это время надо было еще заполнить карточку. Выручка в аптеках увеличилась в разы. Несколько человек, стариков и маленьких детей, умерло. На войне как на войне.
Троцкого прихватило неделю назад. В четверг на работе он почувствовал озноб и тяжесть в голове. К концу дня голова превратилась в наполненный пульсирующей болью ватный ком. Вечером, добравшись до дома, он выпил три рюмки водки, с октября настаивавшейся в темноте кладовки на меде и перце. С ощущением легкого опьянения и надеждой, что дотянет до выходных, уснул, до подбородка натянув на себя жаркое одеяло. Проверенный дедовский метод не помог. С утра Троцкий проснулся в таком состоянии, что лучше бы и не просыпаться. Штамм A/H3N2 питоном сжал его организм в кольцах вырабатываемого вирусами гемагглютинина и нейраминидазы, выкручивал кости и сухим кашлем выворачивал наизнанку легкие. Костас позвонил начальнику отдела, чтобы предупредить о своей болезни. Тот, бросив завал на работе, сам приехал к «безлошадному» Троцкому и отвез его в ведомственную поликлинику на Малой Морской. Пожилая, вымотанная врач-терапевт с чернотой под глазами, мельком глянув на него, расспросила про симптомы, прописала постельный режим, циклоферон, колдрекс и чай с малиновым вареньем. Явиться на прием велела через неделю. Все выходные Троцкий сражался с болезнью, не вылезая из своей холостяцкой берлоги. Валялся в кровати, гонял древние советские комедии, казахский рэп Скриптонита и отлично вваливающий в теперешнее состояние драм британца Etherwood. К понедельнику инфлюэнца стала понемногу сдавать позиции. Пошатываясь от слабости, он добрел до ближайшего продуктового мини-маркета, где под пристальными взглядами охранника-кавказца и кассирши-узбечки, помимо пельменей, макарон и замороженных мясных полуфабрикатов, взял бутылку серебряной «олмеки» и несколько лаймов для укрепления и витаминизации организма.
А сегодня утром Троцкий отправился на повторный прием, где все та же врач краем уха выслушала о его успехах, что-то буркнула про возможные осложнения и продлила больничный лист до понедельника. На работу во вторник. Разбогатев на несколько свободных дней и стараясь не думать о зашивающихся в отделе коллегах, Костас вышел из поликлиники. Домой возвращаться не хотелось, было желание пройтись и продышаться. Воткнув в уши пиратскую копию «Громче воды, выше травы» (что-то модно, а что-то вечно), он отправился побродить по скользким улицам, удивляясь встречным туристам, сошедшим с ума настолько, чтобы приехать смотреть его город в феврале. Старательно избегая продуваемые навылет набережные, Троцкий в какой-то момент понял, что оказался на Литейном проспекте, откуда дорога была одна – в «Копы».
Цифры на телефоне показывали почти двенадцать. Бар работал с одиннадцати. Сейчас там малолюдно, как в метро за пять минут до закрытия. Костас решил зайти. Высушить слякоть на «тимбах», согреться, перекинуться парой слов с барменшей, попросить ее налить в пивной бокал крепкого чая с лимоном, покивать головой в такт легкой атмосферной электронике, которую обычно крутили тут днем.
Вышло все по-другому.
На несколько секунд сбитый с толку нуаровым полумраком «Копов», он увидел сидящего за стойкой Артемьева, знакомого опера из Угрозыска. Это был похожий не то на древнего святого, не то на великого грешника мужик в годах. Волосы, присыпанные солью седины, резкие, словно вырезанные из потемневшего дерева, черты лица, пламя в желтовато-серых глазах, даже если Артемьев просто рассказывал анекдот. Впрочем, анекдотов от Артемьева Троцкий никогда не слышал. Говорил Олегыч только о делах. Вот и сейчас, орудуя вилкой в «шлемке» из нержавейки с разжаренной картошкой по-деревенски и свиной отбивной, он потчевал Костаса историей об обрушившемся на него свежем трупе, найденном в сторожке на стройке.
– …Кувалдометром ударили в затылок так, что у того глаза из глазниц повыскакивали. Висели на нервах, как елочные игрушки. И кожу содрали…
Мрачноватое общество, чтобы просто выпить горячего чая, подумал Троцкий, но все равно присел рядом за стойку. До чая, впрочем, дело не дошло. Артемьев сразу предложил выпить спиртного.
– По «соточке», а, Костас? Давай составь старику компанию.
– Ты же на работе.
– И что? Кому это когда мешало? Я почти пенсионер, ценный сотрудник. Руководство не трогает… Главное, завтра не продолжить. Все-таки убийство, нужно найти и покарать виновных… Так ты как?..
Обижать Артемьева, с которым Троцкий работал до перехода в отдел угонов, не хотелось, и он кивнул.
– Молодец!.. Только ты угощаешь, лады? В следующий раз выпивка за мной, а сейчас я на мели. Жене все деньги отдал на новую челюсть. Стоматологи, мать их! Вот кем надо было идти работать!.. Люся, нам еще по сто… Этой, что в первый раз была…
Троцкий стащил с головы «пидорку», снял куртку, расстегнул «адиковскую» кофту, бросив их на соседний стул. Взъерошил волосы, облепившие под шапкой голову. Артемьев покосился на его футболку, по темно-коричневой ткани которой порхали разноцветные бабочки.
– Ты в этой майке как баба, вырядившаяся на Восьмое марта. Не рановато?
Костас не успел ответить на провокационное замечание. Барменша поставила перед ними графинчик и рюмки. В графинчике вязко плескалось что-то похожее на нефть. «Эта, что в первый раз была», оказалась не водкой, а финским ликером «коскенкорва салмиакки», тридцатидвухградусной жидкостью со сладко-соленым вкусом «фазеровских» конфет, в которые добавляют нашатырь. Напиток очень на любителя.
– Ты, конечно, парень симпатичный, но уж больно худой, – заметил Артемьев. – Жениться тебе надо, отъесться.
– Жениться? – усмехнулся Троцкий. – Зачем мне это? На каждом столбе объявления с «женой на час».
– «Жена на час»? – переспросил опер. – Ты с ней за час только пососаки устроишь. Кастрюлю борща сварить уже не успеет. А горячее питание – залог здоровья.
– Да наливай уже…
– Ага… Ну, за Эру Милосердия, которая все никак не наступит, – провозгласил Артемьев, держа в руках наполненную рюмку. – Вроде все сидят за компьютерами, жмут на какие-то сердечки, сексом занимаются… этим… виртуальным… И все равно трупы через день. Не успеваем «глухари» оформлять… У вас ведь так же, Костас?.. У каждого студента-первачка теперь по машине…
Внезапно поняв, что Артемьев хорошо поддал до его прихода, Троцкий опрокинул внутрь себя содержимое рюмки, почувствовал, как алкоголь растекается по языку, дразня необычным вкусом рецепторы, а затем проваливается в пустой желудок. Сразу вспомнилось, как точно так же пил этот напиток в пропахшей пивом рякяля в Хаканиеми. Только компания тогда была другая.
Тут будто кто-то уловил его мысли и зарядил мелодию, которую он не слышал вот уже пару месяцев, но все равно узнал с первых нот сыгранного на ксилофоне проигрыша. Еще недавно он почти не разбирался в такой музыке, а теперь – пожалуйста. «Jaga Jazzist» – солнечный сплав джаза и электроники, звучащий так бодро и энергично, как мог бы звучать витамин С теплым майским днем. Но Троцкого
