Когда он поднялся, техасец снова сидел на пятках и беседовал с девушкой. Заметив, что Беннике очнулся, приказал:
– А теперь извинись перед моим другом, которого ты ударил.
– Иди ты, – негромко отозвался Дел.
– Извинись.
Во мраке Беннике отыскал глазами мексиканца.
– Извини, – проворчал он.
– Esta bien,[5]– сказал Пепе, и Беннике почудилась насмешка в его словах.
Он медленно встал, потирая шею. Кажется, все ждут, что этот парень будет теперь делать, и смотрят на него так, словно он какой-нибудь жук, насекомое в банке. Дел пошел прочь, на темную дорогу.
Девица Муни взяла его под руку и потащила к ближней машине. Она тяжело дышала, словно пробежала длинную дистанцию. Почти как собака в жару.
– Дел, о господи. Дел! – прошептала Бетти, хватая его за руки. – Он... он умер! А я думала, он спит!
Он отпихнул ее от себя.
– Это твои проблемы. Поняла? Меня не впутывай.
– Ты не имеешь права! Не можешь бросить меня! Ты мне поможешь!
– Черта с два!
– Если ты мне не поможешь, я всем расскажу, что за тобой охотится мексиканская полиция. Я попрошу кого-нибудь сообщить в Матаморос. Я всем скажу, что ты угнал эту машину. Скажу, что ты убийца... Если ты мне не поможешь, тебе конец!
– Ладно, ладно!
Он потащил ее наверх, на холм, и там, в черной тьме под деревьями, правой рукой схватил за горло. Под его стальными пальцами шея ее казалась удивительно мягкой и слабой. Она успела исцарапать ему лицо, прежде чем он догадался стиснуть ей руки. Бетти яростно боролась и выворачивалась; они поскользнулись и тяжело шлепнулись наземь. Она металась, придавленная его весом, но постепенно слабела. Внезапно Беннике ослабил хватку, отпустил ее, сел на землю и закрыл голову руками. Некоторое время Бетти откашливалась и хрипела, потом затихла и лежала, тяжело дыша.
Отдышавшись, почти беззвучно спросила:
– Почему ты передумал?
– Сам не знаю.
– Должно быть, ты очень нужен мексиканским копам.
– Точно.
– Убил кого? – прошептала она.
– Нет, но убийство повесят на меня.
– Дел, мы оба в большой заднице. – Это было сказано тихим голосом, в котором не было гнева, только удивление.
– С чего ты взяла, что он умер?
Она схватила его за руку. Он почувствовал, как она дрожит.
– Я подошла к нему. Он издавал какие-то странные звуки. Сначала я ничего не поняла... А потом... он так весь передернулся и по нему что-то побежало. Что-то маленькое. Это была...
Он ощутил странное желание обнять ее за плечи. Утешить, успокоить. Ее наглость и энергия куда-то улетучились. Перед ним сидела просто испуганная девчонка.
– Я тебе помогу, – сказал он, – но не потому, что испугался твоих угроз. Усвой это хорошенько.
– Мне все равно – только помоги.
– Сделаем, как задумали. Только придется утащить его отсюда. Тащить придется мне. Помнится, днем я заметил недалеко отсюда скалы – метрах в трехстах отсюда, где-то в километре от дороги. На этой же стороне, где мы сейчас сидим. Я взвалю его на плечи. Мы потащим его задом наперед, чтобы никто не заметил. Труп бросим за скалами. Все должно получиться. Его машину найдут в Сан-Антонио. Проверят на границе, и окажется, что он вернулся в Штаты. Я его раздену, а если он проваляется там еще сутки, никто уже не узнает, кто он такой – даже какого цвета у него кожа.
Упавший грузовик наконец вытащили на берег. Две машины уже вползли на паром. Беннике замолчал. Надо же, чуть не убил ее! Вот дурак. Она – его последний шанс. Только убийства ему сейчас не хватает; должно быть, мозги совсем размягчились. Все против него. Каждый может выдать. Даже и сейчас кто-то, возможно, следит за ним. Он огляделся, очень медленно поворачивая голову.
Глава 11
Когда Билл Дэнтон разглядел в лодке светлые волосы Линды, казавшиеся золотыми в лучах заката, особенно светлые на фоне мутной реки, он вдруг ощутил такой острый и внезапный прилив радости, что это его даже немного удивило. Почему ему было так жаль, когда он смотрел, как она уплывает на пароме – прочь, навсегда из его жизни?
