Он сверился с картой — до высоты 234, расположенной за Вороновкой, от брода было почти два километра ровной, как стол, плосковины, кое-где украшенной купами деревьев. Когда все двадцать восемь танков батальона выстроились вдоль реки, комбат собрал командиров машин и еще раз проинструктировал каждого — как и куда двигаться, и что делать в случае появления противника.
Далеко на западе, в дымке и мареве летнего полдня, показались темные коробочки, переползавшие через холмы.
— «Трамваи» с «Мотями». И «утюги», — оторвавшись от прицела, сообщил экипажу Красильников. — Пятый полк пошел уже. Оно и лучше. Если в Вороновке «останцы» засели, они их на себя вытянут.
Инструктаж закончился. Дергач легко вскарабкался на броню, ловко кинул себя в люк, коротко приказал:
— Погнали! Скорость — тридцать!
Все КВ двинулись одновременно, только на левом фланге вперед по приказу комбата вырвалась все та же «восьмерка», а на правом — «девятнашка», которой командовал сокурсник Дергача по танковому училищу лейтенант Пахомов, молчаливый здоровяк с родимым пятном на щеке.
Над заросшим травой полем порхали бабочки-капустницы, высоко в небе трепетал одинокий жаворонок. Солнце палило немилосердно, в танке, несмотря на открытые люки, стало жарко и душно.
— Сейчас бы мороженого… И пивка холодного — литр залпом! — мечтательно прокричал Вяхирев.
— И на пляже поваляться, — срывающимся высоким голосом поддержал его Зиновьев. — С девушкой!
— Щас поваляемся, — пробормотал Дергач, щуря глаза от слепящего солнца. — Или нас поваляют…
У командира «Погибели» имелось нехорошее предчувствие, и оно крепло с каждой секундой. «Полста первый» уже давно не бывал в настоящем, «крепком» бою, а когда такое происходит, у танкистов появляется страх перед будущим. Одно дело — обслуживать танк, заправлять и смазывать его, жить в нем, ездить на нем, совершая переходы и марши. Постепенно ты привыкаешь к машине, она становится не просто бронированным трактором с пушкой, а твоим домом и одновременно приобретает черты полуодушевленного существа, грозного, могучего — и в то же время очень уязвимого. И когда это происходит, ожидание боя — а он обязательно случится, на то и война — превращается в настоящий кошмар. Люди не спят ночами, мучаются и подсознательно желают, чтобы спокойная жизнь или поскорее закончилась — или не кончалась никогда.
В бою все просто. Нервы — как струны, вся рассудительность уходит на какой-то второй или даже третий план, и танкисты действуют на инстинктах, на эмоциях и интуиции. Тут уже не до жалости к танку и к самим себе. Главными чувствами становятся ненависть к противнику и желание во что бы то ни стало успеть первым — успеть выстрелить, успеть совершить маневр, успеть уйти из-под обстрела. Но это именно в бою, а до него еще нужно дожить…
— И ожидание любви сильнее, чем любовь, волнует, — прошептал Дергач.
Одинокая лиса, вспугнутая ревом бронированных машин, живым факелом заметалась по полю. Красильников засмеялся:
— О, глянь, какой воротник бегает!
Звука выстрела никто не услышал, просто КВ с номером 19 на башне вдруг зачадил и завертелся на месте.
— Пахом горит! — крикнул Дергач, и тут же комбат передал всем машинам:
— Слева в балке «Фердинанд»! Повторяю — в балке «Федя». «Девятнашка» подбита. Огонь бронебойными!
— Заряжай! — заорал Дергач. — Пакор, тормози!
«Погибель» встал, словно наткнулся на невидимую преграду. Красильников, матерясь сквозь зубы, крутил ручку наводки, нашаривая стволом орудия засевшую в неприметной низинке «остовскую» самоходку. «Фердинанд» был грозным противником для всех без исключения машин — мощная 88-миллиметровая пушка и толстая лобовая броня превращали этот истребитель танков в настоящий передвижной ДОТ.
Один за другим КВ открывали огонь, стремясь накрыть «Федю», пока тот не успел сменить позицию. На склонах балки вставали султаны взрывов. Но немец явно не спешил удирать. Командир самоходки не стал добивать поврежденный КВ Пахомова, а перенес огонь на другие танки. Конус вздыбленной земли вырос возле «пятнашки», затем «двадцать третий» успел отъехать после выстрела в сторону и вражеский наводчик промахнулся, а вот «двадцать пятому» не повезло — бронебойный снаряд «Фердинанда» клюнул КВ в борт во время маневра поворота и, судя по всему, попал в боекомплект. Корпус танка вспучило изнутри мощным взрывом, ствол пушки уткнулся в землю. Долину заволокло дымом.
