Эй! Здесь лежит Амелия куколка Штурм!
Но скоро ее уже здесь не будет!
Оливера пора прервать, хотя это совершенно мне не свойственно. Придется сказать ему неприятную правду. И побыстрее.
Но женский инстинкт велит мне ограничиться всего лишь субтильной полуправдой. Пятьдесят на пятьдесят. Но и это прогресс.
«Подожди!»
Оливер неохотно поднял голову, как будто кто-то совершенно посторонний вдруг вмешался не в свое дело.
«Мммммм».
«Хочешь поиграть?»
«Говори, золотко. Я готов».
Оливер пытался выглядеть как человек, все уже повидавший в постели, — а выглядел как человек, потерявший очки.
«Иди ко мне, я тебе кое-что покажу. Ложись на спину, закрой глаза и не шевелись».
Оливер послушно подчинился моим приказам, будучи убежден, что опытная толстушка возведет его на Олимп практической сексуальной науки.
Я выскользнула из постели и тихо открыла шкаф. Слава Богу, хороший мальчик: много галстуков. Я вынула один и завязала ему глаза. Немного поразмышляла, не связать ли ему руки и ноги, но это показалось мне слишком.
«А теперь, — сказала я властно, — расслабься. Скоро я к тебе приду».
В ответ Оливер ужасно громко засопел. Он дрожал всем телом от возбуждения, и в какой-то момент мне даже стало его жалко. Я поцеловала его в лоб, как это сделала бы мамочка, дав своему простуженному ребенку лекарство и уложив его в постель.
Я тихонько надела платье, взяла туфли и бикини и сделала Марпл знак уходить.
На цыпочках я прокралась к входной двери, вышла и тихо закрыла за собой дверь.
Проклятье, черт возьми! Да это просто не может быть правдой! Я уставилась на супердорогие часы Оливера, которые все еще были у меня на руке.
У бедняги и так был повод на меня разозлиться. Я считаю, ни один мужчина не заслуживает того, чтобы его бросили в момент эрекции с глазами, завязанными очень дорогим галстуком. Если Оливер потеряет не только свое достоинство, но и свои часы, он не сможет пережить эту ночь без тяжелого невроза. А этого он не заслужил. Мальчик ничего неправильного не делал. Но и ничего правильного тоже.
Казалось, что, несмотря на мои напряженные нервы, я действую достаточно разумно. Я завернула часы в свой небесно-голубой лифчик, не слишком гармонирующий с темно-красными трусами, которые я по счастливой случайности сохранила на себе, — и попыталась просунуть маленький сверток в щель для газет. Щель эта — очень коварный прибор: его металлическая крышка захлопывается с нечеловеческой силой. Надо бы написать сценарий ужастика про щель-людоедку. Абсолютный лидер рынка.
И эта щель яростно захлопнулась и прищемила мне пальцы. Когда я дернулась от боли, то услышала тихий звон по ту сторону двери. А затем что-то покатилось по полу.
Да, там что-то покатилось по полу.
У меня защемило сердце, — мне стало ясно, что именно покатилось.
Я прислонилась к двери и закрыла глаза.
Чьи грехи я здесь искупаю? Наверное, в жизни я еще недостаточно натерпелась, раз судьба наказывает меня таким образом. Эй вы, боги возмездия и плохих шуток! Мне не нужно больше тем для разговоров, не нужно гротескных переживаний, никаких новых абсурдных сюжетов. Мне и так есть о чем рассказать. Спасибо, на три жизни хватит!
Я потеряла — Господи, подумать только — золотое колечко от Булгари, когда вытаскивала руку из щели. Проклятая штука сожрала мой бриллиант! Схапала мое самое дорогое украшение. Кольцо, которое торжественно преподнес мне злосчастный Филипп три месяца назад, завернутое в розовую шелковую бумагу. Широкое золотое кольцо с восьмигранным бриллиантом и надписью внутри «куколка&кукленок».
Теперь дорогое сердцу колечко лежало на холодном мраморном полу холла в доме, в котором меня все еще ждал мальчик с завязанными глазами и слабеющей эрекцией и, возможно, спрашивал уже, куда я, к черту, подевалась.
Куколка&кукленок. Мы не планировали ребенка. Пока нет. Филипп был для этого слишком благоразумен.
А я слишком неблагоразумна. Оба качества были преградой наследнику.
Филипп говорил: «У тебя есть твое кафе, у меня — моя работа. Кто из нас пожертвует ради ребенка своей профессией?»
«Да, Филипп, я знаю. Но если бы это произошло, решение нашлось бы».
«Конечно, решение всегда находится. Но нам нужно сначала начать жить вместе, прежде чем думать о ребенке».
«Филипп?»
«Что?»
«Ты абсолютно прав. Поэтому заткнись».
