Оглу закончил прощупывание повязки на моей руке:
— О'кей.
Я повернулся:
— Вот удовольствие.
Он пожал плечами:
— Мои извинения.
Я оделся. Мы выпили еще по стаканчику бренди и расстались друзьями.
Я прошел через комнату, на прощанье погладил кошку и котят, при этом незаметно достал слайд, который спрятал под ними.
Уже у двери Оглу сказал:
— Ради Бога, не пытайтесь что-либо понять. Это дело слишком запутанное. И не беспокойтесь насчет билетов на самолет.
Я позвоню и проверю, удалось ли Веритэ взять их. Если нет, просто приходите сюда в два часа, они будут у меня.
* * *
Но Веритэ взяла билеты. В полдень мы были уже в Загребе, там пересели на самолет «Эр-Франс» и к обеду были в Париже.
Веритэ заказала мне комнату в отеле «Кастильон». После обеда я отвез ее домой и велел зайти ко мне утром. Когда я вернулся в отель, там меня уже ждал Казалис, но я не удивился этому.
Эта сторона дела был организована безупречно.
— Если ты думаешь, что я опять пойду на ту квартиру, то ты сошел с ума. Шпигель — труп, у Говарда Джонсона сломана рука. А они явно не против сравнять счет. Здесь я чувствую себя в большей безопасности.
Он кивнул, а затем ответил:
— Решать тебе — до тех пор, пока здесь не появится Сатклифф, а он приедет завтра.
— В котором часу?
— Днем. Я приду за тобой после ленча. — Он встал с постели, на которой сидел, нахлобучил на голову шляпу и сухо спросил:
— Куда ты дел все, что привез? — Он мельком глянул на чемодан, стоявший на табурете, и я понял, что Казалис подумал о нем.
— Я арендовал сейф в «Америкэн экспресс», и оставил там.
Для безопасности.
Он ушел, я позвонил Веритэ и велел ей никого не впускать к себе до завтрашнего утра, пока не приду я. Сам же спокойно лег спать. Цветной слайд был на пути к Уилкинс. Я отправил его вместе с подробными инструкциями, что с ним делать.
Срочной авиабандеролью.
Я зашел к Веритэ рано утром и позавтракал с ней. Не знаю — то ли потому, что она вернулась в Париж, была поблизости от своего начальства и вновь обрела старые привычки, то ли потому, что она решила, будто то, что происходило в «Мелите» и ночью в Полаче, лишило ее защиты и нужно заново укрепить ее, так или иначе, держалась она хотя и приветливо, но холодно и слегка надменно.
Она угостила меня беконом и яичницей, не глазуньей, а также великолепным кофе из Коны, который на этот раз не нужно было выцеживать из оловянной цедилки.
— Ты передала материал Малакоду?
Она кивнула:
— Прошлой ночью.
— Позвони Малакоду и скажи, что мне нужно с ним встретиться сегодня вечером в шесть. Потом мы пойдем обедать и танцевать в «Лидо» на Елисейские Поля: за пятьдесят четыре франка можно натанцеваться до упаду и выпить полбутылки шампанского. Видишь, как я хочу быть добрым и хорошим?!
Она пристально посмотрела на меня, а затем очень тихо сказала:
— Ты и так очень добрый и хороший. Я бы не хотела, чтобы ты стал другим.
Веритэ встала и подошла к телефону. Она дозвонилась не сразу, а когда ей это удалось, разговор пошел на немецком.
Положив трубку, Веритэ повернулась ко мне:
— Герр Малакод согласен. Он встретится с тобой в половине шестого. Я подвезу тебя.
— Туда же?
— Нет. — Ее голос звучал не очень-то приветливо.
— Ты что-то не то съела?
— Герр Малакод не дурак, — сказала Веритэ.
— Я и не думал так никогда. И уж точно в отношении денег.
— Эти записи были сделаны британским агентом.
— Да что ты?
— Как ты объяснишь это герру Малакоду?
— Карвер везунчик. Так уж случилось. "
Я подошел к Веритэ; она же держалась по-прежнему холодно. Я положил ей на плечи руки, наклонился и по-братски поцеловал в щеку.
* * *
Уилкинс позвонила мне через полчаса после того, как я вернулся в отель. Пять минут ушло на нудные вопросы: меняю ли я регулярно носки, не отросли ли мои волосы и почему я сказал, что заплатил за электричество, а на самом деле не заплатил. После чего она наконец перешла к делу. Уилкинс посмотрела слайд на офисном проекторе и час возилась с различными справочниками. Она нашла нужную информацию в нескольких местах и, должен признаться, хорошо выполнила свою работу. Думаю, она просто не умела иначе. Венцом ее трудов стала страничка со следующими заметками:
"Общие положения:
Фотография сделана весной. Лиственницы на заднем фоне только что начали зеленеть. Растущие у стены горечавка, маленькие крокусы и первоцвет в фут высотой. По тени можно заключить, что это раннее утро или поздний вечер.
