Подошел поезд. Дежурный выкрикнул номер пути, часть толпы сгрудилась за перилами, но кое-кто остался под часами: мужчины затягивали узлы галстуков, женщины поправляли шляпки. Какая-то пожилая дама с хозяйственной сеткой в руке сказала стоявшему рядом господину: «Я считаю, лучше всегда стоять там, где сказал. Так меньше шансов разминуться». «Да-да, конечно, – ответил ей собеседник. – И я всегда так делаю». А потом оба внезапно дернулись в направлении перил, словно их за веревку потянули.
Пассажиры высыпали на перрон. Они и ждущая толпа пожирали друг друга глазами. Кто-то, кому показалось, что он увидел знакомое лицо или услышал едва журчащие нотки знакомого голоса, бросался вперед, вытянув перед собой руки и выкрикивая имя, а потом, поняв свою ошибку, неуклюже делал вид, что просто помахал рукой или поправил одежду, и тут же старался смешаться с остальными встречающими, затереться в толпу. Когда из виду скрылся последний пассажир, над толпой разнесся стон разочарования. Тучный еврей внезапно резко развернулся и пошел прямо на контролера, который выходил с платформы, чтобы перейти на следующую.
– Да все вышли, все до последнего, сэр, – отбивался контролер. – Да, сэр… спасибо, сэр, конечно, можете сами проверить.
Еврей уже рыскал по вагону, заглядывая под каждую полку и открывая каждую закрытую дверь, и только пройдя через пустой багажный вагон и ничего там не найдя, в слезах выскочил наружу. За ним по пятам бежал расхристанный молодой человек в костюме для гольфа, всем по пути объяснявший, что ищет футляр с клюшками. Он разразился руганью, когда старушка тихо спросила его в спину: «Подружку потерял, милок?».
Объявили о прибытии следующего поезда. Толпа двинулась в другую сторону: кое-кто уверенно и с надеждой, другие с одержимостью неисполнимого и страстного желания. Кто-то упрямо уставился в газету или журнал на стенде с прессой, стараясь отвлечься, но ни у кого не получалось сконцентрировать внимание на статье, да и люди все время бегали вокруг, толкались и терлись о спины.
– Здесь поддерживается средний уровень стресса, – пояснил Сатана. – Пойдемте в гостиницу: там уютнее, да и спокойнее, а то вдруг кому-нибудь из них станет невтерпеж.
Архангелы медленно пошли по платформе, пока дорогу им не преградил какой-то жалкий человечек, крутивший за пуговицу начальника станции, буквально запертого между двумя невостребованными чемоданами без ярлыков. Он что-то настойчиво говорил служащему, но тот умело отбивался:
– Точно так, сэр. Понимаю, сэр. На вашем месте я бы переместился в гостиницу, где вы сможете присесть и спокойно подождать, сколько нужно. Можете быть совершенно уверены, сэр, как только ваша знакомая прибудет, я немедленно сообщу вам лично.
Пожимая плечами и что-то бормоча, человек ушел.
– Это он, – сказал Сатана. – И он ведь был в руке моей для мести! Вы слышали, как он пытается поразить начальника станции своими титулами?
– Что с ним теперь будет? – спросил Гавриил.
– Ни в чем нельзя быть уверенным. У меня начальники отделов действуют по своему усмотрению, у каждого свои задумки. Они чего только не придумывают. Вон той, например, там, впереди, никогда не будет разрешено перейти на другой путь, вон туда, повыше.
Женщина с концертино и жестянкой для мелочи заняла свое, видимо, привычное место в начале платформы №1, где собралась толпа встречающих. После короткого и печального вступления она запела:
Солнце с небес не уходит,Землю от ночи храня.У горла лезвием водитУбийца юного дня.Силы мои иссякли.В мире остались лишь муки.Услышь! Услышь! Жизнь испита до капли.Тянутся смерти руки.
Песня, вероятно, не пользовалась спросом, потому что в ее жестянку упали от силы пара монет.
– В свое время люди были готовы платить любые деньги, чтобы услышать ее пение, – сказал Сатана и добавил ее имя. – А теперь она копит гроши, чтобы уехать отсюда.
– А кому-то это удается? – спросил Гавриил.
– О да, и часто. Они все уезжают – до последнего. А потом снова попадают сюда. Старые добрые методы Инквизиции. Но зато всегда срабатывают. Пошли, посмотрите, как они в гостиничном фойе обсуждают, куда поедут, как листают путеводители… Кстати, мы взяли на себя смелость обустроить гостиницу по-своему, вам, наверное, понравится.
