Но не замечала, что семья Коста все время настороже – постоянно следила, не проявят ли необычного интереса к Лире прибрежные жители. Она не понимала, что сейчас она – важная персона, что миссис Колтер и Жертвенный Совет будут искать ее повсюду. И в самом деле, Тони слышал разговоры в пивных о том, что полиция рыщет по домам и фермам, по строительным площадкам и фабрикам, ничего не объясняя, хотя ходили слухи, что ищут пропавшую девочку. Что само по себе было странно, учитывая, сколько детей уже пропало, но их не искали. И цыганам, и сухопутным это уже действовало на нервы.
Лира интересовала семью Коста еще и по другой причине; но об этом ей предстояло узнать лишь через несколько дней.
А пока что они отправляли ее под палубу всякий раз, когда проплывали мимо смотрителя шлюза, мимо пристани или другого места, где могли толпиться зеваки. Один раз они попали в город, где полиция обыскивала все суда и сильно задерживала движение в обе стороны. Но Коста и тут не сплоховали. За койкой Ма был тайник, где Лира два часа пролежала скорчившись, пока полиция без толку топала взад и вперед по всей лодке.
– А почему их деймоны меня не нашли? – спросила она после, и Ма объяснила ей, что внутренняя обшивка тайника, кедровый тес, оказывает снотворное действие на деймонов. Действительно, все это время Пантелеймон благополучно проспал возле ее головы.
Медленно, со множеством задержек и обходов, лодка Коста приближалась к Болотам Восточной Англии – этой обширной и не вполне нанесенной на карты пустоши с безбрежным небом и бесконечными отмелями. Дальний край ее с ручьями и приливными бухточками незаметно сливался с мелким морем, а другой край моря незаметно сливался с Голландией; часть Болот голландцы осушили и отгородили дамбами, и кое-кто из них там осел; так что на языке Болот сильно сказалось голландское влияние. Но часть их так и не была осушена, не возделывалась и не заселялась, и в самых необжитых центральных районах, где скользили угри и собирались тучи птиц, где мерцали жуткие болотные огни и кикиморы заманивали беспечного путника в топь, – там, в безопасности, собирались на свои сходки цыгане.
И теперь по сотням извилистых протоков и речек их лодки двигались к Байнплатсу, единственному возвышенному клочку земли среди сотен квадратных километров трясины. Там стоял старинный деревянный дом собраний, окруженный лачугами постоянных жителей, пристанями и пирсами, и рядом Рыбный рынок. Говорили, что, когда цыгане собирались на общую сходку или на суд на Байнплатсе, лодки в воде стояли так тесно, что можно было пройти километр по их палубам. Цыгане владычествовали в Болотах. Прочие не осмеливались туда входить, и, пока цыгане хранили мир и честно торговали, земледеры закрывали глаза на нескончаемую контрабанду и редкие вспышки вражды. Если труп цыгана прибивало к берегу или он запутался в сетях – ну что ж, это был всего-навсего цыган.
Лира зачарованно слушала рассказы о жителях Болот, об огромной собаке-призраке Черная Лузга, о болотных огнях, вырывающихся из пузырей ведьмина масла, и стала чувствовать себя цыганкой еще до того, как они подошли к Болотам. Сначала она вернулась к оксфордской речи, а теперь переходила на цыганскую, полностью, с болотно-голландскими словами. Ма Коста вынуждена была кое-что ей напомнить.
– Ты не цыганка, Лира. Поупражнявшись, ты можешь сойти за цыганку, но цыганский у нас не только язык. В нас есть омуты и стремнины. Мы насквозь водяной народ, а ты нет, ты – человек огня. Больше всего ты любишь болотные огни, вот каково твое место в цыганском мире; у тебя ведьмино масло в душе. Ты обманчива, девочка.
Лира обиделась.
– Я никогда никого не обманывала! Спросите…
Спросить, конечно, было не у кого, и Ма Коста добродушно рассмеялась.
– Не поняла, что тебе сделали комплимент, глупышка? – сказала она, и Лира успокоилась, хотя все равно не поняла.
К Байнплатсу они подошли вечером, солнце уже садилось в кровавом небе. На фоне его черным силуэтом обозначился низменный остров и громада Зааля, окруженная домишками; в неподвижном воздухе стояли столбики дыма, а со сгрудившихся лодок доносились запахи жареной рыбы, курительного листа, можжевелового спирта.
Они пришвартовались недалеко от самого Зааля, у причала, которым, по словам Тони, семья пользовалась из поколения в поколение. Вскоре у Ма Косты на сковородке скворчала пара жирных угрей, и рядом грелся чайник для картофельного порошка. Тони и Керим намаслили волосы, надели лучшие кожаные куртки с синими в крапинку шейными платками, унизали пальцы серебряными кольцами и пошли поздороваться со старыми друзьями на соседних лодках и выпить стакан-другой в ближайшем баре. Они вернулись с важной новостью.
– Мы вовремя приплыли. Сходка сегодня вечером. А в городе говорят – как тебе это нравится? – говорят, что пропавшая девочка приплыла с кем-то из цыган и сегодня появится на Сходке!
Он громко засмеялся и взъерошил Лире волосы. С тех пор как они вошли в Болота, Тони становился все добродушнее, и угрюмая свирепость его лица была лишь маской. Лира, чувствуя, как набухает в груди волнение, быстро поела, помыла посуду, расчесала волосы и, засунув алетиометр в карман волчьей шубы, выпрыгнула на берег и вместе с другими цыганами пошла вверх по склону к Заалю.
Она думала, что Тони пошутил. Вскоре выяснилось, что нет – или же она была меньше похожа на цыганку, чем думала: люди глазели на нее, дети показывали пальцами, и, когда Лира с семьей подходила к высоким дверям Зааля, толпа расступалась перед ними и провожала их глазами.
Тут Лира оробела по-настоящему. Она держалась поближе к Ма Косте, а Пантелеймон, чтобы подбодрить ее, сделался настолько большим, насколько мог, и принял вид пантеры. Ма Коста взошла по ступеням так, будто ничто на свете не могло остановить ее или заставить торопиться, а Тони и Керим шли по бокам, как принцы.
В зале горели гарные лампы, бросавшие резкий свет на лица и тела людей, но высокие стропила Зааля терялись во мраке. Вошедшие с трудом находили себе место, все скамьи уже были заняты, но семьи старались потесниться – детей брали на колени, а деймоны, чтобы не мешать, сидели в ногах или на корявых деревянных стенах.
В конце зала был помост с восемью резными креслами. Пока Лира и Коста пристраивались где-то сбоку (сесть уже было негде), из тени на помост вышли восемь человек и встали перед креслами. По публике пронесся шепоток «тсс», некоторые попытались присесть на ближайшие скамьи. Наконец все смолкло, и семеро на помосте сели. Стоять продолжал человек лет семидесяти с лишним, но высокий и крепкий, с бычьей шеей. На нем была простая брезентовая куртка и клетчатая рубашка, как и на многих других; выделялся он только тем, что весь вид его выражал силу и властность. Лире это было знакомо: этим же отличались дядя Азриэл и Магистр Иордана. Деймон его был вороной, очень похожий на ворона Магистра.
