Вы только представьте себе эту картину: палящий зной, капля воды дороже золота, а измученные, оборванные иудеи все ходят и ходят по бесплодной пустыне — десять, двадцать, тридцать лет… Падают, умирают. Кто–то рыдает над трупом отца, а кто–то над трупом жены. Моисей же с железной неумолимостью заставляет свой народ бродить по небольшому пятачку смертоносной земли. И все это под девизом: «В светлое будущее — ни одного раба!»
Впрочем, даже если принять сомнительную, но весьма любимую некоторыми прогрессистами политическую метафору, то возникают как минимум два вопро–а.
Первый. Будут ли дети с легким сердцем праздновать победу, одержанную над своими мамами, папами, дедушками и бабушками? Так ли далеко зашла атомизация нашего общества? Настолько ли наши отпрыски «цивилизовались», что ничем не отличаются от зверюшек, которые относятся к родителям чисто функционально: начали сами добывать себе пропитание — и позабыли?
И второй вопрос. А кто родится у этих новых, свободных людей?
Что касается первого вопроса, мы, пожалуй, наблюдаем обратное явление. Трудности последних лет скорее укрепили, чем ослабили родственные связи, которые здесь и без того были достаточно сильны. В отличие от Запада, у нас и раньше не существовало традиции, согласно которой юноши и девушки, едва закончив школу, покидают отчий дом. Сейчас же, когда не только приобрести, но и снять квартиру большинству не по карману, почти вся молодежь волей–неволей живет с родителями. Многие женщины по материальным соображениям вынуждены теперь работать, поэтому бабушки и дедушки еще активнее, чем раньше, включены в воспитание маленьких детей. На наших занятиях мы нередко наблюдаем, что с бабушкой и дедом у ребенка бывает более близкий контакт, чем с родителями. Старики, как правило, и терпимее относятся к детям, и времени на них не жалеют. Посмотрите, сколько среди иностранных туристов пожилых и старых людей. А наши все больше на даче с внуками возятся. Вы скажете, они рады бы путешествовать, да не на что. Можно подумать, что в прежние времена наши бабуси только и делали, что карабкались по горам Кавказа или фотографировались на верблюде в Средней Азии..
Так с какой стати внуки восславят «Моисеев» (вернее, тех, кто себя таковыми назначил?) и будут с восторгом строить новую жизнь, в которой не нашлось места для старых людей? Для родных, самых близких им людей? И какой же бездушной скотиной надо представлять себе народ, рассчитывая на то, что одно поколение (не отдельные ублюдки, а целое поколение!) будет весело и беспечно плясать на костях другого — обманутого, униженного и фактически вычеркнутого из списка живых еще при жизни! Поколение «свободных» — на костях «рабов»! Нет, что–то не выплясывается, не вытанцовывается. Ну, а все же? Ведь молодость эгоистична, уж если о ком и позаботится, то не о предках — о потомках. О своих детях, своих внуках. Вот мы и перешли к рассмотрению второго вопроса. Помните? «Кто родится у этих детей?» И на него придется ответить более обстоятельно.
Не нужно быть большим профессором, чтобы представить себе, какому испытанию подвергается психика людей вообще и детей в особенности в так называемые переломные моменты истории. И далеко не все это испытание (а ведь еще не конец) выдержали. Поскольку нас сейчас интересуют именно дети, приведем статистические данные, опубликованные в «Независимой газете»: 28 процентов детей младшего школьного возраста испытывают проблемы при адаптации к среде, 22 процента — склонны к депрессии, 23 процента — относятся к группе риска по агрессивности.
Мы, работая с детьми–невротиками, видим, что три–четыре года назад на группу дошкольников и младших школьников, состоявшую из восьми человек, приходилось в среднем два ребенка с сильными страхами. Два года назад их число удвоилось, а в прошлом учебном году у нас бывали группы, целиком состоявшие из детей с навязчивыми страхами.
Примерно в той же пропорции невротизировались за последние годы и родители. Все чаще нашим главным пациентом становится мать, а не ребенок. Это ее прежде всего надо приводить в чувство, чтобы облегчить тем самым состояние малыша.
К сожалению, процесс нарастает. Одну из причин невротизации в детской среде мы только что назвали: взвинченные обрушившейся на них «новой жизнью» взрослые. И немудрено. Кто–то обнищал, кто–то пока держится на плаву, но работает втрое больше прежнего и страшно устает. Кто–то пошел ради денег торговать, но его от этого тошнит. А еще чеченская война, террористические акты, непрекращающиеся разговоры о грядущей настоящей безработице (дескать, пока это еще «цветочки».)… А главное — хроническое чувство попранной справедливости. Для человека русской культуры (подчеркиваем: культуры, а не крови) это равносильно крушению мира.
