С «нашей мамочкой» мы могли делиться любыми, самыми сокровенными мыслями, переживаниями. Мы доверяли ей все свои тайны.
Начальником штаба полка стала бывшая студентка четвертого курса механико-математического факультета МГУ Ирина Вячеславовна Ракобольская. В октябре 1941 года Ира Ракобольская, член университетского комитета ВЛКСМ; дежурила в комитете, когда позвонили из райкома комсомола и сообщили о наборе комсомолок в авиацию. Она тут же передала телефонограмму на факультеты и сразу же отправилась в ЦК ВЛКСМ. Ее, как хорошую спортсменку, парашютистку, безоговорочно зачислили в формирующуюся авиачасть.
«Меня назначили начальником штаба, — вспоминала впоследствии Ракобольская. — Командир полка Е. Д. Бершанская ходила с орденом в звании старшего лейтенанта — и меня к ней начальником штаба! Я тогда еще не имела никакого звания, не имела даже представления, что должна делать. Помню, нужно было оформлять аттестации на звания, но, ввиду того, что это делалось впервые, пришлось переписывать их по пять раз, В приказе № 1 было зафиксировано, что мы приступили к исполнению обязанностей. Вторым приказом утверждалось распределение по экипажам личного состава и назначение должностных лиц. Вначале мы чувствовали себя неловко: ведь совсем недавно все были на одинаковом положении, а тут вдруг я — командир. Вхожу в комнату — все должны встать, спросить разрешения и т. д. Не сразу удалось мне освоиться в новом положение и далось это нелегко».
Ракобольскую назначили начальником штаба не случайно. Очень скоро Раскова и Бершанская заметили, что у вчерашней студентки есть несомненный организаторский дар, к тому же учитывался ее прошлый опыт комсомольского работника со стажем.
Бывший инженер Иркутской летной школы Софья Озеркова, талантливый, знающий свое дело специалист, была назначена на должность инженера полка. Она обучала техников прямо у самолета, была очень справедливой и требовательной, не допускала поблажек. Ведь от работы техника на земле зависит надежность машины в полете, а значит, и жизнь пилота и штурмана.
Знающими дело специалистами были инженер полка по вооружению Надежда Стрелкова, инженер по электроспецоборудованию Клавдия Илюшина, штурман полка Софья Бурзаева. Командирами эскадрилий назначили опытных летчиц, немало лет летавших на линиях Гражданского воздушного флота, Серафиму Амосову и Любу Ольховскую.
На первом собрании полковой комсомольской организации комсоргом избрали Ольгу Фетисову, в недавнем прошлом работника ЦК ВЛКСМ; она первой пришла в формируемую женскую авиачасть. Членами бюро стали Женя Руднева, Катя Рябова, Саша Хорошилова, Тоня Худякова, Маша Смирнова, Рая Маздрина.
Полк был сформирован, но учеба продолжалась. Учились летать в лучах прожекторов, осваивали искусство противозенитного маневра, бомбежку с малых высот.
Первое же учебное ночное бомбометание «по фонарям» Женя выполнила «на отлично». Крутова, пользуясь ее указаниями, точно вывела самолет на цель, и цель была «поражена». Выполнение этого задания стоило Жене многих трудов и волнений. Но потом, повторенные десятки раз, приемы становились привычны; вырабатывался автоматизм, необходимый профессионалу.
В самом конце февраля летчицы, штурманы, техники и вооруженцы успешно сдали экзамены по теории и практике. Раскова и Бершанская были удовлетворены. Напряженнейший труд четырех месяцев давал результаты — на их глазах выпускницы аэроклубов превратились в летчиц-ночников, студентки стали штурманами, а девушки, не имевшие представления о боевой технике, — авиамеханиками, вооруженцами. И было похоже, что все они (в большей или меньшей степени, конечно) сделались военными людьми. Научились четко подходить к командирам, обращаться и отвечать по-уставному, а главное — поняли необходимость в армии дисциплины, привыкли выполнять распоряжения.
2 марта пришел приказ о присвоении летчицам и штурманам первых воинских званий. Пока что звания были скромными: сержантские и старшинские. Женя стала старшиной, знаки различия — по четыре треугольника в петлице. В «каптерке» ей выдали восемь треугольников. Пожилой старшина отсчитал их ей в ладонь по одному, взглянул с усмешкой:
— Значит, дочка, мы с тобой теперь сравнялись. А за кубарями когда придешь?
Выдали новое, подогнанное по росту летное обмундирование, хорошо пахнувшее выделанной кожей, какими-то фабричными красителями.
