Так из доброго философа сделали одноименного злого бога, висящего на дереве и запрещающему людям стремиться к добру и знанию, как они его понимают. А как же бог, который есть любовь? Он сохранился у т.н. христиан-гностиков (т.е. знающих), которых имперская церковь все последующие века вылавливала и сжигала вместе с их книгами.
Теперь, раз уж речь зашла о знании и знающих, то самое время перейти к четвертому магическому предмету детей Даны — котлу Дагда. Этот предмет был известен еще в доантичные времена — Геродот пишет о нем, как о древнем талисмане скифов-сколотов — чаше Колоксаиса (в честь которого, кстати, славянский солярный крест носит название «коло»). Он будет известен в арабских мифах, как чаша Кей-Хосрова (которая могла показывать будущее). В христианских мифах — это чаша Грааля (Holy Grail), за которой, как говорит легенда, охотились еще в начале VI в. рыцари круглого стола, возглавляемые королем Артуром. В более поздних христианских мифах он иногда сливается с камнем Фал и описывается как «сверкающий камень, выпавший из короны Люцифера» (ох уж эти христиане — вечно они эксплуатируют своего Люцифера).
Так что же это за предмет (или символ) этот Грааль? Вот что пишет по этому поводу Майкл Мак-Клейн:
«Настоящее же происхождение образа Священной Чаши объяснить весьма просто. Церемония. связанная с Сомой (санскр.) или Хаомой (авест.) практиковавшаяся в древнеиранской и индоарийской среде, в неприкосновенности сохранялась друидами в течение долгого времени после миграции кельтов в области, где растение Сома или Хаома не произрастало; сохранялась форма и символизм обряда, хотя „субстанция“, для него необходимая, и стала недоступной».
Речь идет об уже упоминавшемся в главе «Очевидная магия и неочевидная технология» применении психотропных растительных соединений для достижения т.н. «расширенного» состояния сознания — то, чем достаточно безответственно баловались европейские и американские студенты в середине XX в. (в частности, для освоения какого-либо предмета за ночь до экзамена). Заметим, что в одном Мак-Клейн не прав: «субстанция» никуда не делась — растения, содержащие подобные вещества, встречаются практически везде — и везде они использовались в магических ритуалах. Еще есть чисто морская интерпретация: первый компас представлял собой чашу с водой, где плавала намагниченная иголка, обмазанная жиром, а первым инструментом для звездной навигации была чаша с полукруглым отшлифованным дном. До сих пор сохранился символ медицинского знания, введенный еще мифическим Асклепием — чаша с обвившимся вокруг ножки змеем. В общем, версий использования чаши много — но смысл один: это не конкретная чаша, а символ источника знаний. В эзотерических практиках эта чаша знания символизировалась чашей опьяняющего напитка, чаще всего — вина (что сближает обладателей Чаши с посвященными дионисических мистерий и еще более ранних обычаев, связанных с оракулами). Давайте посмотрим, кто считался обладателем этой символической чаши в интересующий нас период — около X–XII в. — и, возможно, найдем ответ на вопрос об источниках прогресса нового времени.
На Ближнем Востоке (откуда крестоносцы якобы вывезли знания) чаша Кей-Хосрова — непременный атрибут суфийской мистики (суфии — неслыханное для мусульман дело — не только пьют вино, но и воспевают его свойства, как например Омар Хайям). В Европе владельцы чаши Грааля тоже известны — это катары, о которых мы поговорим подробнее. Социально-ориентированное развитие суфийской практики было пресечено в 1-й половине XIII в., когда к нашествиям крестоносцев добавилась экспансия многочисленных кочевых племен — монголов и тюрков (на чем прогресс этого региона и закончился). В Европе дело обстояло существенно иначе. В той же 1-й половине XIII в. регион распространения катаров стал ареной братоубийственных внутриевропейских крестовых походов (о которых мы поговорим ниже).
