– Правда, прежде, чем стать Вожаком Племени, Белый селезень испытал немало огорчений в своей жизни. Его злоключения начались с самого рождения. Не успел он вылупиться, как увидел недовольство родителей. Мамаша и пяти минут не уделила сыну. Нехотя ущипнула его за шею и отвернулась навсегда. А Папаша изрёк «Экий выродок!» и бросил сына на произвол судьбы. Многочисленные братья и сёстры тоже не жаловали своего необычного родственника. Придирались к нему по малейшему поводу, а то и вовсе без повода. Смеялись над каждым его шагом, над каждым его поступком. На него смотрели, как на птицу второго сорта, недостойную находиться в рядах Великого Утиного Племени. Они не могли простить ему его ослепительной белизны.
– И поделом! – распустил перья Крякун.
– Белый, значит, урод! Не как все! – подхватила Крякунья.
Бабушка-Крякушка в растерянности замолчала.
– Простите, дорогая матушка, что мы опять нарушили ваше повествование, – с печалью произнёс Папаша-Кряк.
Утки затихли в ожидании головомойки. Папаша-Кряк не любил, когда дети грубили старшим. Особенно, когда чья-либо грубость оскорбляла его дорогую матушку.
– Крякун, – крякнул он тихо, – если я ещё раз услышу от тебя хоть один непочтительный звук, ты останешься… без обеда. Это касается и тебя, Крякунья. А на обед у нас сегодня салат из улиток с голубыми водорослями и свежепойманные караси!
Это сообщение подействовало на уток возбуждающе. Они радостно закрякали и захлопали крыльями.
– А сейчас разойдёмся ненадолго, – заключил Папаша-Кряк. – Бабушка устала. Ей надо отдохнуть.
Все разбежались, а старая утка, устроившись поудобней на песчаной отмели, сунула голову под крыло и задремала.
2
Пока Бабушка-Крякушка отдыхает, вернёмся на два месяца назад и вспомним при каких обстоятельствах появился на свет утиный последыш, прозванный Белуном.
В тот день, к вечеру, Мамаша-Кряква испытала самую настоящую тревогу. Давно бы ей пора заняться домашними делами да нельзя от гнезда отлучиться. Надо высиживать последнее яйцо. Утята, которые вылупились на утренней заре, уже плавают, ныряют, а этот и не думает разбивать скорлупу.
– О чём он вообще думает! – добродушно восклицала Мамаша-Кряква, то и дело поглядывая на яйцо.
Вот уже вернулся с промысла Папаша-Кряк. Его добыча – дюжина золотистых карасей – так и распирала авоську. Караси трепыхались, сверкая чешуёй, и просились в утиные желудки.
Пришла с вечерней прогулки Бабушка-Крякушка. Она собирала на прибрежном лужке лекарственные травы.
Прибежали проголодавшиеся утята и устроили такой галдёж, что Папаша-Кряк вынужден был повелительно хлопнуть крыльями и призвать малышей к порядку.
– Ужинайте без меня, – устало оповестила Мамаша-Кряква и, втянув голову в себя, закрыла глаза и стала прислушиваться к жизни внутри яйца.
– Ни в коем случае! – возразил Папаша-Кряк. – Мы обязательно дождёмся! Ведь когда-то он должен вылупиться! Дети, погуляйте пока, я вас позову.
Утята с визгом разбежались в разные стороны. А Папаша-Кряк бросил авоську с карасями в камыши и присел к Бабушке-Крякушке, чтобы помочь ей разобрать собранные травы.
Время шло, а утёнок всё не вылуплялся.
Вот и последний луч солнца скользнул по верхушкам камышей. Стало темнеть. Бабушка-Крякушка заснула за работой. Папаша-Кряк развалился на камышовой подстилке и тоже сладко посапывал. И голодные утята разлеглись вокруг в беспорядке.
И только Мамаша-Кряква напряжённо вслушивалась и ждала, когда же это капризное яйцо зашевелится под ней. Вдруг она резко вытянула шею, распахнула глаза, приподняла крылья и отскочила в сторону. Она так долго ждала этого момента, что не смогла сдержать нахлынувших чувств и крякнула по всё горло: – Наконец-то!
Все разом пробудились ото сна и тесным кольцом обступили лопнувшее яйцо.
– Не подходите слишком близко! – урезонивала любопытствующих родственников Мамаша-Кряква. – Он совсем крохотный и может испугаться!
Однако то, что сидело в яйце, не торопилось выходить наружу. Сначала все увидели розовый клювик. Затем из образовавшейся в скорлупе щёлки поднялась мокрая головка с тёмными бусинками глаз. Через мгновение скорлупа развалилась на две половинки и из гнезда выступил…
– Кто это? – пропищал Крякун.
Папаша-Кряк при виде вылупившегося утёнка часто заморгал глазами и поморщился.
– Да он же… совсем белый!
