Я сделал глоток. На вкус это была яблочная наливка, довольно крепкая. Подозрения усилились. Зачем это он меня спаивает?
— Я не знаю, кто ты такой, — проговорил погонщик, не переставая ухмыляться, — но ты, похоже, хороший боец. А вот все остальные думают, что ты сумасшедший. Или лжец. Уже подходящее имя подбирают. Представляешь, каково тебе будет с таким именем?
Я молчал.
— С таким именем тебя не возьмут даже в старосты, — продолжал он. — Не надейся, что твоя сила важнее имени и репутации. Так и останешься уборщиком навоза.
Я сделал еще два больших глотка и почувствовал себя чуть свободнее. Подорожник сверлил меня взглядом.
— К тому же ты — чужак. У нас не доверяют чужакам. Ничего не доверяют, кроме навоза.
— А у вас часто бывали чужаки? — поинтересовался я.
— Редко. Я видел двоих. Один появился на речной заставе, он не говорил ни слова, только рычал и бросался на людей. Его посадили в клетку и показывали за клинки, пока он не умер с голоду. А другого убили крестьяне, когда он воровал капусту с огородов. Надеюсь, ты не из их племени?
— Наверно, нет.
— Я хоть и не верю тебе, но выхода у меня нет. Ты — воин, а не конюх. Становись погонщиком. Я отставил в сторону кружку.
— И что дальше?
— Будешь ездить с нами. Будешь иметь клинки. Есть досыта. Тебе мало? Ты к тому же получишь хорошее имя.
«Он меня еще уговаривает, — с восторгом подумал я. — Ведь это именно то, что мне нужно. Не ему, а мне!»
— Как же мы будем вместе работать, если ты мне не веришь?
—Я никому не верю. Для моей работы это не очень-то надо...
— Ошибаешься...
— А про тебя я все узнаю после первого же переезда. Так ты согласен?
— Подожди... Я все-таки хочу понять, зачем нужен я. Разве мало хороших бойцов? И разве трудно уговорить их стать погонщиками, если и еду, и клинки, и имена вы гребете лопатой? Зачем тебе я — чужак, ненормальный, которому ты не веришь?
Я должен был задать этот вопрос. Мне по-прежнему казалось, что со мной хотят сыграть и обмануть. Все складывалось слишком хорошо, чтобы быть правдой.
Погонщик перестал улыбаться.
— Безымянный, ты, наверно, не понял, какую судьбу я тебе предлагаю. Мы будем ездить по дорогам. Там не будет старост. Там нет Холодных башен. Только посланники Прорвы и разбойники за каждым деревом. Безымянный, каждый наш выезд — прогулка по краю могилы! Так что решай сразу.
Я молчал. Конечно, я был согласен, но не спешил объявить об этом. Я готовился задать один вопрос.
— Ведь это ты подобрал меня на дороге? — проговорил я.
— Да, я. Но на этот счет не волнуйся. Ты мне ничего не должен.
— Ты помнишь это место?
— Помню, примерно, — слегка удивился погонщик. — А что?
— Это далеко?
— Далеко. Дня три пути. Это в долине, где много водопадов, на пути к Третьей горной заставе. Почему ты спрашиваешь? Ты оставил там что-то?
— Ну... да. Смогу я побродить часок, если мы окажемся там?
— Значит, согласен, — облегченно сказал Подорожник и бесцеремонно отпил из моей кружки. — Что, интересно, ты будешь там искать? Наверняка это уже нашли без тебя.
— Нет... — я замолчал, не зная, стоит ли сразу раскрываться. Потом решил, что стоит. Мне не терпелось узнать ответ. — Там должна быть пещера...
— Ха! Там тысяча пещер. Какая тебе нужна? Сердце екнуло. Но не остановилось. Ничего страшного, жизнь продолжается. Тысяча пещер — не миллион. Можно поискать.
— Странный ты какой-то, — хмыкнул погонщик. — Завтра сходим к Лучистому, я скажу, что забираю тебя. А ты помойся хорошенько. От твоей одежды так несет навозом, что хочется плюнуть.
Я вышел в пустой темный двор. Тысяча пещер... Сейчас, когда я узнал, что вернуться будет непросто, мне вдруг впервые захотелось домой. К Лерочке. К Ка-теньке. К троллейбусам и шумным улицам. К Директору, наконец.
Тысяча пещер. Ну ничего. Главное, стронуться с мертвой точки. Теперь все будет по-другому. Теперь что-то изменится, наверняка.
Я наивно полагал, что могу следующим утром поваляться лишний часок после подъема. Но староста, пришедший выгонять нас работать, понятия не имел о переменах, наступающих в моей жизни. Ему было на них наплевать. Он считал, что, пока я числюсь на конюшне, должен заниматься лошадьми, и был по-своему прав.
