Большинство современных неврозов, сны пациентов, мифы индогерманских народов, наша литература и наши патриархальные принципы были истолкованы на основании Эдипова комплекса — т. е. исходя из того, что при выраженном отцовском праве сын не признает «роль отца в семье», не хочет «смотреть в лицо настоящему отцу», неспособен «жить с ним» в мире. Психоанализ как теория и как практика, несомненно, стоит на утверждении, что все неудобства современной культуры объединены под грифом «Эдипов комплекс».
Что может сказать антропология об оптимистическом взгляде, выраженном в процитированном выше отрывке? Если патриархальный строй означает счастливое разрешение Эдипова комплекса, этап, когда мужчина без страха смотрит в лицо своему отцу и т. д., — тогда где он существует в неассимилированной форме? То, что он «обходится стороной», «отклоняется» при материнском праве, было доказано в первых двух частях этой книги, а также — совершенно независимо от наших выводов — и самим доктором Джонсом. Существует ли Эдипов комплекс во всей своей силе и славе в культуре, никогда не изучавшейся с этой точки зрения эмпирически, — вопрос праздный. Целью настоящей работы было отчасти вдохновить дальнейшие полевые исследования. Что может или не может выявить такое эмпирическое исследование, лично я не берусь предсказать. Но мне кажется, что отрицать существование проблемы, замаскировывать ее очевидно несостоятельным допущением и вычеркивать все то, что уже было сделано для ее решения, — значит оказывать медвежью услугу как антропологии, так и психоанализу.
Я указал на ряд противоречий и неясностей в психоаналитическом подходе на примере весьма любопытной работы доктора Джонса. Это следующие моменты: идея «вытесненного комплекса»; утверждение, что материнское право и незнание отцовства коррелируют друг с другом и вместе с тем независимы друг от друга; представление о том, что патриархат — это как причина Эдипова комплекса, так и счастливое его разрешение. Все эти противоречия, на мой взгляд, коренятся в учении о том, что Эдипов комплекс является vera causa [50] социальных и культурных феноменов, а не их результатом; что он возник в результате первобытного преступления и обрел в расовой памяти форму наследственных коллективных тенденций.
Я хотел бы упомянуть еще один момент. Если рассматривать первобытное отцеубийство как реальный исторический факт, т. е. такой, который необходимо расположить в пространстве и времени, а также соотнести с конкретными обстоятельствами, то как мы должны его себе представлять? Должны ли мы допустить, что в стародавние времена в таком-то месте, в такой-то сверхорде совершилось такое-то преступление? Что это преступление затем породило культуру и что эта культура каким-то образом распространилась по всему миру, там и сям превращая обезьян в людей? Это допущение разваливается, стоит лишь его сформулировать. Альтернативный вариант столь же труднопредставим: это что-то вроде эпидемии второстепенных отцеубийств, охватившей весь мир; каждая орда переживает эпоху циклопической тирании, затем совершает преступление и вступает тем самым в эпоху культуры. Чем больше мы стараемся конкретизировать и проработать эту гипотезу, тем менее склонны относится к ней иначе, чем к «сказке» [51], как назвал ее профессор Кребер, — наименование, против которого не возражал и сам Фрейд [52].
6. Комплекс или сентимент?
До сих пор для обозначения типичных психологических установок по отношению к членам семьи я использовал слово «комплекс». Я даже предложил новое выражение «нуклеарный семейный комплекс» в качестве применимого к различным культурам расширения понятия «Эдипов комплекс», которое, я настаиваю, применимо только к арийскому, патриархальному обществу. Но в интересах научной номенклатуры я должен пожертвовать этим новым выражением, поскольку не только не рекомендуется вводить в научный обиход новые термины, но и всегда похвально избавляться от терминологических захватчиков, если можно доказать, что они претендуют на уже занятую территорию. Я полагаю, что слово «комплекс» обладает определенными смысловыми оттенками, в силу которых его можно использовать разве что только в качестве научного «жаргонизма» — того, что по-немецки называется Schlagwort [53]. Во всяком случае, требуется пояснить, что мы имеем в виду, когда его употребляем.
