- Илья Николаевич, давайте я еще подвинусь, койка широкая, и вы тоже уместитесь. В палатке и то теснее, - невинно сказала она. Пирожников положил под голову подушку и лег рядом с ней, но поверх одеяла.
Он вспомнил, как часто в школьных походах рядом с ним в палатке спали в своих спальниках разные девочки. Одни были еще совсем маленькие, и их надо было засовывать посреди ночи обратно в спальник, чтобы они не простудились. Другие были уже настолько взрослыми, что прикосновения их широких бедер в тесноте палатки даже сквозь толстые спальные мешки так волновали Пирожникова, что он долго не мог уснуть.
Вот и сейчас между ним и Никольской было лишь тонкое колючее одеяло и разница в возрасте лет в двадцать. Он даже не помнил точно, как ее зовут. Вскоре она уснула, и ее тело стало непроизвольно принимать различные положения. Илья Николаевич лежал на спине, вытянув ноги и скрестив руки на груди в позе Наполеона. Неожиданно Никольская повернулась к нему лицом и положила на него сверху свою ножку, согнутую в коленке. Ее дыхание оставалось ровным, а вот Пирожников напротив, набрал полные легкие воздуха и боялся выдохнуть, чтобы не спугнуть птичку. Одеяло с нее слезло, покрыв самого Пирожникова, зато ее ножка оголилась почти до самого верха, лаская бедного учителя истории легким теплом и очаровательным изгибом тугого бедра.
Зря все-таки в педагогический институт поступает так мало юношей! Профессия учителя, тяжелая, но благородная, таит в себе необыкновенные открытия и свежесть жизни. Илья Николаевич, затаив дыхание, чувствовал, как ее коленка двигается все выше и выше вдоль его ноги. Как жаль, что его левая рука оказалась замотанной одеялом, а то он мог бы почувствовать пальцами самую нежную часть ее ножки, лежащей сверху. Видимо, Никольская крепко спала, и не понимала, что с ней происходит. Вскоре она положила на него левую руку и уткнулась в его плечо. Как бы ее теперь снова укрыть, лихорадочно соображал Илья Николаевич. Рука лежала вначале на его груди, потом Никольская медленно почесала комариный укус на соей коленке, и после этого положила свою руку прямо на живот несчастного Пирожникова. Я для нее, наверное, как подушка, подумал он.
Ему и в голову не приходило сейчас, что он лежит почти в объятиях своей ученицы, и что в какой ужас привела бы эта картина ее родителей. Она спала, между ними было жаркое колючее одеяло, к тому же Илья Николаевич, слава Богу, не успел снять штаны, а то это было бы уже слишком. Она все время чесалась во сне, и эти беспорядочные движения почти доводили его до безумного желания вытащить это дурацкое одеяло, скинуть свои противные штаны, раздвинуть ей ноги и... Но лишь профессиональная этика не позволяла ему перейти через эту границу.
Вскоре ему уже казалось, что она практически лежит на нем сверху, спать в таком положении было уже совсем невозможно, и морская качка то поднимала ее в воздух, то с такой силой вдавливала их в койку, что Пирожников ощущал спиной ребра своего чемодана, стоящего под ними. Ему пришлось даже придерживать ее руками да талию, чтобы во время мгновений невесомости она не слетела совсем на пол. В этой пытке прошел целый час. Илья Николаевич вспоминал свои школьные годы и безумно жалел, что ему сейчас не двадцать лет, и думал о том, как будут встречать их ничего не подозревающие родители на Курском вокзале. В какой-то момент он все-таки не выдержал, и когда она особенно сильно вдавилась в него, потерял контроль над собой. Штаны намокли, ему сразу стало холодно и противно, но Никольская не проснулась. Потом она все-таки тоже замерзла, повернулась к нему спиной и свернулась калачиком. Ему стало ее жалко, он в последний раз взглянул на ее высокое бедро, освещенное темно-синим светом иллюминатора, а потом закрыл ее одеялом. Нет, все-таки в нем еще не погиб настоящий советский учитель и гражданин. Зато теперь, в такой позе, она лежала практически поперек кровати, и Илье Николаевичу пришлось лечь на бок и прижаться животом к ее спине, закинув край одеяла поверх их обоих, и невинно, тоже как бы во сне, положить свою правую руку на ее правое бедро.
Это было великолепно, и стоило прождать два часа, чтобы добиться такого взаиморасположения. Его штаны немного подсохли и согрелись. Его рука тряслась, и только через некоторое время он понял, что край ее ночной рубашки находится гораздо ниже. Во сне иногда она чмокала губами, стонала и постоянно почесывалась, видимо, ее всю закусали вчера на танцах комары. Пирожников долго думал, куда теперь сдвинуть свою правую руку, чтобы полнее насладиться спящим теплым телом своей ученицы.
