И только когда он заслонил все другие звуки, по поляне пронёсся дружный ах. Громкий хлопок — то занесло лошадь, и она задела крупом один из шатров. Визг и тявканье — то улепётывают из-под копыт собаки. Шаман потерял обладание, он выпустил руку Керме и схватился не то за нож, не то за голову.
— Где часовые? — ревел Рёван. Сигналов тревоги не было, звуки битвы — тем более. — Ты кто, навозная муха, что тебя не заметили мои воины?
За внешним кругом аила у мужчин были при себе только ножи. Более серьёзное оружие — копья и луки — остались в шатрах.
Всадник натянул поводья. Конь под ним храпел и метался, стремясь внести ещё больше разрушений в привычный для Керме мир. Пыль поднялась с земли, будто стая растревоженных уток. Девушка чихнула, а второй чих попыталась удержать в груди, закусив губу, чтобы не пропустить ни звука.
— Твои часовые лежат со стрелами в груди, — сказал незнакомый голос.
Рёван сжал челюсти так, что, судя по хрусту, сломал себе зуб. Сказал:
— Сын, тащи лук.
— Брат уже побежал.
— Так тащи стрелы! Твой брат никуда не годится. Он забудет. Зря, что ли, я его колочу?
В голосе незнакомца рокотал гром.
— Я только возьму, что принадлежит мне, и уйду. Айе, мой милый! Вперёд!
Шаман, сделав было шаг к незнакомцу, упал на колени, а конь перемахнул через него, словно через большой валун. И Керме, чувствующая себя паучком в пустом кувшине, чей мир внезапно перевернулся, когда до него добралась хозяйка, потеряла ногами землю.
Глава 5. Наран
Ночь прошла странно. Долго не приходил сон. И Наран, и Урувай, каждый по раздельности, пытались отыскать внутри хоть малейший знак того, что желудок отторгает новую пищу. Но он не капризничал. Как ребёнок, которому дали вместо обещанного мяса невиданных сладостей из страны пустынь. Потом, так же вместе, ни слова друг другу не говоря, искали крупицы вновь возрастающего голода. И тоже безрезультатно.
Ветра не было. Костерок горел ровно, умиротворённо шипя, и иногда, будто вспоминая, что порядочному костру положено рычать и бесноваться, выпускал в небо снопы искр. Надвинувшийся с наступлением темноты холод безуспешно пытался развернуть закутавшихся в одеяла и подложивших под себя попоны странников, точено маленькая хищная птичка, нашедшая перепелиное гнездо и пытающаяся расколотить яйцо с крепкой кожурой. Прятался от огня за их спинами, туда, куда не доставал свет.
С топливом им повезло. Навоза, что за день производили две лошади, вполне хватало, чтобы поддерживать такой вот небольшой костерок. До заката они сушили его, разложив на попонах и на перевёрнутых сёдлах.
Ещё когда предыдущая ночь грозила им скрежетом насекомых и провожающими солнце птичьими криками, Урувай спохватился:
— Как мы будем разводить костёр? Нужно добывать огонь.
На самом деле, чтобы добыть огонь, путникам приходилось немало трудится. Зимой, ранней весной или в период редких дождей, как правило, вообще не путешествуют. Даже в засушливый сезон ночь у неумелого путника могла пройти за двумя палочками вся ночь, и долгожданная искорка появлялась только к утру. Как правило, если странник к этому времени дремал сидя и не успевал поймать искорку на заготовленную кучу мха или навозный холмик на заранее расчищенной от сушняка площадке, он легко мог сгореть заживо.
Вся ночь — если только не было огненного камня. Этот чёрный гладкий камушек давал искры, стоило ударить почти по любой поверхности, да такие, что могут скакать даже по водной глади, как плоские голышки.
Всё дело в огненных духах, которые очень любят гнездиться в таких камнях. По этой же причине их не стоит держать возле костра: огненная птица, хлопая крыльями, запросто может перелететь со своего продуваемого всеми ветрами насеста в более укромное местечко — внутрь камня.
— Мне кажется, я добыл огонь, когда стирал кожу на ладонях о поводья, — продолжал сокрушаться Урувай. — Надо было держать на коленях навоз, но кто же знал?
Наран молча достал из своей сумки гладкий блестящий камешек.
У толстяка загорелись глаза.
— Где ты его взял?
— Отколол от того, что остался у нас, в аиле.
— Думаешь, они заметят? Как ты туда пробрался?
— Не думаю, — сказал Наран и заёрзал. Огненный камень в аиле был не такой уж большой, и исчезновение его части оставит на их репутации чёрные горелые пятна. — А что там сложного? Все же на пиру. Даже собаки ждут своих костей. Я просто зашёл и отколол кусочек.
Огненный камень довольно хрупкий, его легко ломать на части руками. Хорошо ещё, что, давая огонь, он не стирается. Ну, может, самую малость, но его всегда можно нарастить, обваляв в зале.
Камень хранился в шатре старейшины, укрытый от чужих глаз шёлковыми покрывалами. В шатре у шаманов держать его было опасно: со своими плясками и призывом разнообразных духов они могут случайно взорвать его, а могут, наоборот, переместиться внутрь этого чёрного камня, вместе со всеми своими бубнами и с шатром. Целиком, раз — и нет…
Развести костёр, что эту, что предыдущую ночь Наран успевал, пока Урувай протяжно зевал и усаживался на траву, давая отдых ногам.
Перед тем, как закутаться в одеяла, они ещё немного поговорили.
— Всего второй день нашего пути, а мы стали уже полными дикарями, — сказал Урувай.
Он вытягивал руки к костру так близко, что волосы на обратной стороне запястий скручивались и чуть не начинали тлеть.
— Мы совершили ритуал. Представь, что всё это огромный шаманский шатёр, расшитый днём солнечными лучами, а ночью — звёздами. В шаманском шатре нельзя находиться просто так, там всё делается для Тенгри.
Урувай выпятил нижнюю губу.
— Во всяком случае мы теперь можем питаться тем, что даёт степь. Лук и стрелы в этом походе нам не пригодятся.
— Может, нам лучше избавиться от всего, что связывает нас с аилом, — задумчиво сказал Наран.
Он покачивал в руках лук. Это отличный лук, без резьбы и украшений, которую наносят себе некоторые охотники, но из молодой берёзы, такой, что из неё вдруг ни с того ни с сего начинал сочиться сок, и Нарану приходилось срезать свежеотросшие глазки и отсекать сучки. С одного из плечей оружия свешивались окрашенные в разные цвета конские волосы. Большая часть их принадлежала Бегунку, остальные ещё одной лошади, на которой ездил Наран в детстве — Свирели, и мощному скакуну отца. Тетива довольно свежая, иногда она вспоминала, каково это — быть жилкой в теле живого, и начинала дрожать и биться, стягивая плечи друг к другу.
Урувай не поверил своим ушам.
— Ты хочешь его выбросить?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
