вверх.
— Голуби? — сказала она. — Ты прикалываешься?
— Для того чтобы вылечить тебя, богине понадобилось больше десятка их жизней. Я знаю. Я чувствовал, как их энергия проходит через мое тело.
— Правда?
— Правда, Елка.
— Я и не знала, — сказала девушка.
— Теперь знаешь, — сказал я. — Так что, когда увидишь голубей, вспомни, что благодаря этим птицам ты сейчас жива. Они заплатили своими жизнями за твое здоровье.
«Ну, все, — сказал Ордош. — Голуби на площади подохнут от обжорства».
«Пусть привлекает их на эту улицу. Чем больше голубей поселится на нашей крыше, тем скорее ты сделаешь меня широкоплечим красавцем».
«Женоподобным мужчиной, ты хотел сказать?»
— Э-э-э… вспомню, — пообещала Елка. — Это… Пупсик, так нам понадобятся голуби?
— Без разницы, какие птицы, — сказал я. — Хоть курицы и утки. Живые. И больше десяти. Без них лечения не будет.
— Прикольно. Это… я должна уйти!
Елка вскочила с кровати и завертела головой в поисках одежды.
* * *
Мне снились орды демонов, огромные слепни с хвостами скорпионов… и голая Елка. Елка протягивала ко мне руки и говорила:
— Проснись, Пупсик! Пупсик, просыпайся!
Я открыл глаза, сфокусировал взгляд и увидел склонившуюся надо мной Елку. Не в том виде, в каком она была в моем сне, а одетую, даже в мокром плаще.
Холодная капля упала мне на живот, заставив его покрыться гусиной кожей.
Я провел рукой по кровати, разыскивая одеяло.
— Вставай, Пупсик. Мы все приготовили.
— Что?
Веки слишком тяжелые. Я закрыл глаза, собираясь снова увидеть Елку без одежды.
— Мы привезли птиц, — сказала Елка. — Двадцать штук. Десяток куриц и десять голубей.
— Зачем?
— Чтобы лечить синюшку. Ты чо, забыл?
— Сейчас? — спросил я.
Приоткрыл один глаз. Елка по-прежнему в плаще.
— Конечно! — сказала Елка. — Чо время-то терять? Ей с каждым днем становится все хуже!
— Кому?
— Так… больной! Кому же еще?! Поднимайся, Пупсик! Нам надо ехать!
Я вздрогнул от прикосновения влажный рук. Елка принялась меня трясти.
— Ехать?
— Да! Нас ждет коляска.
Я издал тоскливый стон, сел, скрестив ноги. Переспросил:
— Что нас ждет?
Взглянул за окно. На улице все еще темно, и, судя по звукам, идет дождь.
— Я принесла тебе плащ, — сказала Елка. — Одевайся.
* * *
Я шагнул на мостовую и замер. Крупные капли дождя застучали по капюшону плаща, по моим плечам. Я подставил холодным струйкам ладонь, и та мгновенно стала мокрой. Посмотрел по сторонам.
Капли ударялись о булыжники мостовой, разлетаясь брызгами. Хлестали по спинам и бокам запряженных в коляску лошадей, заставляя тех фыркать. Сливались в тонкие наклонные струи, проносясь к земле и поблескивая в матово-белом свете фонарей.
Я зажмурился и вдохнул полной грудью. В воздухе почувствовал уже привычный запах конского навоза и… дождя.
«Петрикор», — подсказал Ордош.
«Что?»
«Так называли запах дождя в твоем родном мире. Ты когда-то читал об этом. „Петра“ — камень, „ихор“ — жидкость, которая течет в жилах богов».
«В последний раз я стоял под дождем больше ста лет назад, — сказал я. — Как много всего я успел позабыть: даже этот запах».
«Не переживай, — сказал Ордош. — Вспомнишь».
Елка дернула меня за руку. Тень капюшона скрывала верхнюю часть лица девушки: я видел лишь ее губы и подбородок.
