По второму вопросу — о филогенетической датировке появления речи — данные эволюции мозга и патологии речи свидетельствуют, что речь появляется только у Homo sapiens[68]. Более того, можно даже отождествить: проблема возникновения Homo sapiens — это проблема возникновения второй сигнальной системы, т. е. речи. На предшествующих уровнях антропогенеза каменные «орудия» и другие остатки жизнедеятельности ничего не говорят психологу о детерминированности этой деятельности речью. Напротив, «орудия» нижнего и среднего палеолита среди одной популяции своей стереотипностью в масштабах не только поколения, но сотен и тысяч поколений говорят о полной автоматизированности действий при их изготовлении. Отдельные экземпляры каждого типа варьируются по ходу изготовления в зависимости от изломов, получившихся на камне, но не более чем варьируется комплекс наших движений при осуществлении ходьбы, бега, прыганья в зависимости от малейших различий грунта, посредством механизма обратной коррекции, — как показано Н. А. Бернштейном в исследовании о построении движений. Изготовление того или иного набора этих палеолитических камней было продуктом автоматической имитации соответствующих комплексов движений, протекавшей внутри той или иной популяции. Медленные спонтанные сдвиги в этой предчеловеческой технике вполне укладываются в рамки наблюдений современной экологии и этологии над животными. Для тех видов жизнедеятельности животных, когда последними изготовляются материальные посредствующие звенья между собой и средой Маркс и Энгельс употребляли понятие инстинктивного (в противоположность сознательному) животного труда. Действительно, если тут и говорить о труде, то он качественно отличен от человеческого труда. Это два разных понятия. Морган, исследования которого о доисторическом обществе Маркс и Энгельс так высоко оценили, был также и автором книги «Бобры и их труд». Такое словоупотребление было тогда распространено. По представлению Энгельса, у животных предков человека — «грядущих людей» (die werdenden Menschen) труд в этом биологическом смысле возник за многие тысячи лет до речи, а общество возникло ещё много позже, чем речь.
Как известно, Маркс высмеял инструментализм Б. Франклина, назвав его популярный афоризм: «Человек есть животное, изготовляющее орудия», — характерным для века янки[69]. Это — «точка зрения обособленного одиночки….»[70]. Что же такое труд как специфически человеческая деятельность в понимании Маркса в противовес Франклину? «Мы предполагаем труд в такой форме, в которой он составляет исключительное достояние человека. Паук совершает операции, напоминающие операции ткача, и пчела постройкой своих восковых ячеек посрамляет некоторых людей-архитекторов. Но и самый плохой архитектор от наилучшей пчелы с самого начала отличается тем, что, прежде чем строить ячейку из воска, он уже построил её в своей голове. В конце процесса труда получается результат, который уже в начале этого процесса имелся в представлении человека, т. е. идеально. Человек не только изменяет форму того, что дано природой; в том, что дано природой, он осуществляет вместе с тем и свою сознательную цель, которая как закон определяет способ и характер его действий и которой он должен подчинять свою волю. И это подчинение не есть единичный акт. Кроме напряжения тех органов, которыми выполняется труд, в течение всего времени процесса труда необходима целесообразная (целенаправленная. — Б. П.) воля, выражающаяся во внимании, и притом необходима тем более, чем меньше труд увлекает рабочего своим содержанием и способом исполнения, следовательно, чем меньше рабочий наслаждается трудом как игрой физических и интеллектуальных сил (по терминологии психологов, чем менее он „аутичен“. — Б. П.)». Маркс указывает следующие «простые моменты» труда и именно в следующем порядке: 1) целенаправленная деятельность, или самый труд, 2) предмет труда, 3) средства труда[71]. «Итак, в процессе труда деятельность человека при помощи средства труда вызывает заранее намеченное изменение предмета труда. Процесс угасает в продукте… Труд соединился с предметом труда»[72].