Истоки учений суфиев и катаров прослеживаются с III в. н.э. — с загадочной и трагической деятельности персидского философа Мани (216–277), который называл себя преемником Будды, Заратуштры и Христа. Был ли в манихействе синтез трех учений — мы не знаем, но так или иначе в нем присутствовал культ абсолюта — как любви, красоты и знания, а последователям Мани приписывали владение чашей Кей-Хосрова. Далее в европейской ветке манихейства наблюдается пробел в 800 лет — мы уже не удивляемся, то же самое было в истории викингов. В те годы, когда Лейв и Торвальд Эйриксоны создавали свои поселения на месте нынешнего Квебека, Монреаля и Бостона, в южной Франции восходит звезда катаров (они же — «альбигойская ересь» — трехсотлетний кошмар «католической Европы»). В XI–XII в. территория распространения катаризма простирается на Северную и Центральную Италию, восток Пиренейского полуострова и юг Франции между Роной и Гаронной. Здесь с незапамятных времен пересекались пути морских королей — эти перекрестки отмечены пещерными святилищами 30–6 тысячелетий (Ласко, Альтамира) и мегалитическими постройками 5–3 тысячелетий до н.э. (о которых шла речь в главе «Игра в камешки»). И здесь же пересеклись пути мощных религиозно-философских течений: восточного манихейства (вобравшего в себя буддизм, зороастризм и христианский гностицизм), западного учения друидов (собравших остатки наследия детей Даны) и морского митраизма (восходящего к легендарным киликийским пиратам).
Католическое христианство по сравнению с катаризмом выглядит, как ярмарочный балаган по сравнению с grand opera: невнятное учение, службы на исковерканном чужом языке, жадные полуграмотные священники-пьяницы и золотая мишура, призванная замаскировать все это убожество. У катаров все НАСТОЯЩЕЕ — и это видно даже средневековому фермеру. Принято считать, что учение катаров было радикально-аскетическим, отрицающим все, что относится к естественной человеческой жизни. Но с другой стороны территории, где доминирует катаризм (а не католицизм) быстро развиваются именно в смысле естественных наук, искусств, ремесел и торговли. В исторических работах по катаризму мы читаем недоуменные рассуждения историков: с одной стороны жизнелюбивое население, склонное именно к светским занятиям и далеко не аскетичным развлечениям, с другой — единодушная поддержка этим населением катаризма, сплошь построенного на аскезе и отрицании мира. Чтобы разрешить это противоречие, историки начинают искать причины в раннесредневековой истории региона — и, что удивительно, находят. «Оказывается, — говорят они, — земли между Роной и Гаронной ЕЩЕ С РИМСКИХ ВРЕМЕН славились ремеслами, торговлей, науками, искусством, веротерпимостью, открытостью, мореплаванием, образованностью и предприимчивостью аристократии — в сочетании с воинским мастерством и доблестью». Интересно, почему историки стараются не распространяться об этом феномене южноевропейской цивилизации в других случаях? Не потому ли, что это мгновенно разрушило бы миф о «христианском» происхождении европейской культуры?
Так почему же так распространился катаризм? «Наверное, в знак протеста против дурного поведения некоторых католических священников, которые были жадинами, развратниками и пьяницами» — говорят историки. Тяжело у историков с логикой. Ну были эти священники пьяницами — да пусть бы они хоть круглый год не просыхали. Это — повод, чтобы выгнать их в шею, но не для того, чтобы принять в качестве замены именно катаризм, идущий вразрез с веселыми обычаями Южной Франции. Тогда каково же логичное объяснение? Да очень просто — катаризм просто не предписывал никакой аскезы и полностью соответствовал светской традиции. Более того, катаризм и сформировался в рамках этой традиции — на основе МОРСКОЙ культурной доктрины, предполагающей усвоение всего нового и прогрессивного, стремление к знаниям и неудержимую тягу к открытиям. Аскетизм был свойственен лишь катарским священникам (и отсюда — еще одно преимущество катаризма: катарское священничество не ложилось тяжелым экономическим бременем на плечи прихожан). Результат: католическая церковь, с ее непомерными экономическими и политическими амбициями, в этой части Западной Европы оказывается не при делах. Более того, орден тамплиеров, созданный в 1118 г. как «воинство христово» — основная боевая сила католической церкви — уже во 2-й половине XII в. становится по сути катарским. Прежняя беспредельная преданность Ордена церкви сменяется полной независимостью и чуть ли не открытым переходом к культу Грааля. Устав Ордена меняется — п. 54 устава, запрещавший принимать в орден рыцарей, отлученных от церкви, меняется на противоположный: теперь тамплиеры рекрутируют в свои ряды в первую очередь отлученных. Такие позитивные изменения приводят к стремительному росту экономического потенциала ордена и его территориальных владений.