Слово «комплекс» относится к тому этапу развития психоанализа как науки, когда он был тесно связан с терапией и фактически представлял собой не более чем метод лечения невроза. «Комплекс» означал патогенную вытесненную эмоциональную установку пациента. Но сейчас возникает вопрос: можно ли в общей психологии выделить и изолировать вытесненную установку пациента по отношению к другому человеку и работать с ней отдельно от невытесненных элементов? Наше исследование показало, что различные эмоции, составляющие отношение человека к человеку, настолько тесно связаны и переплетены, что образуют единую, органически неразделимую систему. Таким образом, в отношении к отцу почитание и идеализация неразрывно связаны с неприятием, ненавистью и презрением, и эти последние чувства являются отражениями первых. Негативные чувства — это отчасти реакция на чрезмерное возвеличивание, тень, отбрасываемая в бессознательное ослепительной идеализацией неидеального отца. Отделить тень от части в «предсознании» и части в бессознательном невозможно; они неразрывно связаны. Допустим, в своем врачебном кабинете психоаналитик может пренебрегать видимыми элементами установки пациента, которые ничего не добавляют к заболеванию; он может обособить вытесненные элементы, сложить из них некую конструкцию и назвать ее комплексом. Но как только он покидает своих невротических пациентов и входит в лекционный зал, собираясь говорить на тему общей психологической теории, ему стоит также осознать, что комплексов не существует, что они, конечно, не ведут независимое существование в бессознательном и что они — только часть органического целого, основные составляющие которого вовсе не вытеснены.
Меня как социолога интересуют здесь не патологии, а их нормальные, обычные основания. Этот теоретический анализ было бы лучше оставить до тех времен, когда мы сможем подкрепить его фактами; и тем не менее, исследуя в настоящей работе влияние семьи, я очевидным образом указывал как на «предсознательные», так и на бессознательные элементы этого влияния. Большая заслуга психоанализа — в том, что он показал, что типичные сентименты по отношению к отцу и матери включают в себя как позитивные, так и негативные элементы; что часть из них вытеснена, в то время как другая часть находится на поверхности сознания. Но мы не должны забывать, что обе эти части одинаково важны.
Так как концепция обособленной вытесненной установки, очевидно, бесполезна в социологии, мы должны добиться ясного понимания того, как ее расширить и с какими психологическими доктринами необходимо объединить нашу концепцию «нуклеарного семейного комплекса», включающего в себя помимо «бесссознательных» еще и явно выраженные элементы. Я отчетливо показал, что некоторые новые тенденции в современной психологии особенно близки к психоанализу. Я имел в виду, конечно, важные открытия в области нашей эмоциональной жизни, сделанные А. Ф. Шандом, автором теории сентиментов, и взятые затем на вооружение Стаутом, Вестермарком, МакДугаллом и другими. Шанд первым осознал, что эмоции нельзя рассматривать как свободные, несвязанные и неорганизованные элементы, плавающие в нашей психической среде и время от времени обнаруживающие то там, то сям свое присутствие. Его теория, так же, как и все новые работы на эту тему, основывается на впервые сформулированном им принципе: наша эмоциональная жизнь, безусловно, соответствует окружающей среде; многие события и люди вызывают у нас эмоциональный отклик. Эмоции организованы в определенную систему вокруг каждого человека или объекта — любовь, ненависть, привязанность к родителям, стране или профессии. Такую систему организованных эмоций Шанд называет сентиментом. Узы, связывающие нас с различными членами нашей семьи, патриотизм, идеалы истины, добродетели, преданность науке — все это сентименты. И в жизни каждого человека преобладает ограниченное число этих сентиментов. Впервые теорию сентиментов Шанд изложил в одном или двух коротких эссе поистине эпохального значения, позже составивших часть внушительных резмеров тома [54].
В своей книге Шанд исходит из гипотезы о врожденной предрасположенности человека к таким системам, как любовь и ненависть, каждая из которых включает в себя ряд эмоций. Каждая эмоция для Шанда — это сложная психическая реакция на ситуацию определенного типа, так что каждая эмоция имеет в своем распоряжении определенное число инстинктивных реакций. Теория сентиментов Шанда всегда будет иметь первостепенное значение для социолога, так как социальные связи, а также культурные ценности представляют собой сентименты, стандартизированные в соответствии с традициями и культурой. Исследуя семейную жизнь и ее развитие в различных цивилизациях, мы применяли принципы Шанда и его теорию сентиментов к каждой отдельной социальной проблеме. Мы проследили, как постепенно формируется отношение ребенка к важнейшим аспектам окружающего мира, и изучили факторы, способствующие его формированию. Психоанализ дополнил теорию Шанда концепцией вытесненных элементов сентимента. Но эти вытесненные элементы нельзя рассматривать по отдельности, в виде независимого от «сентимента» «комплекса». Итак, мы видим, что твердую теоретическую основу нашим результатам должна обеспечить теория Шанда; теперь, вместо того чтобы говорить о «нуклеарном комплексе», мы должны говорить о семейных сентиментах и узах родства, типичных для данного общества.