— Огонь! — заорал Дергач, и в танке грохнуло.
Зазвенела стреляная гильза, пороховая гарь ударила в нос.
— Вперед! Жми, Пакорыч! — командовал лейтенант, пока Вяхирев перезаряжал орудие. — Олень! Песец! Тормоз! Огонь!
Грохот, звон…
— Есть! Попал, попал! — Красильников оторвался от прицела, вытер мокрое от пота, злое лицо. — Засадил я ему, падле!
«Фердинанд» и вправду задымил, но, судя по всему, повреждения он получил незначительные, потому что хода не потерял и начал ворочаться в балке, стремясь уйти от обстрела. Звягин не дал ему такой возможности — по его приказу сразу три КВ на полной скорости выкатились на дистанцию прямой наводки и вколотили по снаряду в серый корпус самоходки. «Фердинанд» вспыхнул, словно стог сена.
— Тут ему и могила, и кол осиновый! — подытожил Дергач.
— Комбат на связи! — доложил Зиновьев, колдуя над рацией. — Переключаю…
Дергач прижал обеими ладонями наушники. Комбат, раздосадованный потерей двух танков, сначала обматерил весь белый свет, потом сообщил, что «тридцатьчетверки» соседей из 5-го полка нарвались у самой Вороновки еще на одну засаду и потеряли три машины.
— Это, судя по всему, охотники-одиночки. Стало быть, где-то не очень далеко у них база. Глядите в оба! Продолжаем движение, — закончил сеанс связи комбат.
— Зиновей, попробуй вызвать «девятнашку», — сказал Дергач.
Радист отозвался буквально через пару секунд:
— Есть связь!
— Паша, Паша, слышишь меня? — закричал лейтенант, тиская эбонитовую тангету.
Сквозь треск помех пробился усталый голос Пахомова.
— Слышу. Саня, ты?
— Я. Как у тебя?
— Двоих наповал, заряжающего ранило. Осколок в движке. Левая гусеница перебита. Проводка горела, но мы потушили.
— Сам как?
— В норме. Но мы отвоевались. Ждем ангелов. Давай, брат, до встречи.
— Счастливо, Паша! — Дергач отключился, подавил в себе желание от души врезать кулаком в казенник пушки и приник к танковому перископу. Губчатая резина перископной маски неприятно захолодила лоб и щеки, но это странным образом успокоило лейтенанта.
КВ вновь поползли по плосковине, терзая гусеницами целину. Теперь уже никто не обращал внимания на бабочек и жаворонков — задраив люки, танкисты приникли к смотровым приборам и прицелам, готовые в случае нового нападения сразу открыть огонь.
Вороновка сильно пострадала в ходе прошлогодних боев, когда танковая группа «Рейх» рвалась здесь к городку Зареченску, стратегически важному узлу обороны. Половина домов в деревне согрела, от них остались только закопченные печи, а уцелевшие избы зияли дырами в крышах и выбитыми окнами.
Слева от Вороновки, в низине, горела открытым огнем одна из «тридцатьчетверок» 5-го полка. Еще два подбитых танка темнели поодаль.
— Кучно шли, отарой! — задушенно прокомментировал Красильников. — Навтыкали им… Эх, кто ж так…
— Заткнись! — оборвал его Дергач. — Мы-то сами лучше, что ли?
Машины 5-го полка расположились на окраинах деревни, на всякий случай укрывшись за сараями или в садах, где белели в густой листве молодые яблоки. Две «Матильды» возвращались с разведки, еще две, оставляя пыльные шлейфы, уходили к дальнему лесу — командир полка больше не хотел рисковать и прощупывал окрестности.
«Фердинанд», подбивший «тридцатьчетверки», обнаружился за приземистым, длинным домом, в котором когда-то располагалась школа. В правом борту боевой рубки зияли четыре дыры с рваными краями — следы попаданий бронебойных снарядов.
— Командир, я что-то не пойму — вчера «Хетц», сегодня два «Феди»… Они что, самоубийцы, что ли? — спросил Вяхирев.
— Хрен их разберет, — дернул плечом Дергач. — Но, похоже, это такая разведка боем. И если они успели связаться со своими, то их командование точно знает, сколько и каких танков у нас есть на этом направлении.
Высота 234, подковообразный глинистый холм, господствовала над всей речной долиной. КВ по старой проселочной дороге огибали высоту и, следуя отмашкам сигнальщика с красными флажками, останавливались под защитой травянистых валов внутри «подковы».
Танкисты, покинув боевые машины, закуривали, разминали ноги, кто-то, уйдя в сторонку, спешил справить естественные надобности: на это во время боев никогда не хватает времени, а запах мочи в танке — позор экипажа.
