Но оставим в стороне гипотезу, выдвигающую Бэкона как автора шекспировских пьес. Одно предположение, что не Шекспир был их творцом, явная нелепость. Подумайте только, к каким абсурдам приводит эта гипотеза. Все те люди, которые каждый день видели Шекспира: актеры, которым он передавал свои драмы для постановки, советовавшиеся с ним на этот счет, рассматривавшие и даже описавшие его рукописи (во вступлении к первому изданию in-folio, 1623); драматурги, с которыми он постоянно сталкивался, его соперники и будущие друзья, вроде Дрейтона и Бена Джонсона; театралы, беседовавшие с ним по вечерам за стаканом вина об искусстве; наконец, молодые аристократы, чувствовавшие влечение к этому гениальному поэту и становившиеся его покровителями и друзьями, - все эти люди ни разу не заметили и ни разу не усомнились в том, что Шекспир не тот, за кого выдает себя, что он даже не в силах понять те произведения, которым дает свое имя. Было бы странно, что никто из этих интеллигентных знатоков не уловил поражающего контраста между ежедневным поведением и разговором Шекспира и духом и стилем его мнимых творений.
Переходим теперь к единственному аргументу, выставляемому против Шекспира: в его произведениях слишком много ума и слишком много познаний.
Шекспир обнаруживает такие блестящие сведения в области английского законоведения, что была высказана гипотеза, будто он в молодости служил помощником адвоката. Мнение, лишенное всякого основания.
Шекспир любит, действительно, употреблять юридические термины. Он изучил в превосходстве манеру говорить, свойственную адвокатам и судьям. Тогда как другие современные ему английские писатели впадают в частые ошибки, трактуя о вопросах семейного права, юристы наших дней не нашли ни одной неточности у Шекспира. Судья Кэмбл написал целую книгу об этом вопросе ("Shakespeare's Legal Acquirements"). Любопытно в данном случае то обстоятельство, что поэт обнаруживает эти познания не только в зрелые годы, когда сам часто вел процессы, а уже в своих первых произведениях, например, в некоторых стихах поэмы "Венера и Адонис", вложенных - как это ни странно в уста богини, или в 46 сонете, воспроизводящем довольно банально и искусственно настоящий процесс между глазами и сердцем. Но Шекспир не знаком с судебными обычаями чужих стран. Иначе он не нарисовал бы в драме "Мера за меру" такую невозможную картину состояния юстиции в Вене. Шекспир знал досконально только то, что имел случай сам наблюдать,
Он чувствовал себя вообще во всех областях знания, как дома. Если Знакомство поэта с юриспруденцией подало повод к гипотезе о его юридической карьере, то его знания в области книжного дела позволили бы заключить, что он служил в книжной лавке. Один английский типографщик, Блэдс, написал очень поучительную книгу "Shakespeare and Typography", в которой доказывает, что Шекспир знал так хорошо все подробности этого дела и все соответствующие технические выражения, словно всю жизнь провел в типографии. Епископ Чарльз Вордсворт издал, со своей стороны, очень солидное и очень благочестивое, но - увы! - неудобочитаемое исследование под заглавием: "Знакомство Шекспира с Библией" ("Shakespeares Knowledge and use of the Bible"), где проводит ту мысль, что Шекспир был насквозь проникнут библейским духом и изучил в превосходстве библейский стиль.
Шекспир знает природу так близко, как люди, выросшие на вольном воздухе, а деревенской обстановке. Но сведения его в этой области далеко превышают познания простых деревенских обывателей. Нашлись исследователи, написавшие целые книги о его знании жизни насекомых. Жизнь более крупных насекомых и птиц известна ему до мельчайших подробностей. Эпплтон Морган, защитник бэконовской ереси, приводит в своей книге "Миф о Шекспире" целый ряд поучительных примеров.
В "Много шума из ничего" Бенедикт говорит Маргарите: "Твое остроумие отличается такой же быстротой, как борзая собака. Оно поражает противника на лету". - А известно, что из всех пород собак только борзая схватывает свою жертву на лету. В пьесе "Как вам угодно" Целия говорит (I, 2): "Сюда идет Лебо". Розалинда: "С полным ртом новостей". Целия: "Которыми он нас будет пичкать, как голуби, когда они кормят своих птенцов". Голуби же имеют привычку запихивать корм глубоко в горло своим птенцам. Этого не делает ни одна порода птиц. В комедии "Двенадцатая ночь" (III, 1) шут говорит Виоле: "Дураки похожи на мужей, как сардель на селедку, - мужья только больше". Рыбка, о которой здесь говорится и которая водится в Ла-Машпе, похожа, в самом деле, на селедку, но гораздо толще и имеет более крупную чешую. В той же пьесе Мария говорит о Мальволио: "Вот плывет форель, которую можно поймать щекоткой". А известно, что форель можно щекоткой под животом или в боку так утомить, что ее нетрудно поймать руками. В пьесе "Много шума из ничего" Геро восклицает (III, 1):
Смотри, она скользит в траве
К земле прижавшись, как пигалица,
Чтоб подслушать нас.
