дверь с шумом распахнулась, и все четверо мальчуганов полетели на пол как огурцы, высыпавшиеся из мешка.
Первый пришел в себя, по обыкновению, Юрик. Потирая ушибленный подбородок, он вскочил на ноги и начал озираться вокруг с самым живым любопытством.
— Ба! Вот так штука! — произнес он. — Ничего нет особенного!
И действительно, ничего особенного не замечалось в комнате. Постель Фридриха Адольфовича была застлана белым покрывалом необыкновенной чистоты. На круглом столике у постели лежала Библия и ночной колпак из тонкого шелка и стоял графин с водою. В комнате, кроме постели, находился комод и скромный письменный столик, в углу умывальник — словом, все, что находится в каждой скромной комнате домашнего учителя.
— Ничего особенного! — повторил разочарованным тоном Юрик, и вдруг взгляд его разом упал на окно, где стоял круглый предмет, покрытый темной кисеей.
— А это что? — торжествующе произнес он, указывая рукой на таинственный предмет на окне. — Как вы думаете, что бы это было? — и тотчас же, осторожно подкравшись к окну, протянул руку к заинтересовавшему его предмету, желая приподнять кисею и узнать, что находится под нею.
Вдруг в ту минуту, когда пальцы Юрки уже готовы были коснуться необыкновенного предмета, из-под темной кисеи раздался пронзительный голос, закричавший на всю комнату:
— Сюда! Сюда! Фрицхен! Караул! Сюда, сюда, Фрицхен!
Юрик с ужасом отдернул руку и отскочил на несколько шагов назад, Митька — тот прямо со страху грохнулся на пол и пронзительно завизжал, как поросенок, закрывая лицо обеими руками. Сережа и Бобка полезли под кровать и выглядывали из-под нее перепуганными, недоумевающими рожицами.
— Нечистый! Сам нечистый! Чур меня, чур! Чур! Чур! Рассыпься! — лепетал насмерть перепуганный Митька, катаясь по полу и повизгивая время от времени.
Юрик, однако, оказался храбрее остальных детей. Он с минуту постоял на месте, соображая, как ему поступить, и потом, разом решившись, с самым отчаянно храбрым видом шагнул к окошку.
— Юрка! Юрка! Не подходи! Не подходи, тебе говорят! — усиленно зашептал ему Бобка, выглядывая из-под опущенного до полу конца покрывала, в то время как Митька, исполненный ужаса, продолжал шептать, плотнее зажмуривая глаза:
— Чур меня! Наше место свято! Наше место свято! Чур! Чур! Чур!
Юрик, однако, хотел быть храбрым до конца. В два прыжка очутился он у окошка и, сорвав с таинственного предмета темную кисею, снова отступил назад в полном недоумении.
Глазам изумленных мальчиков предстало самое неожиданное зрелище. В большой круглой клетке сидела розовая птица с зелеными крылышками и большим острым клювом. Птица теперь раскланивалась перед ними своей розовой же, с забавным хохолком головкой и кричала резким человеческим голосом, стараясь придать ему самое любезное выражение:
— Милости просим! Милости просим! Милости просим!
И вдруг самым неожиданным образом закричала ни к селу ни к городу во весь голос:
— Караул! Добро пожаловать! Добро пожаловать, Фриценька, караул, караул, караул, караул!
— Вот так штука! — прошептал дрожащий от страха и неожиданности Митька, дергая за рукав уже вылезшего из-под кровати Сережу и испуганно косясь в сторону диковинной птицы. — Из каких же они будут: человеки или пташки? А можэ, из хранцузов?
— Сам-то ты француз! — расхохотался Юрик. — А это просто попугай, говорящий попугай. Понял? Простая птица, которую можно выучить говорить человеческим голосом.
— Ладно! Так я тебе и поверил! Меня, брат, не надуешь! Нешто птица сможет разговаривать, а они, — и он почтительно покосился в сторону попугая, — а они, поди, и ругаться умеют, как настоящий барин.
И прежде чем мальчики могли сообразить, он сдернул с головы картуз и низко поклонился попке.
Тут уж Сережа, Юрик и Бобка не выдержали и звонко расхохотались. А за ними расхохотался в своей клетке и попугай, привыкший во всем подражать людям.
— Однако и провел же нас Фридрих Адольфович, — начал Сережа, когда смех детей, а вместе с ним и попугая, утих немного. — Он хотел скрыть от нас свое сокровище. Отлично провел, надо отдать ему справедливость.
— А вот мы его за это сами проведем в свою очередь! — сердито проговорил Юрик, который чрезвычайно любил подшучивать над другими и не выносил, когда шутили над ним. — Я уже придумалславную шутку: возьмем и напугаем как следует нашу крысу. Отнесем попку на голубятню; пусть он погостит немного у голубков. А дверцу клетки оставим открытой. Пусть Фридрих Адольфович подумает, что попка, желая прогуляться, ушел сам из клетки. Хорошо?
— Очень хорошо! Очень хорошо! — вскричали мальчики в один голос.
— Только дастся ли он тебе в руки? — предположил с сомнением Сережа.
— Э, пустяки! — беспечно отвечал Юрик. Храбро открыв дверцу, Юрик просунул руку в клетку, но тотчас же с громким криком дернулся назад. Попка изо всех сил клюнул Юрика в палец.
— Ах ты скверная птица! — вскричал рассерженный мальчик, обтирая окровавленный палец носовым платком. — Вот подожди ты у меня.
И, вторично просунув уже обе руки в клетку, он быстро схватил попугая и, закрыв его с головой носовым платком, со всех ног кинулся с ним на голубятню. Попка, испуганный насмерть таким неделикатным обращением, кричал ни к селу ни к городу во всю свою птичью глотку, высовывая голову из-под носового платка:
