— Если хочешь знать, языковые страхи я не только систематизировал, но и определил места их локализации в организме человека. Это своего рода лингвистические чакры.
Первый блок — рациональный, вербальный — располагается чуть ниже лба, между глаз: это когда человеку элементарно не хватает слов, и идет их лихорадочный поиск.
Второй блок находится в области горла — это чисто сценический комплекс самовыражения, страх аудитории, когда лексического запаса хватает, но слова застревают в глотке.
Третий блок располагается внизу живота — здесь гнездится комплекс, что либо ты не поймешь сказанное, либо тебя не поймут и будут над тобой смеяться.
— Страх собственного акцента, который очень многим запирает уста, — он там, внизу?
— Да. И об акценте — отдельная песня. Когда поступил в институт, для выпускника школы английский я неплохо знал, но слово боялся сказать, так как у нас был фонетический курс, на котором требовали идеального произношения. И вот ко мне в комнату в общаге подселили соседа — шотландца из Эдинбурга со звучным именем Роберт Макдональд. После первой фразы, которую он произнес: «А со вери мени гююд гэрлз ин Москау» («I saw very many good girls in Moscow»), да с твёрдым русским «р», — мой комплекс по поводу фонетики улетучился навсегда.
А стажировку потом я проходил как раз в Эдинбурге. И среди такого прононса учиться — можешь себе представить… Нахватавшись его, последнюю неделю стажировки мы провели в Лондоне. Как-то с товарищем отправились покупать джинсовые рубашки. Приходим в магазин и просим шэрт. Нас долго не могли понять, пока один продавец-шотландец не подсказал: «They mean «shirt» — «Они хотят рубашку».
Вот, пожалуйста: одна страна — и туча диалектных отличий. На севере Англии, например, говорят: «Сэнк ю вери муч». Или: «рушн кумпани» — «российская компания». (Кстати, видный эксперт по английской фонетике д-р Кэмпбелл уверяет, что через пару поколений весь мир будет говорить по-английски с индийским акцентом: поскольку call-centers всех крупнейших мировых компаний сейчас находятся в Бангалоре).
— Это ещё что! Мы с женой однажды были в Таиланде и пошли в сад миллионнолетних камней. Там на нас набросился таец с криком: «Мачи чё! Мачи чё!» Алла перепугалась, а я каким-то девяносто восьмым чувством догадался, что он приглашает нас на «мэджик шоу» («magic show» — «волшебное представление») с крокодилами.
— Но то Таиланд, а это Англия, откуда всё пошло. И на таком вот пятачке — десятки диалектов. Истинно британское произношение во всём мире услышишь разве что из уст королевы, дикторов Би-би-си да десятка профессоров из «Оксбриджа».
— И еще, пожалуй, Тони Блэра. Я слушал его живьём дважды — в 1999-м, на Question time в Палате Общин в Вестминстере, и в 2005-м — на предвыборном митинге. Такого великолепного и чистого английского ни до, ни после слышать не доводилось.
— Разительные перепады в произношении касаются не только английского языка. А в Германии что творится? Если немцы не говорят на Hochdeutsch (высоком немецком), они даже друг друга не понимают. Огромная пропасть между баварским, швабским, берлинским диалектами. Это все к тому, что людей без акцента не бывает: все говорят с каким-то акцентом.
— И всё же масса людей, говорящих на иностранном языке, мучимы комплексом своего акцента. А вот скажи, ты можешь акцент «вылечить»?
— Фонетика напрямую связана с физиологией. Артикуляционный аппарат человека, который воспроизводит звуки, как бы служит потребностям языка, пользуясь возможностями организма. Каждый язык требует определённой постановки звука. Тут надо оговориться, что я совершенно не рекомендую никому стремиться к какому-то идеальному произношению. Потому что его нет. Но чтобы избавиться от явного акцента своего языка в иностранном, стоит придерживаться определённых правил. Скажем, снимать те точки напряжения, которые различны у носителей разных языков.