Человек:
Возраст — около пятидесяти. Пять футов десять дюймов.
Глаза карие. Одежда как на рабочем из Франции, Швейцарии и Австрии. Курит трубку с каплевидным основанием и большой чашечкой — немецкого или австрийского типа. Подошва — правый ботинок, осанка — возможно, слегка хромает.
Ниша в стене:
Маленький придорожный алтарь или гробница. Фигурка — резьба по дереву, Мадонна с младенцем. Деталей не разглядеть, но возможно, это работа местного умельца (Бавария?).
Местонахождение:
Где-то в Германии, Швейцарии, Австрии. Район Савойи.
На заднем плане видны горные вершины, некоторые покрыты снегом".
Прежде чем положить трубку, я сказал:
— Я сообщу вам, если изменится адрес. Что у нас нового?
— Пришла кое-какая работа. Я поручила ее Фиску.
— Хорошо. — Фиск — бывший полицейский, который не раз помогал мне. — Это все?
— Нет. В конце месяца домой в отпуск приезжает Гарвальд.
Я улыбнулся. Гарвальд — это ее друг, тот, что летает в районе Суэцкого канала. Когда он приедет, Уилкинс будет для меня потеряна. И даже приказ короля не остановит ее.
— Не волнуйтесь. Если я задержусь, закройте контору и отдайте ключ Фиску. Передавайте привет Гарвальду. Скажите ему, что пора из вас наконец сделать настоящую женщину.
На другом конце фыркнули и повесили трубку.
Я поднялся из-за столика, стоящего у окна, за которым я сидел во время разговора, и пошел в ванную. Закрыв за собой дверь, я увидел Говарда Джонсона, сидящего на крышке унитаза. Он курил сигарету и ухмылялся, правда, совершенно беззлобно.
— И сколько времени ты уже здесь?
— Вот глупый вопрос.
Я подошел к умывальнику и, не спуская с Джонсона глаз, пустил воду, чтобы помыть руки.
— Как рука?
— Перелома не было, сильное растяжение. А сейчас она почти как новая. Интересно поговорил со своей Уилкинс?
— Да. Ее жених возвращается. Это значит, мне на время придется закрыть контору. — Я быстро помыл руки, шагнул к вешалке для полотенец и взял одно. Я ничего не мог поделать — у телефона лежали мои записки по поводу слайда. Я также ничем не мог помочь себе, потому что в левой руке Джонсон держал сигарету, а в правой — пистолет.
— Ну как, помылся, малыш? — спросил он.
— Конечно. — Я бросил полотенце на вешалку, и оно комком упало на пол.
— Хорошо, — сказал он. — Впрочем, не стоит волноваться.
Они еще не пришли к окончательному решению относительно Шпигеля. Мои инструкции ограничены.
— Я должен быть благодарен за эти маленькие уступки.
— Вот правильно. — Он шагнул ко мне. — Повернись.
Я повернулся. Вам ничего не удастся сделать против десяти пуль, если вы, например, сидите в узкой лодке. Он ударил меня по затылку, и я погас, точно высоковольтная лампочка, испустившая дух.
Глава 12
Методы Борджиа
Казалис провел меня через черный вход дома тридцать пять по улице Фобур-Сент-Оноре и оставил одного в чердачной комнате, где недавно переклеивали обои. В комнате стояли два сосновых стула, все в пятнах от побелки, которой красили потолок. Таких, как я, не пускали через главный вход. Значит, у этого места была дурная репутация. Но все же я делал успехи.
В последний раз через задний вход меня проводили в посольство — дом, расположенный на той же улице, только под номером 37.
Я сидел и смотрел, как паук обматывает клейкой нитью муху, попавшую в паутину, словно он только что придумал новый способ изготовления шаров для гольфа. Я выкурил одну сигарету, и тут пришел Мэнстон. На нем был пиджак для утренних визитов и полосатые брюки, а также светло-серый галстук и булавка с жемчужиной. Он казался раздраженным. Его волосы сохранили светлую краску. Выглядел он великолепно.
Мэнстон подмигнул мне и спросил:
— Что ты можешь сказать о югославских винах?
— Не так уж много. А где Сатклифф?
— Мы держим его подальше от тебя: беспокоимся за его давление.
Я кивнул:
— Может, тебе будет интересно узнать, что Говард Джонсон нанес мне визит в отеле?
— И что он забрал?
— Ничего.
На самом деле он смылся с моими записями по поводу слайда, которые надиктовала мне Уилкинс. Но у меня хорошая память.