Здесь сто лет тому назад начертана программа для антропологии, для учения о переходе от животных к людям. К сожалению, развитие этой дисциплины пошло не в сторону сближения с наукой психологией. Что «самый труд» характеризуется наличием у человека сложного отличительного феномена цели, или намерения — осталось вне исследования; всё внимание было устремлено на рассмотрение костных останков наших ископаемых предков в комплексе с данными археологии о материальных остатках их жизнедеятельности. Подразумевалось, что форма камня, изменённая их руками, свидетельствует о соответствующем замысле, о цели, хотя никто не говорит о замысле или цели птицы построить гнездо. Категория «цель деятельности» не была предметом анализа антропологов.
Между тем деятельность, подчинённая цели, есть свойство сознания[73], а сознание, по словам Маркса, «с самого начала есть общественный продукт и остаётся им, пока вообще существуют люди»[74]. Целеполагание как психическое свойство не прирождено индивиду. Сознательная цель труда по той причине определяет действия работающего как закон, которому он должен подчиняться, как внешний фактор по сравнению с аутичной жизнедеятельностью, что она, сознательная цель, есть интериоризованная форма побудительного речевого обращения, команды, инструкции. Аутоинструкция может заменять инструкцию, данную другим лицом, — от этого она не утрачивает своей генетически речевой природы.
Правда, известный физиолог академик П. К. Анохин широко пользуется словом «цель» применительно к высшей нервной деятельности животных. Думается, могущество павловской физиологии состоит в том, что она ограничила себя применительно к животным понятием «причина». Говорят, что цель — это тоже причина, раз она вызывает действия. У человека — да, но без механизма речи нам не найти её собственную причину. Что до животных, то выражение Н. А. Бернштейна «модель потребного будущего» неточно, порождает недоразумения, ибо, на деле, речь идёт о «модели потребного прошлого», т. е. о воспроизведении животным уже имевшей место реакции, но коррегируемой применительно к частично отличающимся обстоятельствам. Сконструировать будущее, новую задачу животному нечем. Оно способно «предвидеть» лишь то, что уже было (сюда относится и экстраполяция[75]). Если же ситуация ни в малейшей степени не соответствует прошлому опыту, животное не может создать программы действия[76]. Только у людей есть история, потому что она — цепь «моделей потребного будущего».
Видимо, когда говорят об антиципации (предвосхищении), соединяют вместе два разных явления: открытие (обнаружение какого-то ряда или подобия) и изобретение (построение нового плана действий или предметов). Животное может многое «открыть» в вещах сверх взаимосвязи простых компонентов, например отношение их величин или светлости, но это всегда лишь поиск повторяемости — узнавание «того же самого» под изменившейся видимостью. Изобрести же, т. е. предвосхитить несуществовавшее прежде, можно только посредством того специального инструмента, который назван второй сигнальной системой.
Ведущую тенденцию современной общей психологии, как и физиологии высшей нервной деятельности человека, хорошо резюмируют слова Н. И. Чуприковой: «Создаётся впечатление, что те явления, которые в психологии называют произвольным вниманием, избирательным и сознательным восприятием, волей или памятью, в действительности не есть какие-то особые раздельные явления или процессы, но скорее разные стороны или разные аспекты одного и того же процесса второсигнальной регуляции поведения»[77]. Материалисту нечего бояться вывода, что человеческая деятельность налицо только там, где есть «идеальное» — цель, или задача. Исследуя материальную природу этого феномена, мы находим речь. Подымаясь от речевого общения к поведению индивида, мы находим, что речь трансформируется в индивидуальном мозге в задачу, а задача детерминирует и мышление, и практическую деятельность. В связи с задачей происходит вычленение одних условий и игнорирование других в любом интеллектуальном и поведенческом акте у человека. Экспериментальные данные свидетельствуют, что это преобразование речи в задачу (команду или намерение), задачи — в мыслительное или практическое поведение совершается в лобных долях коры головного мозга; больные с поражениями лобных долей не могут удержать задачу[78]. Тем самым поведение этих больных не может удовлетворять приведенному Марксову определению процесса труда. А как известно, наибольшее морфологическое преобразование при переходе от палеоантропа к Homo sapiens (неоантропу) совершилось именно в лобных долях, преимущественно в передних верхних лобных формациях.