Недавно я общался с дамой — немкой, которая много лет живёт в Москве, по-русски говорит блестяще, но никак не может отделаться от узнаваемого немецкого акцента. И когда ей показали на меня как на специалиста по лингвистике, она посетовала на свою проблему. А дело было в ресторане. Я говорю ей: «Так, фрау. Можно отвести вас в уголок на пять минут?» И я её повёл, прихватив со стола зубочистку. Попросил даму сказать пару слов, а затем зубочисткой нажал на три точки с каждой стороны лица: на гортань и на щёки — на уровне рта у носогубных складок и на уровне ушей. И посоветовал ей эти места расслабить, а потом произнести фразу на русском языке. Не могу сказать, что после этого она заговорила по-русски идеально чисто, но с гораздо меньшим — в разы — немецким акцентом. Просто за счёт того, что поняла: кроме знания языка, есть вещи, которые требуют физической перестройки.
— Я всегда считал, что тот или иной акцент вызван в том числе историческими условиями проживания народа. Вот почему так разнится английское и американское произношение одного и того же языка? В первом случае — очень тщательная, «экстравертная» артикуляция каждого звука. Во втором — не всегда разборчивый, произносимый во рту, как бы в себя, текст. Я объяснял это так: пионеры шли на Дикий Запад, в лицо — ветер, широко рот раскроешь — забьёт песком или снегом, да ещё в зубах сигара. Отсюда и такое «интравертное» произношение.
— Это так. Но учти, что на American English накладывались акценты и других народов, участвовавших в формировании американской нации: немецко-голландская гортанность, испанское неразжимание губ и т. д. Всё влияет.
— У разных языков — своя мелодика. Скажем, у казахов синкопическая речь, с оттенками детского удивления (на русский слух) в вопросительных предложениях. У англичан — тоже фонетическая синусоида, с повышением интонации ближе к вопросу. Русские же говорят довольно монотонно, и эта монотонность выдаёт их этническую принадлежность, когда они изъясняются на иностранном языке…
— Интонирование — это то, что у субэтносов формировалось ещё до образования языков как таковых. В любом языке, в зависимости от региона проживания его носителей или их социального статуса, интонирование может быть совершенно различным. И здесь наблюдается больше различий между вариантами одного языка, чем даже между языками. Известно, например, что аргентинский вариант испанского языка взял практически итальянскую интонацию — благодаря огромному количеству переселенцев с Апеннин, которые новый язык — испанский — выучили, но сохранили при этом мелодику родной речи. Ирландцы и шотландцы, перейдя на английский, тоже сберегли исконную «раскачивающуюся» кельтскую интонацию. А южнорусская и украинская интонация обладаем гораздо большим диапазоном, чем средне- или северорусская. Потому что юг России был зоной переселения народов, в том числе тюркских. И язык там остался русским, славянским, но интонация была воспринята от других этносов. Хотя, конечно, в каждом языке есть классическая, рекомендуемая интонация, но она всё же гораздо в меньшей степени показатель принадлежности к языку, чем акцент, то есть характер произнесения звуков.
— Часто, приезжая в чужую страну и изучая необходимый словарный минимум, я ловил себя на том, что иду к языку через интонационное подражание.
— Совершенно правильно. Возвращаемся к концепции № 1: речь идёт о настраивании на волну, на поле языка. А ощущения, ассоциации, запахи, звуки, интонации — и есть проявления этой волны.
— Так как же ты избавляешь учеников от языковых страхов, заключенных в тех самых трех точках?
— С помощью традиционных дыхательных практик: вместе с правильным дыханием они обретают внутренний баланс, необходимый для того, чтобы говорить на чужом языке.
— Среди твоих двух-трех тысяч слушателей были такие, кто так все прекрасно запоминал, что с самого начала говорил без ошибок?
— Я переадресую вопрос. Тебе известны случаи, когда только что родившийся ребенок сразу начинал бегать?
— А все ли твои студенты одинаково хорошо и сейчас, спустя годы, помнят язык, который ты им преподавал?
— Конечно, кто-то пошел в обучении дальше, а кто-то язык и забыл. Но все с равным удовольствием вспоминают тот кайф, который вспыхивал на курсе в процессе постижения языка — от той легкости и свободы, с которой он дается. Одним из самых моих способных учеников был чисто конкретный браток, которому из производственной необходимости надо было в кратчайшие сроки выучить итальянский. Видимо, для общения с сицилийскими коллегами. К концу курса дела у него пошли настолько хорошо, что он в восторге стал звонить по мобиле и, отчаянно жестикулируя пальцами, орать в трубку: “Пацаны, я по-итальянски базарю!”