С охапками одежды новоиспеченные сержанты и старшины прибежали к себе в общежитие, и тут началось истинно женское дело — примерка. Сначала в нежно-голубые петлицы ввинтили рубиновые треугольники и «птички», отчего петлицы показались еще привлекательнее. Потом натянули новые гимнастерки и стали просить подруг, которые были заняты тем же, посмотреть, «как сзади?», и ответить: «Надо тут ушить или нет?»
Женя постаралась ровно посадить в петлице (еле уместила) свои треугольники, надела форму и сапоги, повернулась несколько раз перед зеркалом, в котором можно было увидеть себя только до пояса, и решила, что обмундирование сидит сносно. Но в этом она, пожалуй, заблуждалась.
После того как завершилась экипировка, случилось событие еще более важное: выдали пистолеты «ТТ». Повешенные в кобурах на пояс, они сразу потянули ремень вниз — пришлось затягиваться туже. Штурманы, помимо всего, получили свое особое снаряжение: планшеты с ветрочетами, специальные линейки, карты с маршрутами следования на фронт.
Первые дни после присвоения звания летчицы и штурманы ходили в полной амуниции, подчеркивая свою «военность». В столовой самым популярным местом стал угол, где стояло большое зеркало. Даже Женя Руднева не могла пройти мимо него — останавливалась, чтобы еще раз посмотреть на свои треугольники и кобуру на боку. Она чувствовала, что в душе ее произошла основательная перестройка. Все, что она делала теперь — прокладывала ли курс на карте, чистила ли свое личное оружие, забиралась ли на штурманское место в самолете, — все это было для нее так же естественно, как когда-то работать в обсерватории и записывать лекции любимого профессора.
В новой форме со знаками различия в петлицах девушки поспешили сфотографироваться. Женя послала карточки домой и нескольким самым близким друзьям в Москву.
«Получила ли ты мою мордашку, Идочка? Правда, на злого Бобика похожа? Это уж я постаралась быть серьезной, а то перед этим фотографировалась и вышла маленькой девочкой в военном костюме — такая детская улыбка получилась. Ну вот я и решила, что штурман должен быть серьезным, и немного пересолила… Женя (я тебе о ней писала, это моя летчица) утверждает, что фотограф преувеличил и что на деле я никогда такой серьезной не бываю…»
Женя Крутова была почти права.
Весна не мешкала. Днем, когда над головой в сплошной облачности появлялись прорехи, в них просвечивала голубизна, в них устремлялось солнце, и авиаторам на земле становилось жарко.
Окончательно утвердили состав экипажей, звеньев, эскадрилий. Ждали приказа об отправке на фронт. Он мог прийти со дня на день, и хотелось, чтобы этот день наступил скорее, потому что были уверены в своих силах. Зимнее затишье на фронте подходило к концу, на юге враг снова зашевелился, подбрасывал подкрепления, готовился к весенней кампании. В эти дни Гитлер заявил по немецкому радио, что Россия будет окончательно разбита весной. Русские будто бы одержали успех зимой потому, что стояли трескучие морозы. А весной, летом, когда этого не будет, немецкие танки окружат Москву, стальным кольцом, и первомайского парада в Москве больше не будет.
Слышать такое было нестерпимо. Все мы тайно мечтали совершить подвиг. Подвиг (боевой или трудовой) мы привыкли ценить высоко, героев знали, любили, стремились им подражать.
Каждый день теперь мы повторяли подобно чеховским «трем сестрам» («В Москву! В Москву!») — «На фронт! На фронт!» И все ощущали, что долгожданный приказ где-то уже родился и вот-вот придет к нам в Энгельс.
…Объявлена важная и многозначительная весть: сегодня, в ночь на 9 марта, все экипажи вылетают последний раз на учебное бомбометание на полигон.
— Ты представляешь, мой милый звездочет, по фонарям лупим последний раз, значит, в следующий раз уже по фрицам! Ночь сегодня такая ясная, что сможем летать без приборов — валяй по своим звездам! Сможешь по одним звездам? — говорила Женя Крутова своему штурману, войдя в казарму и постукивая у порога сапог о сапог, чтобы сбить на пол последние снежные крошки.
Женя Руднева подняла глаза от книги, улыбаясь, нарочито легкомысленно ответила:
— Смогу, конечно.
— А я не позволю. Понятно? Отставить улыбочки и литературу, не относящуюся к делу. Собирайтесь, товарищ штурман.
— Слушаюсь, товарищ командир.
— Ой, Женя, кажется, дело в шляпе — дня через три на фронт!
