Первым делом мужчина убеждается, что с сыном уже все в порядке, и его жизни ничто не угрожает, а затем, пылая гневом, поворачивается ко мне.
— Что ты с ним сделала? — рычит он. На его побледневшем лице играют желваки, а руки стиснуты в кулаки до побелевших костяшек.
Отступаю назад, мотая головой, пока не натыкаюсь спиной на стену. В эту минуту у меня не получается даже звука выдавить из себя, чтобы хоть как-то оправдаться. Ноги подкашиваются, а сердце выпрыгивает из груди. Крепко зажмуриваю веки, ни в силах смотреть в пылающие холодной яростью глаза Теодора.
— Папа! Пап! — до меня доносится настойчивый голос Сета. — Это не она! Это Сиселия!
Давящее чувство пропадает, и я медленно приподнимаю ресницы.
— Сиселия? — удивленно переспрашивает Теодор. — Сет, это точно?
— Точнее не бывает — мальчик хмурится точ-в-точ как Теодор, и подкрепляет свои слова утвердительным кивком.
— Сет… — качает головой граф, еще не полностью поверив словам сына
— Пап… — мой защитник непоколебим, аки скала.
Они сейчас так похожи, словно две капли воды. Невзирая ни на что любуюсь обоими мужчинами, большим и маленьким, ощущая непонятную гордость и удовлетворение, словно они мои, оба мои.
— Леди Сиселия, повторите еще раз, будьте добры, вашу историю, — наконец поворачивается уже к ней Теодор, и дарит точно такой же давящий взгляд, коим награждал перед этим меня.
Замершая возле двери и полностью слившаяся со стеной няня нервно сглатывает и бледнеет еще больше.
— Леди Эванжелина схватила ребенка на руки, и после этого ему стало плохо, — выдавливает она из себя.
— А вы не хотите рассказать, что было до этого? — огрызаюсь я, начав, наконец, защищаться. — Почему, например, этот самый ребенок сидел напуганный под столом? Почему вас укусил Сет? И почему я вообще заглянула в детскую?
Сиселия молчит, я нервно дышу, снова распаляясь от гнева.
— Лэрд Эмерей, я не знаю, как вы относитесь к запугиванию и угрозам, — с нажимом произношу, смотря с упреком не только на Сиселию, но и на Теодора. — Но именно этим и занималась ваша няня, когда я забежала в комнату. Остальное, думаю, вам и Сет может рассказать, а меня прошу извинить…
С этими словами я, гордо задрав голову, выхожу, кинув на сжавшуюся в уголке девушку не слишком дружелюбный взгляд. Пускай сами разбираются. Я все. Бобик сдох. Держусь из последних сил, чтоб не зареветь.
— Эва, — окликает меня Теодор.
Моя спина вздрагивает, и мне стоит огромных усилий, чтобы не оглянутся. Скидываю с себя наваждение и твердо нажимаю на ручку. Мне кажется, что Эмерей хочет кинуться за мной вдогонку, но…
— Па, — тихий голос очнувшегося Гленна останавливает его порыв, и мужчина оборачивается к малышу, опускаясь на колени возле его кровати.
А я закрываю дверь за спиной, словно отрезая себя от всех остальных. На секунду, на миг мне показалось, что я часть их семьи. Но это был самообман. Глупая фантазия. Я всегда буду чужой. И хоть мне казалось, что между мной и Теодором что-то изменилось после разговора, но этот случай ясно дал понять, как я ошибалась.
В первую очередь, что бы не случилось, этот мужчина будет винить меня, и лишь потом разбираться кто прав, а кто виноват. И даже если обвинения и не будут озвучены, то в душе он всегда будет меня подозревать. Может несознательно, может нехотя, но будет. И от этого хочется плакать, и больно так, что, кажется, будто сердце вот-вот разорвется пополам.
Глава 18
Рассерженно вытираю одинокую скатившуюся по щеке слезу и беру себя в руки. Минутная слабость, на то она и минутная, а строить воздушные замки не в моем характере. И хоть я сделала огромную ошибку, привязавшись к мальчикам и их папе, но теперь уже ничего не поделаешь. Прошлое, к сожалению, не изменить и сердцу не прикажешь, а вести себя достойно надобно в любом случае.