Вдруг ему пришла в голову мысль, что после каникул ему должны повысить зарплату, и на эти деньги он сможет купить себе велосипед "Турист", и ездить на нем со школьниками по прекрасным местам Подмосковья. И девочки обязательно должны участвовать. Вам нравится, когда девочки носят специальные обтягивающие штаны для велосипедной езды - велосипедки?
Потом он достал рукой ее талию, ощущая указательным и большим пальцами ее ребра, а третьим пальцем доставая почти до пупка. Медленно-медленно, чтобы почувствовать каждый сантиметр ее отточенного тела, он двинулся вначале вверх, до высшей точки ее широких бедер, а потом все ниже и ниже, пока, наконец, не наступил конец ее легкой ночной рубашки. Ее ножка была крепкой и упругой, и Илья Николаевич с наслаждением прижимал пальцы к ее нежной персиковой коже. Теперь ему предстояло достать до трусиков. Неужели она до сих пор ничего не чувствует? Время тянулось безумно медленно. Один раз она вдруг резко дернулась, и ему пришлось даже совсем убрать руку, но потом он смог снова положить ее на место.
Наверное, она еще девственница, подумал Пирожников. Он тогда еще не мог читать запрещенной в СССР "Лолиты" Набокова. Несмотря на все разговоры, поцелуи и объятия, которым предавались девочки старших классов, большинство из них, слава Богу, еще сохранили свою невинность, и весь педагогический коллектив строго следил на нравственностью и манерами учениц. Наконец, большой палец Ильи Николаевича уперся в резинку трусиков, Пирожников просунул руку немного выше и остановился, чтобы отдышаться. Он рассчитывал, что до ее девичьих волос внизу живота оставалось всего два-три сантиметра, и сейчас, перед последним штурмом Зимнего дворца, ему надо было действовать особенно осторожно. Конечно, свою жену он бы уже давно повернул на спину и удовлетворил бы свое желание. Здесь же, учитывая разницу в возрасте и в общественном положении, а также остроту революционной ситуации, ему приходилось бороться за каждый сантиметр этого юного нетронутого тела.
Он подумал о том, как долго нужно было бы мучиться с такой юной женой, чтобы обучить ее всем трем признакам революционной ситуации и искусству достигать вершины в классовой борьбе. В школе ведь таких уроков нет, родители и "Комсомольская правда" молчат, и подружки несут обычно всякую чушь на эту тему. Его рука скользнула еще дальше, и пальцы, наконец, коснулись ее мягких курчавых волос. Что мог он себе позволить еще, этот простой советский учитель, Илья Николаевич Пирожников, на плечах которого лежала ответственность за судьбу юной девушки? Он погладил немного ее волосы, похожие на бархат, и хотел было уже дотронуться до начала ее тайны, но когда до нее оставалось уже такая малость, когда нужно было лишь обратиться с воззванием к солдатам и матросам, ударить в вечевой колокол, разрезать алую ленточку, поджечь фитиль ядра, провести артподготовку, взмахнуть дирижерской палочкой, подписать Декрет, перейти, наконец, Рубикон ее невинности, во тьме моря раздался страшный удар, и пароход "Адмирал Нахимов" резко накренился на левый борт.
Добро всегда побеждает Зло, хотя в это никто почти не верит. Никольская из последних сил цеплялась за Илью Николаевича в черной пучине, они долго звали на помощь и вместе ушли на дно.
Глава 13
Паук
Очнулся я в серой пыли чердака. Кажется, это все еще музыкальное общежитие. Вчерашняя скрипачка, измучив меня Бетховеном и слабым чаем, была совсем еще юной, и вступать с ней в сложные ночные отношения я испугался. А эта ужасная книга, которая преследует меня с самого начала, как бы напоминая мне, что я уже умер, что легкая прозрачная жизнь уже кончилось, и что вокруг только липкие покойники, окутывающие меня своими невидимыми щупальцами и высасывающие из меня последние силы!
В черном углу кто-то зашевелился. Непонятное существо, покрытое сверху тряпками и старым картоном, повернулось на другой бок и снова затихло. Постепенно сквозь щели внутрь чердака стал проникать слабый свет. Затаившись в своем углу, я решил полежать еще немного и набраться сил, тем более, что на чердаке было довольно тепло, и выходить на холод совсем не хотелось. От нечего делать я принялся изучать конструкцию крыши, ведь когда-то очень давно, еще в той жизни, я работал плотником в студенческом стройотряде.
