Она услышала, как дверь сзади нее открылась. Прошел, тихо звякая шпорами, Остриков. Он не видел ее. Она двинулась за ним, сделала несколько шагов и остановилась. Негромкий разговор послышался ей неподалеку — там, где стояла грузовая машина и около нее часовой.
Кто-то проговорил негромко:
— Да тут неловко говорить, вон попка торчит на посту.
Голос показался Наташе знакомым.
— Ну ладно! — Этот второй был голос Острикова, неожиданно трезвый. — Дай закурю только…
Послышалось щелканье зажигалки. Она отказала. Остриков выругался. Кто-то чиркнул спичкой. Стали закуривать. Подошел немецкий солдат.
— Тебе прикурить? Дудки! Третьему не полагается!
Знакомый голос, знакомые слова! Кто это? Наталья Даниловна напряженно вслушивалась. Пищик? Может ли быть? Еще одно слово, и она узнает. Одно слово…
— Пойдем, Петр Иванович, — сказал Остриков.
«Петр Иванович»? Нет, Пищика звали Геной. Но голос, интонация…
Они отошли, и из темноты послышалось:
— «Трансваль, Трансваль, страна моя…»
Она с трудом удержалась, чтобы не побежать за ними. Утром Наталья Даниловна стала осторожно наводить справки, но никакого Петра Ивановича в комендантском пункте группы «97-ф» не оказалось.
Связи со своими все не было, и Наталья Даниловна решилась на смелый шаг. План ее был прост, но требовал большой напористости, самообладания.
Старший лейтенант Приходько когда-то был человеком Платонова. Со слов Шванке она поняла, что и в лагере он оказался стойким и мужественным, пройдя через пытки и нечеловеческие муки. Если добиться его освобождения, он сумеет перебраться через линию фронта, сумеет связать ее с Платоновым. Такому человеку можно многое доверить. Надо было заставить Шванке освободить Приходько.
И вот она сидит с Карлом в «Золотой коробке».
— Помните, Карл, тихие улицы Шарлотенбурга, озеро в парке, кафе «Орхидея»?
— Как же не помнить? Это же любимое кафе моей матери! И притом там впервые я встретил вас, фрау Натали. Вы, вероятно, тогда смеялись надо мной, а я робел в вашем присутствии, как школьник.
— А вы могли бы оказать мне большую услугу, Карл?
— Пусть фрау Натали только прикажет. Я не забыл услуги, оказанной моей матери старушкой Куун. Долг арийца — помнить добро.
— Эта услуга имеет прямое отношение к вашей службе…
— Все, что только не принесет вреда фюреру и Германии.
— У вас были случаи, когда пленных из местных жителей отпускали из лагеря на поруки?.. Ну, хотя бы женам.
— Да, было несколько случаев. Эти пленные хорошо себя вели.
— Вы должны отпустить одного человека.
— Кого, фрау Натали? И по какой причине?
— Имя я вам, конечно, назову, а о причине вы будете иметь только самое общее представление.
— Но…
— Его имя — Приходько.
В глазах Шванке отразился испуг.
— Это невозможно.
— Карл, вы в долгу у меня. Помните, как вы хотели броситься в Шпрее, задолжав крупную сумму, и как вас тогда поддержали? И никто не донес на вас, никто не сообщил вашему начальству, что пакеты, которые вы развозили на своем велосипеде, вскрывал кто-то еще, кроме адресата.
Она проговорила все это очень медленно и тихо, пристально глядя Карлу в лицо.
Он побледнел.
— Мой бог! Вы это знаете?! — вырвалось у него.
— Я работаю в немецкой разведке. Я должна и обязана все знать… Вы были тогда молоды, но теперь-то понимаете, чем пахнут такие дела? За это — топор!
Шванке уже не был ни предупредительным, ни бравым. Капли пота выступили на его крупном носу. Все его огромное тело, казалось, съежилось и поникло.
Наталья Даниловна холодно смотрела на него:
— Мы пожалели вас тогда. Мы поняли, что вы стали жертвой своего увлечения. А вы знаете, что сделали со стенографисткой из военного министерства, которая передала некоторые сведения польскому военному атташе? Это было незадолго до войны.
— Я не помню… — пролепетал Шванке.
— Напомню: ее казнили… Мы же сохранили сына вашей бедной матери и не помешали вам сделать карьеру. Не будем мешать и дальше.
— Но зачем вам нужен Приходько? Он же враг. Мы ничего не могли добиться от него.
— Деловой вопрос. Он нужен нам именно, как враг. У нас есть план…
— Не понимаю…
— Большего вы не должны понимать. Есть тайны, которых мы никому не открываем.
— Но я должен сообщить шефу.
— Вы никому не сообщите, Карл! Вы дадите возможность Приходько уйти из лагеря!
