Мадам Обломок. Чего кричишь? Надо порядок знать. (Ставит посуду на стол.)
Антон. Ну ладно, ладно... Вот дисциплина! Федька. Евдокия Петровна! (Улыбаясь, показывает вымытые руки.)
Мадам Обломок (торжественно, громко). Господа, прошу к столу!
Все шумно рассаживаются. Даша раздает хлеб. На тарелке остается ломоть.
Даша. Это Ефиму Ивановичу. Не пойму, где он мотается, шелапут...
Все едят.
Антон (мечтательно). К этому бы супу да хороший кусок мяса — цены бы супу не было.
Федька. Мясо! Какое оно бывает, мясо-то? Я уж забыл.
Очкарь. Мясо — это буржуазный предрассудок. Миф. Его выдумали. Только пшено реально. Оно — вот... (Разглядывает сквозь очки суп.) Э-э... И пшено грозит стать мифом... Я не вижу пшена!..
Борис. Как называется этот суп, мадам Обломок? Очень вкусный суп.
Наташа (смеясь). Это новости кулинарии: жареная вода!
Мадам Обломок (обиженно). Надсмешки строить легко. Что даете, из того и варю. (Подымается с места и, оскорбленная, уходит.)
Антон (кричит вслед). Мадам Обломок!
Мадам Обломок (обернувшись). У меня отец был Петр Федорович! Пожарник.
Наташа (виновато). Евдокия Петровна!.. Голубушка...
Антон. Евдокия Петровна!
Мадам Обломок (возвращается и садится, очень огорченная). Что это такое — жареная вода? У нас с мадам Распоповой, если хотите знать, графья обедали... И хвалили. И даже околоточный надзиратель Павел Максимович на что был любитель покушать... и тот...
Антон. Ну, ну... Поехала в доисторический мир...
С шумом распахивается дверь, и входят высокий рыхлый парень — Барыба. Он несет на плече Ефимчика, бережно опускает его на пол. Ефимчик весь в синяках и кровоподтеках. Все вскакивают с мест.
Даша (кричит). Господи, что с тобой? (Бросается к нему.)
Ефимчик. Ничего... Это я... агитировал...
Барыба (вздыхая). Великий человек!
Даша (уводя Ефимчика в другую комнату). Иди уж, иди, агитатор... (Уходит.)
Антон. Где ж это его... разукрасили так?
Барыба (откашлявшись). В пекарне Машурьянца... У нас, стало быть... (Опять откашливается в руку.)
Антон. Как же это он в пекарню попал?
Барыба (виновато). Я привел. Извиняюсь...
Антон. Ну, а ты кто? Откуда взялся?
Барыба. А я по улице шел. Вот как все дело, извиняюсь, и вышло. (Откашливается в руку. Молчит.)
Антон (ко всем). Поняли что-нибудь?
Все смеются.
Наташа. Нет, постойте... Сейчас мы все узнаем. (Барыбе, терпеливо.) Значит, вы по улице шли. А Ефимчик?
Барыба. А товарищ Ефимчик народу по карте объясняли. (После паузы, убежденно.) Великий человек!
Антон. Кто?
Барыба. Они! Товарищ Ефимчик!
Антон. Что ж он по карте объяснял?
Барыба. А все. Где фронт, где ихние, где наши. Очень правильно объясняли.
Антон. Да в пекарню-то он как попал?
Барыба. Это я. Извиняюсь! Конечно, кабы знал... (Кашляет в руку.) Я им говорю: вы б в нашу пекарню пришли, товарищ, объяснили, а то у нас, говорю, народ темный, а хозяин — лютый зверь! «Зверь, говорит, а вот мы ему когти-то обломаем!» Да... смело так объясняют: «Обломаем!» (Задумчиво.) Великий человек!
Антон. Ну, а дальше что, дальше?
Барыба. Лучше б и не водил я их. (Всхлипывает.) Ведь до чего правильно все объяснили они... товарищ Ефимчик... про нашу пекарню... «Вы, говорит, во мраке невежества, а кругом революция идет. А вы своего хозяина боитесь!» И кулаком сами машут. Ах, заплакал я, так говорили красиво... (Всхлипывает.)
Очкарь. Это Ефимчик-то?
Барыба. Они. (Подумав.) Великий человек! (Помолчав.) Ну, конечно, разве наш народ прочувствует. Появляется тут хозяин Машурьянец... Сволочь толстая... Одному мигнул, другому шепнул... Мастера и взялись за товарища Ефимчика. (Свирепеет.) Ну, тут уж и я не стерпел. Такая некрасивая драка пошла, да уж извиняюсь великодушно, товарищи!
При последних словах Барыбы из смежной комнаты выходят забинтованный Ефимчик и Даша.
Даша. Иди, иди, обедай, оратор.
Ефимчик. Обед, Хорошо! Садись, товарищ Барыба, — давай пополам. (Оба садятся за стол.) Это все оттого вышло, что я слов иностранных мало знаю. Разве этот народ обыкновенными словами сагитируешь?.. А иностранных слов я знаю мало...