Однако не все остались за бортом новой жизни. Кто–то в нее вписался и очень неплохо. Даже название появилось для таких людей — «новые русские». Их дети ни в чем не знают отказа, не видят перед собой униженных бедностью и растерянных родителей, могут посещать элитарные школы, отдыхать на Канарских островах, развлекаться в Диснейленде. Может быть, привилегированное положение — это как бы охранная грамота для их психики? Может, говоря о почти тотальной детской невротизации, этих детей следует «вывести за скобки»?
Мы, конечно, не проводили поголовного обследования семей «новых русских» (его провести, как вы понимаете, вообще нереально). Однако у нас накопилось уже достаточно материала, чтобы сделать некоторые выводы. Все чаще в анкетах, которые мы раздаем перед началом лечебного цикла родителям пациентов, профессия отца обозначается как «бизнесмен», «президент фирмы или акционерного общества», «генеральный» или, как минимум, «коммерческий директор». Птицы более высокого полета — назовем их условно «новейшие русские» — предпочитают анонимность и приводят детей на индивидуальные консультации. Доводится видеть таких детей и в нерабочее время, например, в гостях. Кроме того, нам многое рассказывают педагоги уже упомянутых выше элитарных школ, где образование платное.
Картина вырисовывается, прямо скажем, неутешительная. Сегодня дети богатых невротизированы ничуть не меньше обычных детей. Может быть, даже больше!
Поскольку наша работа предусматривает тесный и достаточно глубокий контакт с семьей, в том числе и с отцами, мы уже можем говорить о некоем собирательном образе мужчины, занявшегося бизнесом. (Конечно, и тут не обходится без исключений, но, увы, они редки.)
Вот портрет «делового» отца семейства: своевольный, всегда усталый и раздраженный («Банк тормозит кредиты… Опять на нас наехали… Очередная разборка» и т. п.). Что бы ни вытворял — он «в своем праве» («Я вас содержу!»). Стал заметно больше пить («Переговоры с партнерами, инвесторами, мафиозными структурами»). В некоторых семьях кормилец, чуть что не по нему, хлопает дверью и исчезает на несколько суток — развеяться. («Сначала я пугалась, обзванивала, как дура, больницы и морги. У дружков допытывалась… А теперь привыкла».) Забота о ребенке у таких отцов, как правило, сводится к покупке дорогих подарков. А уж если дело доходит до воспитания, то главная воспитательная мера — крик и битье.
Странно ли это? Ничуть. Ни для кого не секрет, что сфера бизнеса сейчас является криминальной. Находясь под изнурительным прессом страха и нервотрепки и, как всякий человек, распоясываясь дома, бизнесмен вместе с пиджаком сбрасывает с себя и этот пресс. На кого? Конечно, на близких. И прежде всего от непосильного груза страдает слабый, то есть ребенок. У таких детей часто наблюдаются повышенная тревожность, страхи и как следствие — энурез, заикание, тики, а также агрессивность или, наоборот, забитость, безынициативность, отсутствие познавательных интересов. Когда они вырастут, им, скорее всего, будет непросто создать и сохранить семью.
Бросается в глаза и такой будто бы парадокс: нередко у новоиспеченного бизнесмена портятся отношения с женой, хотя, казалось бы, все должно быть наоборот. Ведь дом теперь полная чаша и есть возможность ублажить жену то дорогой модной вещью, то невиданным деликатесом, то комфортабельным отдыхом. Но когда все это становится привычным (а к хорошему как известно, привыкаешь быстро), на первый план выступают пресловутые вечные ценности: любовь, верность, дружеское участие — последнее в русской культуре считается чуть ли не основой счастливого брака. «У меня теперь не муж, не отец моих детей, а спонсор», — такая жалоба сейчас очень популярна. Во всяком случае, мы ее слышим часто. А кто–то высказывается еще более откровенно: «Я все равно как вдова при живом муже… Дома он не бывает, а если и придет, то ни меня, ни детей для него не существует: телефон, телевизор, а потом спать заваливается». Ну, а вот признание лаконичное и еще более определенное: «Последнее время чувствую себя проституткой, с кото–рой муж обращается как клиент».
