но совсем не акробату. Еще труднее было представить новичка на батуте.
Вечером за чаем Слава спросил:
— Ты чего сегодня капризничал? Колю обидел.
— Да ну его, он бросать совсем не может, а говорит, что в «Икарийских» работал…
— Научится. «Нижним»-то он никогда не был, только в сетке в плечи ловил.
— Зачем ты тогда его взял, он же совсем не подходит…
— У Коли характер хороший, для группового номера — это главное…
Не допив чай, Андрей ушел в комнату. Единственно, что могло теперь его спасти — это четвертый партнер, мальчишка, который стал бы работать с Колей, взял бы на себя труд привыкать к его длинным, костлявым ногам. Но Слава искал «верхнего» вяло, почти не ходил по залам, не хотел выбирать никого и в секции батута при МГУ, где некоторые прыгали на батуте не хуже Андрея.
Спустя три дня вечером, когда Андрей грыз карандаш, пытаясь решить задачку по физике, в кухне что-то звякнуло. Через секунду оттуда прилетел Славин вскрик:
— Андрюха! Это не твои друзья стекло разбили?
Андрей, не одеваясь, выскочил на улицу. Было уже темно, покачиваясь на ветру, тускло светили фонари. Через пустырь к школе со всех ног улепетывал мальчуган, маленький пятиклашка. Андрей настиг его в тот самый момент, когда он пытался выбросить в кусты самодельное ружье. Духовушка была сделана из железной трубки и велосипедного насоса, только приклад был настоящий.
— Ты что, озверел, по окнам палить? — спросил Андрей, завершив осмотр ружья.
— Я не знал, мы раньше только пластилином стреляли, а сегодня Женька шарик от подшипника принес, — всхлипывая, оправдывался мальчишка. Он был одет в старый тренировочный костюм и пиджачок с чужого плеча, с круглым импортным значком. Глазки его беспокойно бегали по сторонам.
— Где живешь? — строго спросил Андрей.
— Я больше не буду, — стараясь привлечь внимание прохожих, мальчишка громко заревел.
Андрей, озлившись, поволок его к парадной, из которой уже появился Слава.
— Это он стрелял, из самодельного ружья.
— Вот как? — удивился Слава. — А как тебя зовут?
— Леша, — сквозь слезы промычал пацан.
— Где твоя квартира?
Мальчишка заревел еще громче.
— Что ты орешь как припадочный? — возмутился Андрей.
— Меня отец изобьет…
— А что же ты нам со стеклом делать прикажешь? — спросил Слава, кивнув на окно.
— Ну ладно, пошли, поговорим, — Слава подтолкнул мальчишку к подъезду.
В квартире пацан вдруг затих, его внимание привлекла стоящая в коридоре на полу низкая подушка.
— А это что?
— Это подушка, или тринка, — объяснил Андрей.
— Какая это подушка, она же деревянная, — усмехнулся мальчишка и постучал по тринке сбоку, там, где не было обивки.
— Это реквизит, — засмеялся Слава. — Ты в цирке никогда такую штуку не видел?
— А вы что, циркачи? — удивился мальчишка, недоверчиво разглядывая Андрея.
— Цирковые, — поправил Слава. — Ты номер «Икарийские игры» когда-нибудь видел?
— Нет, но я тоже акробатикой занимаюсь.
— Акробатикой? — переспросил Андрей. Ему показалось, что акробатику мальчишка придумал, чтобы выйти сухим из воды…
— Могу стойку сделать…
Мальчишка быстро стянул ботинки, подошел к коврику и легко вышел в стойку на руках.
— А что ты еще умеешь? — заинтересовался Слава.
— Могу заднее сальто, с разбега переднее.
— Ты в каком сейчас классе?
— В пятом.
— Ну, а в цирк сходить хочешь?
— Хочу!
— Завтра приходи сюда в три, поедем на представление.
— А вы не шутите? — недоверчиво нахмурил брови мальчишка. Он никак не мог понять, отчего вместо того, чтобы требовать деньги за стекло, его приглашают в цирк.
18
Большая стрелка будильника, обогнав маленькую, коснулась верхней дужки тройки и стала сползать все ниже и ниже… Андрею же казалось, что она ползет вверх: он стоял на голове уже целых пять минут, репетировал надоевший ему, но почему-то нужный Славе для нового номера копфштейн. За окном шел на убыль первый день зимы, редкие снежинки, едва долетев до земли, тонули в лужах.
В замочной скважине звякнул ключ, вошел Слава. Андрей рывком вернулся с головы на ноги, выглянул в коридор.
— Где же ты был? Мы теперь в столовую не успеем.
— Ничего, в цирке перекусим. Я на заводе был. Заказ наш готов: и высокие подушки, и батут…
— Давно пора… Кто говорил — через четыре месяца будем на манеже? Уже два прошло…
— Теперь все от нас зависит. Второго «верхнего» нужно срочно искать. Леша еще не приходил?
— Ты что, его в номер хочешь взять? — удивился Андрей.
— Надо посмотреть…
— Он тебе в цирке устроит…
— А мне он почему-то приглянулся…
Андрей пожал плечами. Симпатия, которая возникла у руководителя к Леше, показалась ему несерьезной. Все, что умел этот пацан, так лихо стреляющий по окнам, — это стоять на руках. А сможет ли он выполнить сальто? арабское колесо?
Пока Слава переодевался, менял костюм с галстуком на джинсы, Андрей выскочил на лестницу выбросить мусор и увидел Лешу. Поджав колени к подбородку, он сидел на ступеньках.
— Ты что тут сидишь? Позвонить не можешь?
— Я лучше тут подожду.
— Смотри-ка, стеснительный, а стекла бьешь, — Андрей сердито подтолкнул Лешу к двери и вдруг заметил у него на плече спортивную сумку.
— Ты что, прямо из школы?
— Нет, там у меня форма. Я дома сказал, что на акробатику иду. Меня бы в цирк не пустили — я сегодня пару схватил…
— Выходит, ты еще и двоечник?
— Ага, все в сборе, — на площадку выглянул Слава.
— Все, — без энтузиазма кивнул Андрей.
— Это что, твой отец? — шепотом спросил Леша, когда Слава снова скрылся в квартире.
— Ты что? Он же молодой.
— Значит, брат.
— Нет, просто партнер по номеру, учитель…
— А я думал — отец, — Леша печально вздохнул.
Всю дорогу до цирка он был немногословен, стал вдруг серьезным, вслушивался в непонятные разговоры про реквизит и костюмы, удивленно таращил глаза, когда Андрей обращался к Славе на «ты».
К цирку уже стекались зрители, они поднимались по ступеням к главному подъезду мимо висящих на столбах фонарей, за которые цеплялись снежинки, не живущие на асфальте дольше секунды.
Слава повернул к служебному входу, где стояли елочкой автомашины, скрылся на мгновение за дверью, охраняемой вахтершей, и вынес контрамарки. Два листочка бумаги, по которым можно было бесплатно пройти в фойе, где сверкали огромные зеркала и билетерши в красных костюмах с золотыми пуговицами, улыбаясь, торговали программками.
В директорскую ложу вела узкая лестница и скромный, без всяких зеркал, коридор, по которому разлетались нестройные звуки духовых инструментов: где-то совсем рядом готовился к представлению оркестр.
Здесь еще не было ни души, и Леша повел себя как хозяин, со всех ног пустился занимать места у барьера, но Слава его остановил: в пропуске значился четвертый, самый последний