Карл молчал. Он был в ловушке и понимал это.
Нитка жемчуга открыла перед ней, чужестранкой, дверь в семью Келлера. Деньги, которыми был когда-то куплен Шванке, открывали перед Приходько ворота лагеря.
С КЕМ ЖЕ ВОЮЕТ ОСТРИКОВ?
Дорога шла по опушке мелколесья. Наталья Даниловна пустила коня шагом. Она знала, что найдет в этой недавно захваченной деревеньке, куда послал ее неутомимый шеф. Войска продвигались в глубь страны, оставляя за собой зону пустыни, уничтожая села и города, угоняя людей в неволю.
День был серый, бессолнечный. Низко склонились деревья над замерзшей рекой. Что-то темное мелькнуло среди покрытых снегом ветвей.
Как будто человеческая фигура стояла на суку, готовясь прыгнуть в ноздреватую пену сугроба. Конь захрапел, когда Наталья Даниловна подъехала ближе. Перед нею был повешенный.
Навстречу по проселочной дороге двигалась странная процессия. Дети, старики, старухи, молодые девушки, кое-как одетые, многие без шапок, медленно шли под конвоем солдат, подгонявших их штыками. Один из конвоиров нес прибитую к палке дощечку с надписью на немецком языке: «Разминировано». Позади всех, почесываясь, брел низкорослый ефрейтор.
Наталья Даниловна окликнула его, но ефрейтор уже сам бежал к ней, лицо его оживилось.
— Добрый день, уважаемая фрау.
— Какие новости, Лимкемпер?
— Мы сожгли деревню. Глядите! — Он указал на пожарище вдали.
— А это кто?
— Отряд деминеров. — Лимкемпер охотно пояснил: — Это местные жители. Мы гоним их на мины. Когда мины взорвутся, мы поставим эту дощечку. И будем собирать новый отряд. Вот и всё. Что вы так смотрите на меня, фрау Келлер? Счастливый путь! Хайль!
Она обессилела. Ей трудно было держать поводья. Мимо нее провели обреченных, и ничего нельзя было сделать для них. Бывает ли в жизни что-нибудь страшнее?
Она нашла коменданта участка, объяснила ему цель приезда. Есть данные, что уцелел дом районной милиции, там должны быть ценные документы. Комендант дал Наталье Даниловне провожатого.
Просторная изба-пятистенка чудом уцелела. Кругом догорали развалины, доносился шум близкой стрельбы.
На деревянной перегородке висел кусок картона с печатной надписью: «ЗАГС». От будничного слова повеяло воспоминаниями о другом времени, таком далеком… О другом мире.
Она открывала один за другим ящики столов. Среди бумаг валялись чистые бланки. Она стала их разбирать.
Легкие шаги послышались за ее спиной. В дверях стояла очень молодая девушка. Светлые косы выбились из-под платка. Девушка улыбалась. Давно уже Наталья Даниловна не видела такой хорошей улыбки.
— Кто вы? — спросила Наталья Даниловна по-немецки.
— Я местная учительница. Любой меня зовут.
Она говорила по-немецки правильно, но с трудом подбирала слова.
— Как вы попали сюда? Кто пропустил вас? — с оттенком строгости спросила Наталья Даниловна по-русски.
— Школу сожгли, вот я пока здесь устроилась.
— Но как же вас тут оставили?
— А меня здесь все знают. Я немцам стираю, убираю у них. Комендант обещал меня взять переводчицей.
— Вы, что же, и во время боев здесь были, Люба?
— Я у тетки была, тут, недалеко. И сейчас вернулась.
Она продолжала улыбаться все той же удивительной ясной улыбкой.
— Ну, идите отсюда, не мешайте мне работать!
Наталья Даниловна отобрала несколько бланков, которые не могли пригодиться Плечке, уничтожила остальные.
На обратном пути, на опушке леса, она увидела три трупа, лежащих на снегу. Она подъехала ближе. К ее изумлению, это оказались Лимкемпер и два солдата — конвоиры «деминеров». Кто убил их?
В лесу она обогнала четырех всадников. Бросив поводья, опустив к ноге правую руку с плетью, они углублялись в лес, стройно и красиво напевая вполголоса:
Эх, мой милай — д-мой хороший,Не боится д-верблюдей — ииих!Носит камушек тяжелой.Девяносто д-семь пудей…
Впереди ехал Остриков. Автомат висел у него на шее. И, когда он, перегнувшись в седле, развязно протянул Наталье Даниловне руку, ее рука коснулась дула еще не остывшего автомата.
В кого же стрелял Остриков? С кем же воюет Остриков?
«…К ВАМ ПОСЛАЛ СТАРЫЙ ХОЗЯИН»