Очкарь. Ничего, Ефимчик. Я тебя этим словам подучу.
Антон. Вот война кончится, Ефимчик, и пойдешь ты, брат, учиться. И станешь ты, скажем... доктором. А?
Федька. Или инженером. Чего лучше!
Борис. Или по коммерческой части. Ему больше подходит...
Очкарь. Интеллигентом будешь, Ефим Иваныч. В галстуке станешь ходить, и трость при тебе.
Ефимчик (вскипев). Да вы что, смеетесь надо мной? Как же доктором? Что я, беспартийный, что ли?
Барыба (вздыхая). Ну, не доктором... Ну, народным комиссаром... Можно?
Ефимчик (успокаиваясь). Народным комиссаром можно.
Даша. Сиди, сиди уж, ешь! Народный комиссар!
Все. Чай, чай, чай! (Колотят ладонями по столу.)
Мадам Обломок из большого чайника разливает чай.
Наташа (улыбаясь). А в самом деле, любопытно, что из Ефимчика выйдет. Из всех нас. Какими мы станем в будущем? А будущее? Какое оно? Вероятно, каждый представляет его по-своему. Я, например... я никак его не представляю... Что-то очень светлое, хорошее... а какое оно, не знаю. А ты как думаешь, Степан?
Рябинин. Я фантазер плохой! Только я так думаю, что кончится эта война — начнется другая...
Борис. Другая? С кем же это еще?
Рябинин. Не знаю... Но только еще много войн будет! Может, бескровные войны будут...
Очкарь. Экономические...
Рябинин. Только борьба всегда будет...
Антон. И так до конца нашей жизни?
Рябинин. Да, до конца. Я на все войны контракт подписал.
Наташа. А счастье?
Рябинин. В этом и есть счастье.
Пауза.
Антон. Нет, некрасиво ты жизнь рисуешь, Степан. Борьба. А во имя чего борьба? Будет борьба, будут и праздники. А я иначе себе будущее наше рисую. Замечательно красивой станет тогда жизнь на земле. И земля станет красивой, покроется солнечными городами, садами, парками... Дворцы будут. Дворец науки. Дворец культуры. Дворец труда. Безумству храбрых поем мы песню!
Мадам Обломок (восхищенно.) Господи, дожить бы!
Федька. А заводы?
Антон. И заводы станут красивыми! Чистыми! Радостными! Вот я шахтер, а мечтаю я — станут мои черные шахты белыми!
Рябинин (насмешливо). И уголь станет белым!
Антон (яростно). В белых штреках будем мы с тобой добывать черный уголь, Рябинин. Белые штреки... Белые надшахтные здания... И раз уж на то пошло — сад возле самой шахты. И люди станут красивыми. Все юноши будут, как ...(оглядывает ребят) как... да нет! Такой красоты парня еще нет среди нас. А все девушки будут красивыми... как Наташа!
Наташа (возмущенно). И ты! Вы все это говорите мне просто назло! Вот возьму я и срежу косы... прочь...
Антон. Ни за что! Что ты! Глупая! (Подходит к ней и говорит так, словно они одни.) Ты не подумай только, что я за красоту тебя люблю. Я б любил тебя и некрасивую. Но только это очень хорошо получилось, что ты такая да к тому ж еще и красивая... очень красивая... (Вдруг сообразив, что вокруг много ребят, и заметив, что Наташа вся красная от смущения, он обводит всех глазами и смущенно улыбается.) Ну что ж! Ну вот! Я не таюсь... Я люблю Наташу, а она меня. В общем, мы... как это называется... Ну, жених и невеста.
Общее изумление. Рябинин, побледнев, опускает голову.
(После паузы.) Все слышали? Вот ведь какое дело, товарищи!
Мадам Обломок. Господи! Свадьба! Свадьба!
Наташа убегает, мадам Обломок — за ней. Долгая пауза. Антон исподлобья оглядел всех я вышел. Молчание.
Федька (зло). Та-ак... Сюрприз... А... Нашли время для любви...
Борис (горячо). А ведь это измена, ребята, измена нашему делу. Ну, от Антона я не ожидал! Наташа — гимназистка: ей без любви немыслимо. А от Антона я не ожидал...
Федька. Враги под городом... Республика в опасности... А они — любовь.
Очкарь. Д-да... Не время, не время...
Даша. Время — не время, сердцу не закажешь.
Очкарь. Душа... Сердце... Любовь... Мы потихоньку скатились, друзья, в сферу метафизики. Черт подери, да комсомольцы мы еще или уже гимназисты?
Ефимчик (растерянно). Что ж это, трещит наша «Коммуна номер раз», а? Трещит!
Федька. Теперь им комнату надо отдельную дать. А если в поход тронемся, так особую карету. А там дети пойдут...
Борис. На бюро надо этот вопрос выносить. Это не частный вопрос, это дело принципиальное. Если все жениться начнут, так у нас не комсомол получится, а... тихое семейство...