И только Бабушка-Крякушка заплакала от умиления и первая бросилась обнимать крохотного внука, приговаривая: – Это к счастью! Это к счастью! Это к счастью!
Вдоволь наглядевшись на последыша, утки вспомнили, что в их желудках пусто.
– А ужинать! – загундосила толстушка Крякунья.
– Уже поздно! – резко ответил Папаша-Кряк. – Всем спать!
– А караси?
– Караси – на завтрак!
Последнее событие вывело Папашу-Кряка из равновесия. Он был не в духе.
– Ну вот, из-за этого последыша остались без ужина, – ворчал Крякун.
Стало совсем темно. Подул прохладный ветерок. Белый утёнок дрожал. Мамаша-Кряква прижала его к себе и приласкала.
– А как мы его назовём? – спросила она.
Все молчали в недоумении.
– Белун! – воскликнула Бабушка-Крякушка.
На том и порешили.
3
Первые два месяца Белуна не отпускали далеко от дома. Для его же безопасности. Маленький утёнок – лакомый кусочек для любого хищника. Утром Белун помогал Мамаше-Крякве по хозяйству. Днём Папаша-Кряк поручал ему приводить в порядок сетки-авоськи для рыбы и прочей снеди. А по вечерам Бабушка-Крякушка учила любимого внука плести коврики из камыша.
Как-то Мамаше-Крякве срочно понадобилась травка для салата. И поскольку рядом в это время, кроме Белуна, никого не оказалась, она послала за зелёной приправой последыша.
– Пойдёшь по правому берегу, – наставляла Мамаша-Кряква, – дойдёшь до запруды, увидишь большую трубу. Из неё наша речка вытекает. В двух шагах от трубы и растёт нужная мне травка для салата, который ты так любишь. Узнаешь её по вкусу. И смотри, не задерживайся! Я буду волноваться!
Гордый тем, что ему доверили важное задание, Белун радостно бросился к трубе. Дойдя по берегу до того места, где труба врезалась в землю, Белун остановился и прислушался.
Река выливалась из широкой тёмной горловины, тут же, разбиваясь о камни, пенилась, шумно ворчала. Но вскоре успокаивалась и с тихим плеском терялась в камышах, где жило утиное семейство.
Белун сразу нашёл нужную травку, нащипал пучок и хотел возвращаться, как вдруг услышал странную возню в трубе. Он потоптался в нерешительности на месте, огляделся по сторонам, затем подошёл к самому краю берега, вытянул шею, наклонился над водой и заглянул в трубу.
Из трубы пахнуло мокрым холодом. Постояв так некоторое время, Белун набрал в лёгкие воздуха и громко крякнул. Звонкое эхо мячиком проскакало куда-то в чёрную глубину. И не успело оно затихнуть, как из трубы, обдав утёнка холодными брызгами, вылетело что-то большое и чёрное.
От неожиданности Белун потерял равновесие и плюхнулся в журчащий поток. Но в то же мгновение это большое и чёрное подхватило его и бросило на берег.
Белун пришёл в себя, отряхнулся, поднял голову. Большое и чёрное, так напугавшее его, было и не такое чёрное, как ему показалось вначале. А скорей даже серое. И называлось оно обыкновенной вороной.
Ворона вскинула голову, с важностью поводила толстым клювом, словно показывая себя с разных сторон, и каркнула насмешливо:
– Хорррош! Испугался?
– Немножко. А что вы там делали?
– Так тебе всё и расскажи! – усмехнулась Ворона. – Давай лучше знакомиться. Ты кто? Что-то я тебя раньше не видела.
– Я родился недавно. Всего два месяца…
– Двухмесячных много видела. А тебя вижу впервые. Проворрронила!
– А меня не отпускали далеко. Думали, со мной что-нибудь случится.
– Как тебя зовут?
– Белун. А мою маму зовут Кряква. А моего папу – Кряк. А мою бабушку – Крякушка. А моего брата…
– Очень хорррошо! – перебила Ворона. – Я их прекрррасно знаю! Я живу вон на той высокой рябине. А почему ты белый?
– Не знаю… – вздохнул Белун. – Бабушка говорит, я пошёл в нашего далёкого предка… Он был Вожаком!
– Поррразительно! А меня зовут Каркалия-Орлан!
– Здравствуйте Крякалия… Ролан! – выпалил Белун, обрадованный новым знакомством.
– Фу, какой бестолковый! – фыркнула Ворона. – Не Крякалия, а Кар-ка-ли-я! И не Ролан, а Орлан! Каркалия-Орлан! У меня двойное имя!
– А что такое… Орлан?
– Не что такое, а кто такое! Орлан – это хищная птица с большим крючковатым носом и большими острыми когтями. Мой прапрапрадедушка принадлежал к роду гималайских орланов. Есть такие горы в Азии, Гималаи. Там водятся орланы – птицы высокого полёта. Гордые птицы! Храбрые птицы! Так вот, мы, вороны, из их породы!