Жальче всего не себя, а Сета и Гленна, которые тоже искренне меня полюбили. Впрочем, детская психика весьма гибкая, и через некоторое время они обо мне даже не вспомнят, окруженные любовью и опекой близких. Свое же сердце я закую в ледяную броню, и по возвращении полностью отдамся учебе. И совсем не буду вспоминать ни о малышах, ни об их папе. Ни капельки. Не буду. Вот. Только, честно говоря, я даже сейчас понимаю, что обманываю себя.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Эва! — предмет моих терзаний внезапно оказывается прямо подо мной.
Подо мной, потому что я в данный момент сижу на ветке того злополучного дерева, с которого чуть не упал Сет. — Ты зачем туда забралась? Кто тебя снимать будет?
Возмущенно фыркаю в ответ. Сама, как-нибудь спущусь. Не настолько высоко над землей расположена моя импровизированная “скамейка”.
Еще минуту постояв, задрав голову и взирая на молчаливую меня, Теодор решается на несказанно удививший поступок. Схватившись руками за ветку, он в мгновенье ока, чуть раскачавшись, взлетает на нее и невозмутимо устраивается возле меня. А, уловив мой опешивший взгляд, по-мальчишески беззаботно улыбается.
— А ты думала, одна умеешь лазить по деревьям? Если хочешь знать, это мое любимое место. С детства. Именно тут я провел многочисленные часы за книгой, успешно прячась от строгого гувернера.
И как я могла не подумать об этом?! Ведь от осинки, как говорят, не родятся апельсинки. Зуб даю, Тео в детстве был таким же “шилом в попе”, как теперь его сын.
Эмерей, чуть поерзав, усаживается поудобнее. Благо ветка вполне успешно справляется с нагрузкой в виде солидного мужчины и тщедушной меня.
Мы на некоторое время замолкаем, думая каждый о своем. Лично я стараюсь не обращать внимания на то, как действует на меня близость графа. Внезапно телу становится жарко, а довольно-таки открытый ворот платья начинает давить, как и свободно зашнурованный корсаж.
— Извини, — тихо начинает Эмерей. — Я не знаю, что на меня нашло. Просто очень испугался, ведь знал, что приступов некоторое время быть не должно, а он случился…
Тихо соплю, не зная, что на это ответить
— Проехали, — в конце концов, машу рукой. — Бывает. Я тоже очень испугалась.
Разглаживаю на коленях подол светлого муслинового платья, старательно избегая взгляда мужчины. Я просто боюсь. Боюсь, что в моих глазах он легко прочтет весь спектр тех эмоций, который терзают меня. А еще признаки чувств, которые так не вовремя проснулись в моем сердце. Такие робкие и одновременно сильные. И болезненные. И совершенно безответные. Ведь я не пара ему, не пара. Просто приживалка, без роду и племени, еще и с другого мира, а может, действительно больна на всю голову. А он граф, аристократ. С родословной до десятого, как минимум, колена. Да и какая я ему пара, если собираюсь вернуться в свой мир.
— А почему тогда случился этот приступ? — стараюсь выбросить из головы отголоски тоски и переключиться на действительно важные события.
— Гленн тебя защищал. Непроизвольно. Невольно, потому, что не умеет управлять своей силой, — хрипло отвечает Теодор.
Кидаю искоса взгляд из-под ресниц. Винит меня? Или нет? Но взор моего собеседника направлен куда-то вдаль, лишь только упрямая морщинка глубоко залегла между бровями.
— Я не хотела, — мой голос дрожит, горло сковывает спазмом.
Значит, я все-таки виновата. Хоть и косвенно.
Эмерей вздрагивает, услышав меня, и разворачивается, ловя мой взгляд в плен своих карих глаз.
— Это не твоя вина. Это вина Сиселии, — еще больше хмурится мужчина. — Но больше она никому не навредит.
— Что с ней? — обеспокоенно спрашиваю, внезапно ощущая, как пересохло во рту.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Ничего, — пожимает плечами Эмерей. — Ничего… хорошего. Пакует чемоданы. А я уже направил письма в несколько агентств, скрупулезно обрисовав ситуацию. Думаю, теперь в любой приличный дом ей дорога закрыта.
— Но ведь… — снова пытаюсь начать самобичеваться.
— Даже думать не смей! — резко обрывает меня мужчина. — Наоборот, ты снова спасла моих детей. С таким педагогом удивительно, что у Гленна срыв только сейчас случился… Ты поняла, Эва?