Пигалица отличается большой быстротой и наклоняет во время бега свою голову к земле, как бы желая проскользнуть незаметной. В "Короле Лире" дурак поет (I, 4): "Добрая малиновка кукушку кормила, а кукушка птичке голову скусила!"
А в Англии кукушка кладет свои яйца обыкновенно в гнездо малиновки. В комедии "Конец - делу венец" (II, 5) Лафе говорит: "Я считал этого жаворонка за подорожника". Английский подорожник в самом деле похож на жаворонка, но поет не так хорошо.
Нетрудно доказать столь же близкое знакомство Шекспира с жизнью растений. Но люди отвергали возможность, что такой великий поэт мог обладать такими богатыми познаниями природы, и чтобы объяснить его произведения, решили приписать их естествоиспытателю.
Понятнее то удивление, которое вызвали сведения Шекспира в областях менее доступных непосредственному наблюдению. Медицинские познания поэта рано обратили на себя всеобщее внимание.
В 1860 г. врач Бекниль написал по этому поводу целую книгу: "Medical Knowledge of Shakespeare". Он пошел так далеко, что приписал поэту все научно-медицинские сведения шестидесятых годов нашего века. Шекспир превосходит всех писателей в воспроизведении душевных болезней. Психиатры в восторге от верной картины умопомешательства Лира и Офелии. Шекспир предвосхитил даже мысль о необходимости более гуманного отношения к .душевнобольным, тогда как его современники относились к ним грубо и жестоко. Он имел, по-видимому, также некоторое представление о той науке, которую мы называем судебной медициной. Во II части "Генриха VI" Уоррик говорит (III, 2):
Взгляните, как застыла кровь в лице
Покойного. Я часто видел лица
Умерших от болезни: все они
Подобны цветом пеплу, бледны, впалы,
Без крови на щеках, затем что сердце
В борьбе с упорной болью привлекает
Всю кровь себе на помощь.
Правда, эти слова встречаются уже в древнейшем тексте. Но все дальнейшее принадлежит, без сомнения, Шекспиру:
...Поглядите ж
Теперь в лицо покойника: оно
Налито черной кровью, круг зрачков
Расширился сильней, чем у живого:
Он смотрит, как удавленный; взгляните,
Как страшно встали дыбом волоса
На голове, как ноздри от усилий
Расширились, как разметались руки.
Он явно защищал с упорством жизнь
И был повержен силой. Вон там видны
Клочки волос, приставших к простыне,
Взгляните, как всклокочена его
Густая борода, с таким стараньем
Расчесанная прежде, а теперь
Подобная грозой побитой жатве.
О! Он убит, наверно! Это вам
Способен доказать малейший признак
Из высказанных мной.
Естественнонаучные познания Шекспира превосходят также во многих отношениях сведения его современников. Вот почему решили прибегнуть к имени Бэкона. В самом деле удивительно, что Шекспир, скончавшийся в 1616 г., говорит довольно часто в своих драмах о кровообращении. Однако Гарвей, сделавший это открытие, сообщил о нем только в 1619 г. и издал свой труд лишь в 1628 г. Так Брут обращается в "Юлии Цезаре" со следующими словами к Порции (II, 1):
...Нет, ты
Вполне моя достойная жена!
Я дорожу тобой, как красной кровью,
Которая мне к сердцу приливает!
В "Кориолане" Менений приписывает желудку следующие слова:
...Не забудьте,
Что пищу ту я шлю вам вместе с кровью,
Что чрез нее и мозг, и сердце живы,
Что от меня вся сила человека,
Что жилы все мельчайшие его
Через меня свою имеют долю!
Но не говоря уже о том, что несчастный, гениальный Серве, сожженный Кальвином, сделал то же самое открытие в 1530 или 1540 гг., читал даже о нем публичные лекции, во всяком случае каждый образованный англичанин знал уже задолго до Гарвея, что кровь течет, описывая при этом круговое движение, и что она передается от сердца к другим органам и частям тела. Все думали только, что она распространяется по венам, а не, как в действительности, по артериям. Ни одно из тех 70 мест, где Шекспир говорит о кровообращении, не доказывает, что он разделял наш современный взгляд. Однако хорошее знакомство с этим вопросом обнаруживает его широкую образованность. Другое соображение, принудившее некоторых принять Бэкона за автора шекспировских пьес, можно сформулировать таким образом. Хотя закон тяготения был впервые открыт Ньютоном, который родился через 26 лет после смерти Шекспира, т. е. в 1642 г., и хотя до Кеплера, нашедшего свой третий закон механики небесных тел через два года после смерти поэта, никто не имел никакого представления о законе притяжения к центру земли, тем не менее уже героиня пьесы "Троил и Крессида" восклицает (IV, 2):