Пришлось таскать лоханки с водой. Однако теперь меня не угнетали ни эта работа, ни тошнотворный завтрак, съеденный вскоре после пробуждения. Я испытывал пренебрежение к своей прежней, неуютной и уже отдаляющейся жизни. Наконец-то наступали те перемены, о которых я столько думал. Я уже жил там, в завтрашнем дне, где я наконец смогу оторваться от постылого овощного двора, где увижу все, что хочу видеть, и найду ответы на накопившиеся вопросы. Я был убежден, что именно так и сложатся события.
После обеда мы с Подорожником отправились на попутной повозке к Лучистому. Тот собирался куда-то уезжать и уже сидел в седле своей новой лошади. Человек с обожженным лицом, которого я уже однажды видел, был рядом с ним. Он гарцевал на своем коне, высокомерно поглядывая на меня.
Повелитель не побрезговал сказать мне несколько слов. Он говорил о нешуточном доверии, оказанном мне, о необходимости быть честным и храбрым, о верности своему господину и благодетелю. Под последним он имел в виду себя, конечно.
Я почти не слушал Лучистого. Я даже не смотрел на него. Не смотрел, чтобы не рассмеяться.
Их величество гордо восседало на коне, положив ладонь на рукоятку дорогого, хорошо отделанного тесака в кожаных ножнах. Мой серый двубортный пиджак, отчищенный и залатанный, был перепоясан широким ремнем с коробочкой-именем. Мои брюки — заправлены в короткие сапоги из мягкой кожи— А мой галстук — мой старый зеленый галстук, подаренный Леркой на Рождество, — красовался на лунообразной голове Лучистого, перетягивая большой покатый лоб прямо посередине.
Он был похож на пьяного председателя колхоза, изображающего мальчишкам Илью Муромца. Я старался не рассмеяться. Наконец Лучистый уехал, величаво выпрямив жирную спину, обтянутую моим пиджаком. Подорожник постоял немного, глядя ему вслед, потом бросил мне «пошли» и первым зашагал в глубь двора.
Я впервые оказался во владениях Лучистого и вынужден был признать, что мне здесь нравилось. Никакой грязи, никаких груд хлама и перегнивших овощей не было и в помине. Все почищено, выметено, а местами даже покрашено. Дворовые работники аккуратно одеты. Лица в основном сытые и самодовольные. Мне даже стало неудобно за свою неровную щетину и ветхую одежду, пропитавшуюся запахом навоза. Но на меня поглядывали снисходительно.
Погонщик вошел в высокий сарай, попросив меня подождать. Вскоре он показался с ворохом одежды в руках.
— Снимай свое рванье и одевайся в это, — велел он. Мне достались брюки из плотной серой ткани, тонкий свитер и кожаная куртка. Крепкие сапоги из коровьей кожи оказались чуть велики, но эту беду можно поправить портянками.
Одевшись, я почувствовал себя другим человеком. Курточка, правда, немного жарковата для здешнего климата, но это сейчас, а сырой ночью ей цены не будет.
— Человек, носивший это до тебя, — проговорил Подорожник, — прожил совсем немного. Поэтому одежда почти новая.
— Как это «прожил немного»? — оторопел я. — Так это все, выходит, с мертвеца? Погонщик усмехнулся.
— А ты думал, это, — он кивнул на груду моей старой одежды, — с живого? Да разве живой человек свою одежду отдаст?
Я должен был об этом догадаться. И нечего теперь строить из себя чистюлю. Я взглянул на погонщика и по-свойски усмехнулся.
— А теперь надень это, — он бросил мне под ноги широкий ремень с пристегнутым ножом. Пожалуй, это был не нож даже, а меч или тесак — по длине он равнялся моей руке.
Я поднял оружие с земли, вытянул из ножен. Тесак был тяжелым и крепким, но эстетики в нем оказалось не больше, чем в обрезке водопроводной трубы. Складывалось впечатление, что его сработал из железной полосы второклассник-двоечник — с помощью зубила и негодного школьного напильника. В этот момент я вспомнил про свою находку — искусно обработанную полоску металла, что хранилась теперь в подвале конюшни под моим тюфяком. Почему, спрашивал я себя, бесполезная старая вещь поражает красотой и точностью отделки? А необходимый и незаменимый в этих условиях боевой клинок — предмет гордости настоящего бойца — иначе как корявым не назовешь. Почему?..
Обратно мы шли пешком. Погонщик помалкивал, ухмыляясь каким-то своим мыслям. Я заметил, что встречные поглядывают на нас осторожно. Словно боятся разозлить слишком смелым взглядом. Даже двое пьяных громогласных старост притихли, заметив нас. Видимо, погонщики имели свой, особый авторитет.
— Ты так легко согласился пойти с нами... — сказал Подорожник.
— Разве это странно — выбрать достойную жизнь?
— Или смерть, — тихо заметил погонщик. Меня его слова ничуть не смутили.
— Зачем обязательно смерть? На свете много опасных дел, но это не значит, что ими не нужно заниматься. Твоя жизнь так же опасна, как теперь и моя...