«Гм?»
«Я вовсе не задумываюсь всерьез о ребенке. Я просто хочу немного помечтать. Мечты не будят по пять раз за ночь. У них не пучит животик. Они не плачут, когда у них режутся зубы. И не нужно с ними считаться, когда планируешь отпуск. Но я с удовольствием представляю тебя отцом моих детей».
Он взъерошил мне волосы на затылке.
«Я считаю, ты будешь великолепной мамой».
«Правда?»
«Конечно. В любом случае, ты не станешь их слишком баловать. Для этого ты слишком занята собой».
«Тупая шутка».
«Это было сказано не в шутку».
Так или примерно так проходили разговоры, касающиеся наших будущих детей. Мы оба были не вполне против, но и не вполне за.
Я знавала женщин, которые после рождения первенца превращались в общественно невыносимых мутантов-мамаш. Которые навязывали своим бездетным подругам разговоры о поносах, экологически небезопасных игрушках и плохо заживающих швах. Они прекращают краситься, брить ноги или регулярно ходить в парикмахерскую, потому что теперь они были не женщинами, а мамашами. Которые, разговаривая с вами по телефону, вдруг начинают вопить: «Даайэтомааамее! Дай сюдааа!», так что у вас готовы лопнуть барабанные перепонки.
Но есть и другие примеры. Моя уже упоминавшаяся подруга детства Кати, воспитывая детей, находила еще время изменять мужу. Образец для подражания.
Или Патрисия, наша уборщица в кафе. Она работает у нас, чтобы оплатить приходящую няню для своих близнецов, которых она в шутку называет Эльмекс и Арональ.[56] Не беда, что муж бросил ее именно ради этой няни, ну, не повезло, бывает. Наверняка можно привести более позитивные примеры. Каждой женщине я могу посоветовать: возьмите няню. Но только не из Скандинавии. Они блондинки и, готовые на все, разрушают семейные узы. Я бы лично взяла зрелую англичанку. В Великобритании девушки выглядят как Сара Фергюсон или как королева. И из-за таких женщин семью, как правило, не бросают.
Когда примерно в середине апреля я сказала Филиппу, что беременна, он стал как громом пораженный. Он сел за кухонный стол и долго ничего не говорил. Я была слегка разочарована, потому что с детства несколько по-другому представляла себе реакцию на известие о моей беременности. С тех пор как я посмотрела фильм «Сисси — юные годы императрицы», в сердце своем я ношу совершенно четкий образ этого момента.
Вот юная императрица в длинном, шуршащем пеньюаре вбегает в кабинет его величества и прерывает важное совещание:
«О, Франц, я должна тебе кое-что сказать, это срочно!»
Министры быстро прощаются. А Франц Иосиф, кайзер Австрии, произносит: «Да, Сисси, что случилось?»
Она бросается к нему, обнимает его за шею и кричит: «Франц, у нас будет ребенок!»
Он поднимает ее в воздух, целует и шепчет: «Да? Да, Сисси! Я так счастлив, несказанно счастлив!»
Похоже, Филипп этого фильма не видел или не воспринял его как пример для себя. Он сказал:
«Что с твоей диаграммой?»
«По-видимому, дала осечку».
Он смотрел на меня и мял свое лицо, как будто это тесто для пиццы.
«Ты не рад», — сказала я с обидой.
«Я еще не уверен. А ты рада?»
Я тоже, честно говоря, была не уверена, но мне показалось разумнее, оставить свои сомнения при себе, и выбрала дипломатичный ответ:
«Я не могу радоваться без тебя. Если ты не хочешь ребенка, ребенка не будет».
Довольно драматичное высказывание, но каким-то образом оно сглаживало ситуацию. Если уж моя первая беременность не начинается, как у Сисси, то пусть будет хотя бы тоже как в кино. Ничто я ненавижу сильнее, чем решительные, судьбоносные моменты собственной жизни, после которых не вспомнишь, что именно ты говорил. Конечно, мне ни на секунду не пришло в голову избавиться от ребенка. Беременность в возрасте за тридцать от любимого, к тому же хорошо зарабатывающего мужчины серьезной профессии. Нет, этот ребенок должен увидеть свет. Я уже почти физически ощущала его движения внутри себя. И мне придется, в соответствии с дурацкой, но старинной традицией фон Бюловых, думать об имени на букву П. Паулина фон Бюлов? Петер? Памела? Патрик? Пирожок? Хи-хи-хи.
«Ты избавишься от нашего ребенка?» Филипп смотрел на меня растерянно.
«Нет», — сказала я. И стала плакать.
А потом было как в кино. Филипп обнял меня, высушил мои слезы, погладил меня по животу и спросил, может, мне лучше лечь, положив ножки повыше.
