Но это прекрасно понимали исконные враги и России и Православия. Они понимали, что даже происшедший Раскол — это все же недоразумение между братьями, смотрящими в одном направлении — в Царство Небесное и не отказывающимися ни от одной торной тропки, ведущей туда. Схлынули бы первые эмоции и договорились бы братья. Нечего было им делить.
6.3. Иезуиты
«Русские» дипломаты и политики?
Но тут вмешалась враждебная чуждая сила. В 1676 году скончался последний великий православный Царь Алексей Михайлович. При всех трагедиях и неровностях своего правления верный сын Православной Церкви и как таковой мудрый отец своего Отечества. Ему наследовал не менее благочестивый Царь — старший сын Федор Алексеевич, но не долго было его царство. В 1682 году безвременно почил он в Бозе, возможно, и не войдя в курс всех дел своего громадного государства. Хотя Албазинское воеводство утвердить успел. Значит, в нужном направлении смотрел.
После смерти Царя Федора Алексеевича и усмирения стрелецкого бунта, названного Хованщиной, началось правление царевны Софьи, опиравшейся на клан Милославских. Главой правительства стал фаворит правительницы — князь Василий Васильевич Голицын. Человек способный, образованный, да вот беда — прокатолически настроенный. И лучшими советниками при нем были иезуиты. Традиционно считающийся прекрасным дипломатом и политиком, князь Голицын был ярым сторонником участия России в европейских делах на стороне католических стран: Австрии, Речи Посполитой и Венеции.
A propos. Лично мне совершенно непонятно, почему люди, принесшие невероятный вред России, тем не менее считаются прекрасными, выдающимися русскими дипломатами и политиками? Может, они действительно прекрасные дипломаты и политики, но не русского, а КАКОГО-ТО другого народа? Ведь измена Родине — это и есть служение не ей, а другому конкретному государству или даже никак не оформленному юридически «мировому сообществу» — это уже не важно. Главное — служение не Родине. Оно может быть явным или скрытым, против воли народа или с его молчаливого согласия. В последнем случае изменяет Родине и лишается её весь народ{69}.
В 1684 году была создана Священная лига — тогдашний аналог «мирового сообщества», в которую вошли Австрийская империя, Речь Посполитая, Венецианская республика и Мальтийский рыцарский орден. Участники этой коалиции, натурально, стремились вовлечь в борьбу с Турцией и Россию, чтобы переложить на нее тяготы ведения войны. Несомненно, что идея о союзе христианских государств для борьбы с магометанами была лишь вывеской: еще в 1676 году Речь Посполитая в канун очередного турецкого вторжения на Украину благополучно предала Россию и поспешила заключить с султаном мир. Россия, незадолго до того на свою голову заступавшаяся за Речь Посполитую, столкнулась с высвободившимся стотысячным турецко-татарским войском. Лишь ценой героических усилий стрелецкого ополчения и казацких отрядов русским удалось отстоять Киев и Левобережную Украину.
Все это умные люди в России прекрасно понимали. Когда дьяк Посольского приказа Емельян Украинцев сообщил гетману Самойловичу о решении Голицына примкнуть к коалиции европейских католиков против Турции, гетман справедливо заметил, что воевать за интересы своих врагов глупо, нарушать мир с турками и татарами нет причин, а надежды захватить Крым совершенно иллюзорны. Об этом, без сомнения, знали и Софья и Василий Голицын. И тем не менее они поддались на увещевания поляков-иезуитов вопреки мнению такого опытного военачальника, как Самойлович. В 1686 году Россия примкнула к Священной лиге.
Лигисты всячески стремились привлечь русских к войне не столько с Турцией, сколько с ее союзником — Крымским ханством, больше опасаясь не регулярной турецкой армии, а стремительных набегов татарской конницы. Ее-то и должны были отвлечь на себя русские войска.
В 1687 году стотысячное русское войско, руководимое князем Голицыным, выступило в поход на Крым. Ветераны степных войн, дворяне и казаки, хорошо представляли себе авантюрный характер затеи Софьиного фаворита. Огромному войску предстояло летом пройти по сухим, безводным степям от Полтавы до Перекопа и, не имея надежного тыла, взять сильно укрепленный перешеек. Неудивительно, что этот крымский поход, так же как и следующий (1688), окончился позорной неудачей. Виновным в провале Голицын при помощи интриг Ивана Мазепы объявил Самойловича, менее всех повинного в неудаче и изначально возражавшего против голицынской авантюры. Гетмана лишили должности и сослали в Сибирь по надуманному обвинению, а гетманскую булаву получил ставленник Голицына — Мазепа. Умел князь выбирать верных России людей!
Неудачи крымских походов вызвали брожение и рост недовольства в стране. И раньше большинство простого народа удивлялось нравам и обычаям царского двора. Видя правительницу в польских нарядах, ее фаворита — в польском кунтуше или слыша польский язык и латынь вельмож, люди недоумевали. Польский язык к тому времени прочно вошел в моду и употреблялся в Кремле очень широко. А после подчинения внешней политики России интересам Австрии, Польши и даже Венеции, введения тяжелых налогов и принесения бесплодных жертв, правительство лишилось всякой популярности.
Неприязнь к нему усилилась также из-за крайне жестокой политики по отношению к старообрядцам. В 1685 году против раскольников были изданы пресловутые «Двенадцать статей» — одно из самых безжалостных узаконений в русской карательной практике. Кстати, в том же году Людовик XIV отменил Нантский эдикт о веротерпимости. В обоих случаях роль подстрекателей выполнили иезуиты.
На волне национального недовольства западным влиянием и пришел к власти Петр I. Голицын был сослан, а Софья заточена в монастырь. Однако с заменой Софьи на Петра русская внешняя политика не получила самостоятельного характера, утерянного в правление Софьи. Она лишь переориентировалась на другую группу западноевропейских стран{70}. И эту особенность отныне она, видимо, сохранит до конца. Своего конца.
Столь подробно мы останавливаемся на событиях отдаленных времен потому, что:
во-первых, именно в них заложены первопричины русско-японской войны;
во-вторых, ошибки нашей дипломатии, споспешествующие началу войны России с Японией в крайне невыгодных для нас условиях, очень похожи на те, что излагаются сейчас;
в третьих, чтобы читателю стало предельно ясно, почему у центрального правительства на Сибирь не нашлось трех рот, а в походе на Крым была угроблена 100-тысячная армия.
Одна сотая часть этой армии позволила бы России удержать все завоевания по Амуру, а двадцатая часть в руках того же Онуфрия Степанова дала бы возможность ему «поклониться Москве» не только Маньчжурией, но, глядишь, и Китаем.
Вернемся теперь к Нерчинскому договору 1689 года. Какие инструкции даны были русскому послу, чьим духом пронизанные и чьим интересам служащие при наличии братьев-иезуитов в качестве ближних советчиков премьера Голицына, мы можем легко догадаться. Не бином Ньютона.
Нерчинский квартет
А теперь непреложный факт. Император Канси отправил в Нерчинск в качестве послов вельможу Сонготу и своего дядю Тунгустана. Но это были, так сказать, представительские фигуры. Советниками и переводчиками при них были два иезуита — испанец Перейро и француз Жербильон. Они фактически и вели переговоры. Переговоры велись на латинском языке, на который переводились как китайские, так и русские речи{71}.
Теперь все становится на свое место. Понятными становятся и запредельная наглость китайских требований, и непонятная осведомленность пекинского двора об Александре Македонском. И уступчивость русского посольства. А братья-иезуиты еще давление на стольника Головина оказывали, даже взятки у него вымогали.
«Смотри, — говорили, — Федя, если не мы — вообще за Урал отъедешь. Китай он, брат, знаешь какой! Шутить не любит». И хихикали, отвернувшись, по-франко-китайско-испански. Ну и по-латыни, конечно.
Таким образом, при внимательном рассмотрении Нерчинский договор оказывается вовсе не договором между Россией и Китаем, а договором между московскими и пекинскими иезуитами. И они не хуже нас с вами понимали, к чему приведет наступление Православного Царства на Дальнем Востоке. Вот и тормознули.
Интересно, знал ли Головин достоверные данные о реальной боевой силе маньчжуров, бегущих в панике всякий раз, как помнится, когда на одного русского их приходилось не больше полуроты? Похоже, что нет. Похоже, слушал стольник Головин лишь совместный дуэт или квартет московских и пекинских иезуитов.
