— Вы прекрасно выглядите, Аэлита, — сказал он, целуя ей руку.
— Ну что вы, Николай Алексеевич! — потупилась Аэлита. — Я сегодня состарилась еще на один год. Честное слово!
— Пришел поздравить вас с этим. Но все равно вам меня не догнать, — усмехнулся Анисимов.
— А мне и не надо догонять! — выпалила Аэлита. — Человеку не столько лет, сколько значится в паспорте, а сколько другим кажется.
Анисимов почему-то вздохнул:
— Какой-то мудрец сказал, что беда не в том, что мы стареем, а в том, что остаемся молодыми.
Аэлита задумалась, над скрытым смыслом этих слов. Он, вероятно, имеет в виду конфликт между возрастом и неостывшими желаниями, стремлениями. Конечно, он молод душой и уж, во всяком случае, в этом отношении моложе Юрия Сергеевича Мелхова, хотя и сед и прожил долгую жизнь.
Аэлита повела Николая Алексеевича в комнату, заметив, что в руке он несет сверток.
— Вот приготовил ко дню вашего рождения, — сказал Анисимов, принимаясь его развертывать. — Три поэта — три портрета.
Аэлита рассматривала искусную чеканку на меди.
— Это вы сами? — удивилась она.
— Увлечение молодости! Ради вас вспомнил. Вы меня многое заставляете вспоминать.
— Ну что вы, Николай Алексеевич! Но как похож Александр Сергеевич! А что это за подпись?
— На каждом портрете по две строчки. Тоже для вас написал. Хотел выразить в них свое представление о поэтах. Не знаю, как получилось. Во всяком случае, кратко.
Аэлита громко прочитала первую надпись:
— Лицей. Друг-няня. Сказки. Кружки.
Певец зари. Царь. Выстрел. — Пушкин.
Действительно кратко! Но и ясно. Всего несколько слов. А ведь какая жизнь отражена. Право-право!
— Должно быть, чем ярче человек, тем проще о нем надо сказать.
Аэлита взяла в руки второй портрет!
Плетень. Березки. Сени.
Любовь и грусть. — Есенин.
Удивительно! — только и сказала она. — А это что? — Она не успела развернуть третий пакет.
— Я прочту на память начало строчек. Может быть, догадаетесь:
Вводил в мир
маяком стих
Владимир…
— Мая-ков-ский! — воскликнула Аэлита. — Он, конечно, он! Честное слово! В его поэзии, как и в фамилии, — огонь маяка! Теперь помогите мне развесить портреты. Хотя я тут и временная жиличка, но без ваших портретов уже не могу!
И она засуетилась в поисках молотка и гвоздей. Наконец отыскала и с победным видом принесла.
Когда все портреты были развешаны по стенам, Аэлита сказала:
— Вот теперь вы выдали себя с головой, Николай Алексеевич!
— Вы так думаете?
— Я знала только несколько ваших строчек: афоризмы в форме каламбура. Помните, «колесо заколесило»?
— Еще бы!
— Теперь я знаю, что вы пишете стихи. И никогда, никогда мне их не читали.
— Так ведь однокоренные рифмы допускаю. И только для себя.
— Это еще важнее, если для себя. Пообещайте, что прочитаете.
— Попозже, если позволите. Я ведь только на музыку писал.
— На музыку?
— Да. На классиков.
— А у Маши, в квартире которой я обретаюсь, прекрасная коллекция пластинок. Право-право!..
— Нет ли этюда Скрябина Э 1 из второго сочинения?
— Наверное, есть. У нее все есть. На Север с собой не взяла.
Пока Аэлита разыскивала пластинку и налаживала стереопроигрыватель, Анисимов сидел, углубленный в свои мысли. А пес Бемс доверчиво прилег рядом, привалившись к его ноге. Тотчас захрапев, он олицетворял собой покой и уют.
Анисимов находился под впечатлением «игры в мяч», как он мысленно называл свои недавние посещения министерств и беседы с теми самыми людьми, которые отведали искусственных яств на «пире знатоков».
Сначала он попал к бывалому моряку, который только еще обживал свой просторный, отделанный дубом кабинет. Референт, знавший японский язык, присутствовал при беседе с академиком. Речь шла о производстве черной и красной икры для населения.
— Я понимаю, Николай Алексеевич. Икра ваша действительно морем отдает, рыбой. Это вроде бы и наше дело. Я вот даже о цене думал, какую на банках поставить. Посудите сами, ежели ее продавать в магазинах по вашей пустяковой себестоимости, никто же ее покупать не станет. Подумают, дрянь сбывают. Нет! Цену надо поставить сопоставимую с настоящей икрой. Тогда она пойдет.
— Это уж ваше дело, — заметил Анисимов. — Наука тут ни при чем.
— Это все верно. Было бы нашим делом, кабы не одно обстоятельство. Рыбное-то изделие на поверку, как тут мне подсказали, оказывается вовсе не рыбным. Нет, нет, я понимаю, что это искусственный продукт. Но я о ведомственной принадлежности. Что у вас идет на производство икры? Вы ее не из воздуха делаете, как мечтал Тимирязев, а из казеина.
— Верно. На первых порах из казеина. Но по своим качествам, которые отмечены экспертами, это «казеиновое изделие» не хуже дефицитной икры.
— Вот-вот! Правильно сказали — «казеиновое изделие».
— Федор Семенович имеет в виду, что казеин получается из молока, — вставил прилизанный референт, — а молоко к нам, к рыбной промышленности, никакого отношения не имеет.
— Да, пока что китов доить мы не научились, — рассмеялся замминистра, — но когда-нибудь научимся. И тогда из китового молока будете делать вашу искусственную осетровую икру. По рукам?
— Я не вполне понял вас. Киты нам не требуются.
— Ясно, что не требуются. Но вот у меня появилась мысль. Хочется ведь с вами в ногу идти. Киты чем питаются? Мелочью всякой, планктоном, рачками крохотными. Все это ведь — белки. Так?
— Конечно, белки.
— Так вот. Этих белков мы вам наловить сколько угодно можем. Стряпайте нам из них хоть икру, хоть севрюгу. Вот тогда у нас с вами дело завяжется, а пока…
— А пока Федор Семенович имеет в виду, что ваша продукция из казеина имеет прямое отношение к Министерству мясной и молочной промышленности, — вставил референт.
— Понятно, — буркнул Анисимов, — хотя вы и не по-японски мне это разъяснили.
— Ну какой же тут японский разговор! — воскликнул замминистра. — Мы всей душой за новое, но поймите и нас. Каждый занимается своим делом. Кто рыбой, кто молоком. А вашим белковым резервом на случай непогодных влияний Министерство сельского хозяйства заинтересуется. Очень был рад повидать вас, Николай Алексеевич. Как поживает ваша японочка?
— Благодарю. Определяет, чем это пахнет.
— Рыбой, рыбой! Честное слово, только рыбой! — говорил, улыбаясь, былой моряк, провожая ученого гостя, покидавшего министерство отнюдь не в лучшем расположении духа.
В Министерстве мясной и молочной промышленности академика тотчас принял его недавний гость, замминистра, тот самый, который походил на штангиста второго тяжелого веса.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