Он вспомнил, как говорил отец: лучший способ полюбить кого-то – оказать ему услугу. Облагодетельствованный тобой человек, возможно, будет тебя презирать, но ты сам наверняка проникнешься к нему любовью. Интересно, может, именно его донкихотство расположило его к ней? Какая она хорошенькая! Волосы светлее, чем золотые от загара плечи, а какой у нее взгляд! Серьезный, как у маленькой девочки, но все же видно, что она уже взрослая женщина. Платье телесного цвета замечательно облегает фигурку, подчеркивая тугие узкие бедра, натягиваясь на острых молодых грудках. Он инстинктивно чувствовал, что перед ним – редкий цветок. Она не просто красивая женщина, но еще и верная, чувственная, с легким и веселым нравом, одновременно крепкая и воздушная, как эльф. Наверное, ее смех похож на звон колокольчика, и в ней всегда будет оставаться некая тайна, какую-то часть ее невозможно познать до конца, поэтому отношениям с нею не суждено превратиться в обыденную скуку.
Билл следил за лодчонкой, подплывающей к берегу. Будь честен с самим собой! Признай, что она ближе всего соответствует той идеальной картинке, которую услужливо рисовало твое воображение; она очень походит на девушку, которую ты никогда в жизни не встречал, идеал, составленный из кусочков разных девушек, близких знакомых и не очень.
Билл спустился к воде, вытянул плоскодонку за нос на берег и протянул Линде руку. Выйдя из лодки, ступив на серую, потрескавшуюся землю, она спокойно сообщила ему, что ее свекровь умерла. И вдруг губы у нее искривились, лицо исказилось, как у маленькой девочки. Обняв девушку за плечи, он повел ее прочь от вереницы машин, на вершину холма. Она достала из сумочки платочек. Билл поспешил отпрянуть. Она еще всхлипывала временами. Наконец ей удалось справиться с собой. Линда остановилась и высморкалась.
– Как глупо, – сказала она прерывающимся голоском, пытаясь улыбнуться.
– Вовсе не глупо. Представляю, какое это было для вас потрясение.
– Да, верно, только я разревелась не из-за нее. Я ее толком и не знала. Мы поженились всего несколько недель назад; она все время пыталась отговорить его от женитьбы, пока не поняла, что все равно проиграет, и тогда стала просто душечкой. Прилетела в Мехико, чтобы вернуться вместе с нами в Рочестер. Я была потрясена, потому что... Словом, она была очень сильной личностью. На свой лад.
Тропинку перегораживало дерево, давным-давно поваленное наводнением. Ствол совершенно высох и побелел на солнце. Она присела, поставила локти на колени и подперла щеки ладонями.
Билл вспомнил ее молодого мужа. Просто мальчишка. Эта девушка уже взрослая, а ему пока не удалось повзрослеть. Он присел рядом с ней и протянул ей сигареты.
– Спасибо, у меня свои, – ответила она.
– Знаете, вы лучше говорите, рассказывайте что-нибудь. От разговора полегчает. Я хорошо умею слушать.
– Мистер Дэнтон, не хочу рыдать у вас на плече.
– Зовите меня просто Биллом. Я слышал, ваш муж называл вас Линдой. Можно и мне?
– Конечно, Билл. Сегодня ненормальный день. Как будто мир перевернулся. Иногда мне кажется, будто я сплю. Врач дал мне что-то выпить, и теперь все как в тумане. Если я начну рассказывать, то уже не остановлюсь. Я чувствую это. И наговорю лишнего, а потом буду раскаиваться.
– Ведь так называемая сыворотка правды – тоже всего лишь успокоительное. Не помню названия. Похоже на соду... Пентотал натрия?
– Кому известно, в чем она, правда?
– Знаете, я не рассуждал о высоких материях с тех пор, как пару лет проучился в сельскохозяйственном и машиностроительном колледжах. Постараюсь что-нибудь припомнить. Кажется, некоторые утверждают, что истина – величина непостоянная. Она меняется в зависимости от индивида, времени и места. Словом, что вчера было истинным, то завтра будет ложным.
– Может, я найду свое место в жизни, когда изменю представления о том, что такое истина... С вами такое бывало?
– Конечно, Линда. Мне пришлось в корне менять все мои взгляды. В детстве. Моя мачеха – мексиканка. Когда меня отправили в частную школу в Штаты, у меня был жутчайший акцент. Меня дразнили «мексиканцем», и мне приходилось драться. Я без конца дрался. Но однажды задумался: а ради чего, собственно, я так кипячусь? Когда очередной мальчишка обозвал меня мексиканцем, я сказал, что я и есть мексиканец. И мне стало легче, потому что на меня перестали навешивать ярлык. Люди обожают раскладывать все по полочкам и навешивать друг на друга ярлыки. В Вашингтоне, например, куча людей обзывает друг друга коммунистами.
– Билл, у вас, наверное, хорошая, крепкая семья. Вы женаты?
– Нет, я живу с родителями. А почему вы решили, что у меня хорошая семья?
– У вас такой вид... Не знаю. Защищенный. Когда я была маленькая, у нас была хорошая семья. Потом папа умер, и мир раскололся пополам; кажется, с тех самых пор я стремилась выйти замуж и снова обрести счастливую семью, как в детстве. А вот мой муж не счастлив. Мне кажется, я хотела дать ему то, что было у меня, но чего он был лишен.