Он пропустил их вперед себя в беспредельно расширенную и надстроенную гостиницу с бесчисленными фойе, коридорами, комнатами отдыха, залами ожидания, за которыми взгляду открывались новые и новые хитросплетения коридоров и комнат. По этому лабиринту блуждали, перешептываясь, мужчины и женщины. Одни открывали попадавшиеся на пути двери, и там неизменно вежливые и предупредительные служители направляли их в другие двери, чтобы только они не прерывали ни на минуту свой цикл безнадежных поисков. Другие, сидя за столами в бесконечных душных салонах, писали бесконечно длинные письма близким с дороги, чтобы потом бросить их в бездонные почтовые ящики без всякой надежды на отправку, планировали свои медовые месяцы, делая выписки (как ранее верно отметил Сатана) из путеводителей. Время от времени кто-то выскакивал из здания гостиницы и бросался к отъезжавшему такси, обманутый подозрением, что видел в окне машины знакомое лицо. Мимо ходили женщины, извлекавшие из сумок, сперва основательно в них порывшись, мятые пожелтевшие письма и снова и снова перечитывавшие их, поднеся к окну и смахивая набежавшие слезы.
– Все включено, согласно их собственным представлениям, – не скрывая гордости, заметил Сатана. – Интересно, что еще им наши приготовили…
Невзрачный человечек, встретившийся им ранее, что-то ожесточенно царапал на листке бумаги, когда подошедший служитель протянул ему телеграмму. Тот повернул к нему лицо, озаренное неожиданной для этих мест радостью, прочел, уставился на служителя остановившимся взглядом и через мгновение грохнулся в обморок. Сатана поднял бланк и прочел: «Пересмотрено. Прощено. Забыто». Сатана цокнул языком:
– Ну кто ж так себя ведет… – протянул он. – Но все равно интересно, что будет дальше.
Ничему не удивлявшиеся расторопные лакеи быстро унесли подергивавшееся храпящее тело в соседнюю маленькую комнату и уложили там на кушетку. Войдя за ними следом, Сатана с друзьями увидели там уже подоспевшего врача, выглядевшего солидно и уверенно.
– «Кто согрешает пред Сотворившим его, да впадет в руки врача», – подытожил Сатана. – Все же интересно, каков будет его выбор.
– А он у него есть? – спросил Гавриил.
– Как и всегда. Это последнее испытание. Не могу сказать, что полностью одобряю применяемые методы, но если препятствовать инициативе снизу, подчиненные растеряют рабочий энтузиазм.
– То есть ты хочешь сказать, что телеграмма фальшивая? – гневно воскликнул Гавриил.
– Ну это же духи лжи, в конце концов, – был ему тихий мягкий ответ. – Подожди. Сейчас вместе посмотрим.
Мужчину привели в чувство при помощи нюхательной соли и бренди. Очнувшись, он застонал.
– Вспомнил, всё вспомнил… – прошептал он.
– Да зачем же? – вмешался врач. – Давайте мы сейчас вам память сотрем…
– Если… если… – тихо подсказал ему Сатана, словно учитель ученику на школьном утреннике.
– Если пожелаете, – раздраженно добавил доктор и уставился на Сатану, шепча одними губами: – Кто с ним беседует, я или вы?
– А не все равно? – тоже одними губами ответил ему Сатана.
– Если пожелаю? – прохрипел человек на кушетке.
– Да, и если уполномочите меня сделать это, – ответил врач.
– А что тогда станет со мной?
– Вы просто избавитесь от всех видов боли. Итак, вы меня уполномочиваете?
– Нет, будьте вы прокляты!
Доктор просиял, но продолжил сухо и грубовато:
– Тогда можете идти.
– Идти? Куда, черт возьми?
– Это уже не мое дело. Эта комната мне нужна для других пациентов.
– Ну если так, то действительно, наверное, я… – Он застегнул воротничок мятой фланелевой рубашки, скатился с кушетки и проковылял к двери, где обернулся и весомо обронил: – Слушайте, я хочу сказать кое-что. Я хотел сказать, что я заклинаю вас сохранить сие без предубеждения… на Страшном суде… я заклинаю, чтоб вы знали… заклинаю…
Какое требование он выдвинул, троица не расслышала, потому что доктор, побалтывая в бутылке коньяком, вытеснил его из комнаты, и они удалились, продолжая что-то обсуждать вполголоса.
– Ну что же, – сказал Сатана. – Вот вы и насладились во всей полноте испытанием на предельную деформацию разрыва.
– И что теперь? – спросил Гавриил.
– А тебе зачем знать? – ответил Сатана вопросом на вопрос.
– Затем, что сказано: «и Зло восплачет».
– Я уже говорил: все равно все в конце концов вернутся ко мне, – горько ответил Сатана.
Сохраняя видимое спокойствие, но изнутри лучась радостью, вмешался Азраил:
