Он сел на лошадь и с места бросил ее в галоп.
Мы остались на месте, полные недобрых предчувствий.
— Прежде всего надо спрятать журнал и карту.
— А потом поскорее вернуться в лагерь… — сказал Хоп-кинс.
Однако, наши опасения оказались преувеличенными. Губернатор не собирался мелочно досаждать своим противникам — на манер какого-нибудь капрала.
Издалека послышалось тарахтенье мотора, и мы увидели, как от берега отчалила моторная лодка, в которой даже с такого расстояния можно было различить высокую, широкоплечую фигуру губернатора. Он возвращался на корабль.
Капитан, лежавший все время в фургоне, не слышал нашего разговора, но сейчас, при больных, мы не могли ни о чем ему рассказать.
На обратном пути дорога уже казалась нам какой-то неприветливой. Наступил вечер, и в гуще листвы то в одном, то в другом месте вспыхивали чьи-то зеленовато-желтые глаза.
— Ну, что скажешь? — спросил Хопкинс. — Лихой парень этот Альфонс…
— А я?
— А ты — дуролом, н-но-о-о!..
Что можно ответить такому неотесанному типу? Чему его только учили в детстве?
Мы поставили в укромном, тенистом месте фургон из дакарской булочной и отправились раздобыть где-нибудь диетический ужин для наших больных.
Мы с Альфонсом направились в разные стороны. Ни к чему, чтобы нас видели вместе.
Я без толку слонялся вокруг ангара…
Неожиданно ко мне подошла просто одетая женщина. Таких полно было в прибывших вместе с нами столовых и лавочках.
— Джон… — прошептала она. Передо мной была графиня Ларошель.
— Дорогая, — растроганно пробормотал я, когда ко мне снова вернулся дар речи.
Она крепко сжала мою руку.
— Тс-с!.. ради тебя я пошла на опасную игру, — прошептала она. — И… если она откроется…
— Как вы могли…
— Я люблю тебя…
Я хотел обнять ее так, как я это обычно делаю — по-мужски крепко, но нежно…
— Осторожно, — сказала она, выскальзывая из моих рук, — мы должны быть осмотрительнее… Будь через час в столовой артиллеристов…
Это там, где стоят танки…
— Буду!
Еще секунда, и она исчезла! Я огляделся вокруг. Кажется, никто не заметил эту маленькую сценку.
Боже! Что за женщина! И она любит меня, любит! Кто-то ткнул меня в плечо.
— Это письмо… не ты обронил? «Рядовому 45 с первой ротты!»
— Да, это мое.
Я знал уже, от кого это письмо. Но как и когда попало оно сюда? Быть может, нас кто-то подслушивал?
Я осмотрелся, но нигде не было никого подозрительного — никаких признаков Турецкого Султана. Вот что было в письме:
«Капыто! Разви я тибе не писал что этта баба ведма и будит водит тибя за нос!! Этож междунаротная шпиенка! А ты междунаротный балван и идиет. Будь остарожней, иначи…
Низвесный.»
Где только этот тип прячется? Разве может он понять, что женщина покоряется тому, кто сумел ее перехитрить и уже не пытается выведывать его тайн, чтобы ее возлюбленный не превратился в лебедя, как это случилось с Лоэнгрином. Но что такой вот Турецкий Султан может знать о женщинах? И что он читал на своем веку? Нет, обязательно вздую его, если только поймаю!
— О чем это ты размечтался?
Это проговорил Альфонс, за спиной которого стоял с желтым, как лимон, лицом Мазеа. Они вроде даже немного подружились. Я еще накануне видел их вместе. Похоже, что они — благодаря тому, что я нарушил данное Альфонсу слово — объяснились-таки, и Мазеа поверил, что не Альфонс убил его брата.
К тому же Мазеа начал отращивать бороду. Да, да! Вот уже два дня он не брил подбородок на своем желтом лице, только усы.
Интересно, что общего может иметь эта щетина с его местью?
Альфонс пожал Мазеа руку на прощанье, а потом дал мне знак следовать за собою.
— Понравились отношения с этим лимоном? — спросил я.
— Да. Даже удачно получилось, что ты проговорился. А теперь к делу: нужно передать Хопкинсу или капитану, чтобы они поскорее приготовили копии.
— А где их найти?
— Это и я хотел бы знать.
Возле фургона стояла тишина. Мы зашли и к артиллеристам, и к суданцам — никаких следов.
— Пошли к танкистам, — сказал я. Мне пора было отправляться на свидание, но об этом я сказать своему другу не мог.
— Откуда они там могут быть? Каждую машину обслуживает четыре-пять человек экипажа, и все они отлично знают друг друга. Впрочем, взглянуть не повредит.
В стороне от лагеря, на полоске голого берега, стояли танки. Одетые в комбинезоны танкисты ужинали.
— Нет их здесь, — немедленно пришли мы к выводу.
— Эй, вы!!!
Мы подняли глаза. Из открытого башенного люка стоявшего рядом с нами танка высунулась чумазая голова в шлеме.
— Где вас носит? — рявкнул на нас танкист с нашивками капрала.
Чурбан Хопкинс! Ну, по нахальству мировой рекорд он, по-моему, держит твердо.
— Я уже час торчу здесь один, жду смены, а они, видите ли, прогуливаются! Что здесь, черт побери, курорт, что ли?
Ругался он так, что слушать было тошно, но зато теперь нам было ясно: мы — танкисты, опоздавшие из увольнительной.
Никто из группы танкистов, расположившейся неподалеку, не обращал на нас ни малейшего внимания.
— Разрешите доложить: экипаж в составе двух человек для несения службы прибыл, — отрапортовал Альфонс.
Взобравшись на броню танка, мы скользнули в люк и захлопнули за собой крышку.
Щелкнул выключатель и внутри танка вспыхнул свет.
Это был новенький, современный танк с 75 — миллиметровой скорострельной пушкой. Внутри вполне могли удобно разместиться четыре человека — капитан, разумеется, тоже был тут.
— Да, вот это была работенка! — сказал Хопкинс. — Четырех танкистов я отослал — пригодились нашивки капрала — за двадцать километров вперед, чтобы они установили там наблюдательный пост и освещали прожектором джунгли. Они захватили с собой провиант и раньше, чем через три дня, не вернутся.
— А что скажет офицер — командир танка?
— Ничего не скажет. Он в госпитале.
— Кто же командует машиной?
— Я, — с легким удивлением, как человек, которому задали глупый вопрос, ответил Хопкинс.
— Ого! Вот это карьера!
— Ребята, — сказал капитан. — Сегодня ночью я ухожу.
— Возьмите, пожалуйста!
Альфонс передал ему копию путевого журнала и карты.
— Вы сами сняли копию?
— Да. Для нас теперь дорога каждая минута. Капитан долго глядел на записи и карту, а затем перевел взгляд на Альфонса.
— Вы получили образование?
— Да, кое-какое… Мне кажется, нам лучше сейчас не задерживаться. Возможно, нас уже ищут. Итак, мы последуем за вами завтра. Где мы назначим встречу?
— Нигде. Вы направитесь с помощью этой карты в столицу фонги — Тамарагду. К тому времени либо я уже буду знать решение загадки и мы сможем спокойно вернуться вместе, либо я с вами не встречусь… сам явлюсь в комендатуру. Может быть, смягчу этим хотя бы судьбу Квастича, которому иначе грозит не меньше десяти лет. К тому же, если вас схватят одних, это будет только лишь дезертирство, если со мной — государственная измена. На этом наш совет считаю законченым.
Капитан снова по очереди пожал руку каждому из нас.
— Я знаю, — сказал он, — что вы рискуете головой не ради алмазов, а ради правого дела и немножко ради меня… спасибо…
Взволнованные, мы выбрались из танка и услышали вдогонку голос Чурбана:
— Не топчитесь по броне… Вот болваны… Я же ее целый час драил!
Глава двенадцатая
ПРОЗРЕНИЕ
…За столовой, в светлой комнатке, глядевшей в сторону джунглей, меня встретила графиня. Она бросилась мне на шею и крепко прижала к себе.
— О Джон, где же ты был так долго? Я так ждала тебя…
— Верю… Но я был с друзьями… Она печально опустила голову.
— Прости… что я спросила об этом… Мне не нужны твои секреты, разве что решишь, что я достойна стать твоим товарищем… помогать тебе… Разве что ты поверишь мне…
У нее в глазах блестели слезы. Я был глубоко тронут. Ведь, как говорил мне пастор в одной шведской тюрьме, глаза — зеркало души.
А в ее глазах отражалась самая искренняя любовь.
— Видишь ли, Джон, — сказала она чуть позже, — сейчас мне кажется, что до сих пор я не жила еще, потому что не знала тебя…
Этому я не мог не поверить.
— Слушайте, графиня. Раньше я не доверял вам — почему, вы знаете. Но теперь я знаю, что ты любишь меня, что ты не можешь без меня жить…
— О, как ты сумел понять меня, — прошептала она. — Дай же мне быть твоей помощницей!
— К сожалению, ты мало чем можешь мне помочь. Через несколько часов я бегу отсюда…
— Я убегу с тобою!
— Это невозможно. Моя дорога будет слишком опасна… Но если я вернусь, мы никогда больше не расстанемся!
— Ты бежишь вместе с… с моим бывшим мужем… с капитаном? Потому что знай: Ламетр был моим мужем!
