Я вошла и увидела Полищук. Она сидела на стуле, погруженная в чтение сценария. В очках. На мое появление она отреагировала сдержанно – только посмотрела на меня, знаете, так, поверх очков. Посмотрела пристально, и нырнула обратно, в сценарий. Я ничего не поняла, но пока произносила свои реплики, старалась со страшной силой. Думала со страху: «Врагу не сдается наш гордый Варяг!». Как будто попала во вражеское окружение. Сейчас вспоминаю и сама над собой смеюсь.
Мои страхи (и это уже стало хорошей традицией) оказались более чем напрасными – наши отношения с Любой сложились самым наилучшим образом. А познакомившись с ней поближе, я поняла, что иначе и быть не могло – Люба была исключительной женщиной, мощнейшей личностью, харизматичной до ломоты в суставах, честной и открытой, порядочной, как белогвардеец и самоотверженной, как жена декабриста. И она без преувеличений была великой артисткой. Вопроса соперничества даже не возникало: в первый же съемочный день произошло нечто невероятное. Мы все (без шуток – все присутствующие) попали под воздействие ее женских чар. И это было как солнечный удар – досталось всем, кто находился в досягаемости ее «радиоволн». Она как-то так повела плечами, дала какой-то совершенно неповторимый залп глазами, крылья ее носа встрепенулись, она заговорила – и все. Е2 Е4. Убит! Мурашки по телу! Я не могла поверить своим глазам и остальным органам чувств. Она влюбляла в себя, затрагивала такие глубинные слои личности, доставала до самых потаенных закоулков психики, вонзалась в самое сердце. Ее обаяние, ее нечеловеческая сексуальность, ее мощнейшая женственность, красота – все это имело такие масштабы, что просто сносило голову всем присутствующим. И эта сила не носила налета пошлости – нет, это была такая животная, естественная, просто биологическая данность. Все происходило на уровне химических реакций. Мужчины держались за руки, чтобы, как бандерлоги в «Маугли», не сделать шаг вперед, на съемочную площадку к мудрому Каа и не испортить дубль. Ее величие и притягательность имели стихийную мощь – в действии она была похожа на ураган, землетрясение, торнадо, наводнение или все вместе. Она совершала переворот в сознании каждый раз, когда ты вступал с ней в контакт. Она была королевой, звездой, пылающей планетой, вроде нашего Солнца, вокруг которой крутились остальные планеты системы, греясь в ее лучах и даже не помышляющие сойти с орбиты. И это было настолько естественно, очевидно и неоспоримо, что ни у кого даже мысли шальной не возникало с ней соперничать. Рядом бы постоять – вот это счастье, вот это удача. В ней определенно была божья искра. Точнее сказать – фейерверк.
Помимо красоты и нечеловеческого таланта, Люба была личностью высочайшего уровня – человечной, мудрой, с пронзительным чувством ответственности и справедливости. Она не могла подвести. У нее этого не было в программе – не было такой функции. И ничто не могло сдвинуть ее с позиции, ничто не могло заставить ее изменить принятое однажды решение. Она была человеком слова и это для нее значило больше, чем многие другие вещи. На нее можно было положиться, и это было так же надежно как вклад в Швейцарском банке.
Несмотря на то, что большую часть совместных съемок мы с ней делили одну гримерку на двоих – ту самую «закуточную» два на два метра, где стоял двухместный диванчик, больше похожий на кресло, от нее я ни разу не слышала ни одной жалобы, ни одной претензии, ровно как и никогда не слышала от нее ничего плохого в чей бы то ни было адрес. А если речь в гримерке заходила о ком-то, кто ей по тем или иным причинам был неприятен, то она сжимала губы, серела лицом и просто молча уходила. Но никогда не говорила ни о ком ничего плохого.
Она часто бывала уставшей и измотанной – ее директор не жалел ее, «продавая» направо и налево. Ну, бизнес был такой у человека – организация ее гастролей, выступлений, ее метаний по миру со спектаклями. Она была выжата как лимон, иногда тихонечко жалуясь, что не может отказать, взять своих слов обратно. Ей хотелось отдохнуть, но обязательства, когда-то взятые на себя перед ее директором не давали ей покоя – она не могла дать задний ход, это было не в ее правилах. И те, кому не мешала совесть, использовали это на полную катушку. Ужасно то, что это произошло и после ее смерти – ее выжали до последней капли. Именно поэтому меня не было на ее похоронах – не хотела устраивать балаган с репортерами из желтой прессы на голове у родственников Полищук. Не пришла я и ни на один из вечеров ее памяти, когда узнала, что организатор этих вечеров – вышеупомянутый директор – продает на эти вечера билеты. Я не хотела делать свой вклад в коммерческий проект предприимчивого дельца.
Да, Любовь Полищук была человеком слова. И принципиальной до абсолюта. Она была большая, огромная, великая, необъятная личность. Масштаб ее личности отразился и на физическом уровне – роста в ней было не меньше двух метров, а размер ноги у нее вообще был как досотопримечательность – сорок третий. И она была бесконечно красивой, красивой, красивой…
Комедия и трагедия соединялись в ней как инь и янь, как плюс и минус, не существующие один без другого. Смех и слезы были ее постоянными спутниками и в ее амплуя, и в ее настоящем образе. Боже, как она рассказывала о своем детстве! У меня по два-три перегрима было – так я хохотала. А иногда, в особых случаях, у меня от хохота разваливался Викин «вавилон» на голове – и я ничего не могла с собой поделать, потому что это было нечто. Судите сами, и я заранее приношу свои извинения – посредством этой книги я смогу передать лишь сотую часть того, что видела и слышала сама. Когда Полищук была подростком, она сильно комплексовала: и было от чего. По ее собственным словам, она была длинная, тощая и ужасно себе не нравилась. Ее ноги казались ей кривыми, волосы – жиденькими. К тому же у нее было косоглазие, и вдобавок ко всему она не выговаривала «р». Конечно, уже эта информация вводила всех в ступор, потому что поверить в то, что одна из самых красивых актрис истории отечественного кинематографа, муза великих режиссеров и кумир как минимум двух поколений имела такую базу, такие данные, было довольно сложно. В своем родном Омске она жила с родителями в крошечной квартирке. Когда приходили гости, а ей в силу своих комплексов не хотелось никого видеть, она вставала на подоконник, доставая макушкой до верхней планки оконного проема, и даже чуть-чуть наклоняя голову, чтобы поместиться в нем, и отворачивалась, упираясь лицом в стену. Как спящий императорский пингвин. Представляете реакцию гостей? А вот эта трогательная история про Мустанга? Когда она уже играла в театре, точнее – в Мюзик-холле, и ей там дали прозвище «Мустанг». По понятным причинам. «Нет, ну а что вы хотите? Я могла в три прыжка преодолеть всю сцену от кулисы до кулисы. Правда, падали все декорации… Да, я как-то случайно рушила все, что находилось рядом… Что поделаешь – размах. И вот, однажды я пришла в ресторан – нарядная, красивая. Пришла и вдруг слышу из-за дальнего столика кто-то рявкнул – О! Мустанг пришел! – Мне стало так неловко, так обидно… Я руки в ноги, развернулась – и бегом из этого ресторана… Естественно, по дороге случайно перевернула какой-то стол…». И все в таком духе.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