— Пошли, Пупсик, — сказала она. — Чо ты остановился? Нас ждут!
Полы ее плаща доставали до самой земли. Девушка приподнимала их, ступая по лужам.
Я кутался в такой же плащ, но не зеленый, а красный. Он был мне коротковат: плащ едва прикрывал мои колени. Благо, высокие сапоги спасали ноги от холодных капель.
Елка затолкала меня в четырехколесный драндулет с откидной крышей, стоявший позади пары лошадей. Под нашим весом тот заскрипел, зашатался. Внутри коляски, даже на сидении, скопились лужицы воды. Я смахнул воду рукой и уселся. Елка примостилась рядом. Перекрикивая шум дождя, скомандовала ссутуленной молчаливой вознице: «Едем!»
Лошади застучали копытами. Драндулет резко дернулся, прижав меня к твердой спинке сидения. Колеса запрыгали по мостовой. А я в очередной раз удивился тому факту, что в этом мире изобрели холодильник, пулемет, горячее водоснабжение, но не придумали рессоры.
Я старался не стучать зубами, разглядывал проплывавшие мимо дома с темными глазницами окон и нависающими над мостовой балконами, фонари, железные и каменные заборы. Отметил, что не вижу ни деревьев, ни клумб с цветами, ни газонов. Улица состоит лишь из камня стекла и металла; залита водой, которая мощными потоками текла к решеткам ливневых колодцев.
Возница не заставляла лошадей развивать запредельную скорость. Возможно, на улицах действовало какое-то ограничение, а может, коляска просто не выдержала бы быстрого движения. Лошади передвигались торопливым шагом. В те моменты, когда колеса коляски подпрыгивали, наскочив на очередное препятствие, я был бы благодарен лошадям, если бы они везли наш скрипящий драндулет еще медленнее.
Первые деревья стали попадаться на глаза, когда здания перестали прижиматься к мостовой. Дома теперь прятались за заборами: не ажурными декоративными заборчиками, а настоящими высокими и крепкими ограждениями. Дома изменились: в этом районе я видел только особняки, чаще двухэтажные.
«Это уже не ремесленные кварталы, — сказал Ордош. — Здесь проживают люди с высоким достатком. Но для дворцов аристократов эти домишки не дотягивают — слишком убого».
«Давненько мы не выбирались на прогулку, — сказал я. — Я опять принялся за старое: заперся на работе и в комнате, вкалываю без выходных. А ведь именно от такого образа жизни я мечтал избавиться еще в башне Северика!»
«От старых привычек так быстро не избавляются. Тебе придется приложить усилия, чтобы побороть их».
«Мне казалось, я стараюсь это сделать, — сказал я. — Но, видимо, стараюсь плохо».
«Этот мир должен радоваться, что нашим телом управляешь ты, а не я, — сказал Ордош. — Иначе ему пришлось бы столкнуться с моими привычками. А я отказываться от них не вижу необходимости».
Лошади свернули. Прошли мимо распахнутых ворот к одному из особняков, не замедлив при этом шаг, заставив коляску заскрипеть и наклониться. Я покачнулся, Елка придержала меня рукой.
— Приехали, — сказала она.
Лошади замерли около огороженного балюстрадой крыльца. Елка резво соскочила на землю, разбрызгав из лужи воду. Подала руку, помогая мне выбраться из коляски.
Я от помощи не отказался: меня слегка пошатывало.
Елка потянула за серебристую цепь. Внутри дома тут же загрохотали запорами. Дверь нам открыла сутулая седовласая женщина, посторонилась, приглашая войти.
— Хозяйка не спит, — сказала она, пропустив мимо ушей мое «здрасте». — Ждет вас.
Елка вручила старухе свой плащ, велела мне сделать то же. Не снимая сапог, устремилась по бежевому ковру к широкой лестнице на второй этаж. Потащила за собой меня, крепко вцепившись в мое запястье.
— Ни чо не
