Тяжелое, гнетущее впечатление произвел на публику опрос дочери сгоревшего провизора, симпатичной 13-летней девочки Марии. Во время пожара она выскочила на крышу первого этажа дачи и была снята дворником.
Девочка замечала загадочное отношение молодого квартиранта к ее мачехе. Особенно девочку удивляли бывавшие между подсудимой и молодым человеком резкие ссоры из-за мужчин.
Молодой человек приходил в состояние раздражения, негодовал на свою квартирную хозяйку и вскоре же опять мирился с ней. После пожара отношения между Краевской и Ведерниковым стали все более и более обостряться; молодая женщина ходила гулять со своей падчерицей в сопровождении кучера и боялась, что квартирант когда-нибудь застрелит ее.
Во время последних ссор она открыто говорила Ведерникову, что не хочет более видеть его у себя, на даче.
Девочка-свидетельница, видимо, была очень удручена торжественной обстановкой суда и имела жалкий, беспомощный вид.
Подсудимая попросила, наконец, удалить девочку, находя излишним и неудобным присутствие ее на следствии, изобиловавшем пикантными подробностями.
Суд удовлетворил это ходатайство, и малолетняя свидетельница была отослана домой.
Затем опрашивалась госпожа Э. Г. Меджинова, бывшая сожительница доктора Владислава Краевского. Это — молодая, изящно одетая дама, по происхождению башкирка, с миловидным, располагающим лицом. Держалась она на суде очень весело, расточая улыбки направо и налево, и своей поразительной жизнерадостностью приводила всю публику в игривое настроение. Показания ее, однако, дали небольшой материал для следствия Свидетельница слышала от кого-то, что сгоревший провизор и его жена существовали, главным образом, на средства своего молодого квартиранта.
В квартире Краевского, на Николаевской улице, проживала также несколько месяцев со своей подругой некто Н. Томара, учившаяся в консерватории и платившая за две комнаты до 130 рублей в месяц. По ее словам, Ведерников в семье провизора казался своим человеком и очень хорошо относился к детям Краевского, заботливо ухаживая за ними. Рядом с комнатами Н. Томара в квартире провизора проживала одно время еще какая-то немецкая чета, которая вскоре малодушно сбежала от бесконечных музыкальных упражнений своих соседок.
Свидетель В. А. Аксюк, из игроков, старался очернить подсудимого, но объяснения его были настолько неправдоподобны и курьезны, что публика хохотала, и председательствующий пригрозил удалить ее из зала.
Брат покойного провизора, Генрих Краевский, прямо с абцуга обрушился с целой обвинительной речью на обоих подсудимых. Он, по его же собственному признанию, решительно ничего не видел и не знает, но желает мстить за смерть своего брата и быть грозным обвинителем. Тем не менее тут же, на суде, выясняется, что после трагической смерти брата свидетель ничем не помог осиротевшим детям и не присутствовал даже на похоронах. Мало того, им же оспаривается право на наследство после другого умершего брата, доктора Владислава, у его незаконнорожденной дочери.
Еще более ожесточен на подсудимых второй брат провизора, Сигизмунд. О своих братьях он говорил по номерам: брат № 1, брат № 2.
— Мои показания, записанные у судебного следователя, были даны мною по чистой совести, но, может быть, и не без некоторой доли увлечения, — с пафосом объявил он, становясь в позу грозного судии.
Защита иронически улыбается.
Свидетель не может хладнокровно говорить о подсудимых и мечет на них громы и молнии. О, он, безусловно, обвиняет их в смерти своего незабвенного брата!
— Мое убеждение твердое, — говорит он.
— Вы потрудитесь отвечать только на вопросы и говорить о фактах, а не о своих убеждениях, — прервал его разглагольствования председательствующий.
— Когда вы были у своего сгоревшего брата?
— За год до его сожжения, — ответил свидетель, особенно подчеркивая последнее слово.
Квартирную обстановку провизора, заполнявшую десять комнат, он оценил всего в тысячу или максимум полторы тысячи рублей.
— Подсудимая, жена моего несчастного брата, была…
Сигизмунд Краевский не договорил и сделал многозначительный театральный жест в сторону Ведерникова.
Публика в самом веселом настроении духа, и судебным приставам стоит много труда успокоить ее.
— Квартира моего брата была вертеп, — продолжал далее свидетель. — Это были почти погибшие люди, обокраденные и обкрадываемые! — неистово кричит он.
Товарищу прокурора приходится недоумевать.
— Кто? Что? — спрашивает он. — Я все-таки не понимаю, кем обкрадываемые и что обкрадывали?
Свидетель. Да вы что, собственно, хотите знать?
Товарищ прокурора. Я хочу знать, кто были обокраденные.
— А, вы фамилии желаете узнать?
И Сигизмунд Краевский сделал неопределенный мелодраматический жест.
Товарищ прокурора отказывается допрашивать его.
— А где ваша жена? — полюбопытствовала защита у свидетеля.
— Моя жена? Моя жена увлеклась одним товарищем прокурора и… ушла! — резко отвечал он.
— Брата сожгли, иначе я не могу выразиться, — кричит он. — За него ответят перед судом Божиим. Он на вас смотрит.
— Вы, кажется, сами же говорили, что у судебного следователя немного увлекались, — политично заметила защита.
Дальше обнаруживается, что и этот свидетель является претендентом на наследство покойного доктора Владислава Краевского. У последнего была девочка, и, указывая на нее брату Сигизмунду, он выдавал ее за свою незаконнорожденную дочь. Это, однако, не помешало Сигизмунду Краевскому оспаривать у осиротевшей девочки имущество ее отца. Оставшиеся в живых братья Краевского считали почему-то неудобным помогать и детям, осиротевшим после смерти провизора, находя неприличным вмешиваться в такие дела.
Впрочем, Сигизмунд Краевский даже сомневается: действительно ли осиротевшие дети провизора — его родные дети. Провизор Краевский был маленького роста, а сын — почему-то большого, да и девочка ничего похожего не представляет.
После пожара дачи свидетель действовал заодно с интересами страхового общества, не желающего платить премии, — «подавал руку помощи утопающему страховому обществу», как выразился сам свидетель.
— А не писали ли вы донос прокурору, что в истории с пожаром дачи вашего брата заметно убийство? — осведомляется защита.
— Это я не делал и вам не советую делать!..
С покойным доктором Краевским свидетель однажды «немного» поссорился.
— И долго тянулась эта ссора? — спрашивает присяжный поверенный Марголин.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
